Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне - Уэкер Хелен - Страница 13

Теперь, когда урожаи стало можно перевозить поездами, хомсские крестьяне потихоньку повели наступление на исконные земли джиннов, распахивая их под пшеницу и хлопок. Надежная и привычная каменистая почва стала предательски влажной. Джиннам, обитавшим на восточной границе пустыни, волей-неволей пришлось перебираться во внутренние районы, вследствие чего конкурирующие кланы вынуждены были потесниться. Это способствовало как возобновлению давних междоусобиц, так и возникновению новых – и вскоре в результате их мелких стычек уже даже в самом сердце пустыни в воздухе постоянно висели тучи пыли и песка.

Но как бы ни осложняла жизнь джиннам бурная деятельность обитателей Хомса, все это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в Пальмире.

Город-оазис Пальмира на протяжении тысячелетий фигурировал в преданиях как джиннов, так и людей. В стародавние времена, гласили легенды, молодой царь по имени Сулейман явился в крохотную деревушку под сенью пальм на пыльном перекрестке дорог и заявил: «Это будет часть моего царства». Он сровнял с землей кирпичные хижины и приказал возвести на их месте строения из сверкающего камня – силами сонма джиннов, обращенных в рабство Сулеймановой магией. Это джинны добывали камни в каменоломнях и доставляли их на стройку при помощи могущественных ветров, джинны прочесывали пустыню в поисках редких металлов, чтобы расплавить их и покрыть ими камни. Племена людей поклонялись Сулейману и передавали из уст в уста сказания о его великих деяниях и еще более великой мудрости, но в историях джиннов он был презренным тираном, объектом ужаса и ненависти.

Но даже Сулейман был смертен, и, когда он умер, черный морок его царствования сгинул вместе с ним. Столетия спустя Пальмиру завоевали римляне, превратив ее в многоязычную торговую столицу, город храмов, амфитеатров и величественных колоннад. Но и их владычеству пришел конец, а вместе с ним пришел конец и процветанию Пальмиры: теперь основные торговые пути пролегали в стороне, и влиятельный некогда город вновь превратился в скромный оазис. В конце концов права на него заявили местные бедуинские племена, и теперь в тени разрушающихся храмов были разбиты их шатры, а среди колонн мирно паслись стада овец.

Но у джиннов хорошая память, и те из них, что обитали в окрестностях Пальмиры, старались держаться от нее подальше, как люди стараются держаться подальше от зловонной скотобойни. Они именовали Пальмиру Городом Сулеймана или просто Проклятым городом, и умудренные опытом старшие пугали молодежь: Будь осторожен, юноша, а не то будешь изгнан в Город Сулеймана, и его дух, обитающий в тамошних камнях, подчинит тебя своей воле! Или: Если будешь плохо себя вести, я cброшу тебя в самый глубокий и темный колодец в Проклятом городе, а потом до краев наполню его разъяренными фуриями! Ни одна подобная угроза никогда не была исполнена, но молодежь все равно побаивалась.

Среди бесчисленного количества джиннов была одна молоденькая джинния лет пятидесяти, которая на первый взгляд ничем не отличалась от своих соплеменников. Детство ее прошло самым обыкновенным образом: она училась летать на крыльях ветра, сражалась в тренировочных битвах со своими товарками и товарищами и слушала рассказы об отважных джиннах и коварных людях, истории, известные как всему ее роду, так и только ее племени. Она слушала рассказы о недавних сражениях на западных границах их земель и о хомсских крестьянах, которые были тому причиной, и любопытство ее разгоралось все сильнее и сильнее, пока в конце концов она не решила взглянуть на все это собственными глазами.

Полетим со мной, предложила она молодому джинну, одному из своих всегдашних товарищей по играм.

А куда?

Посмотреть на людей.

И они вместе полетели на запад. Внизу под ними проносились земли джиннов, хранившие следы битв: до гладкости выутюженные ветрами пески, растрескавшиеся и осыпающиеся горы. Наконец впереди показалась ферма, где на темной от влаги земле зеленели всходы озимой пшеницы. Даже сам воздух был напитан водой; казалось, он покалывает их, точно предупреждение перед бурей.

Этим полям не видно конца, произнес молодой джинн изумленно.

Смотри, сказала джинния.

Между рядами колосьев шел человек. В одной руке он держал изогнутое металлическое лезвие, прикрепленное к деревянной рукоятке. Время от времени он останавливался то там, то сям, чтобы проверить землю, потом выбрал несколько стебельков, осторожно скосил их лезвием и принялся внимательно изучать срезы.

Джинния указала на лезвие.

Это железо?

Не приближайся, предупредил ее спутник.

Но она принялась пробираться вперед, и он за ней следом, пока они не оказались прямо над человеком, так близко, что могли бы до него дотронуться. Легкий ветерок всколыхнул пшеницу, и по макушкам колосков пробежала дрожь.

Человек резко крутанулся, вспоров серпом воздух, и его острие просвистело в считаных дюймах от них. Спутник джиннии, охваченный инстинктивным нерассуждающим страхом за свою жизнь, развернулся и пустился наутек.

Джинния же ничего не почувствовала.

Крестьянин опасливо оглядел всходы, держа серп наготове. Потом, видимо, пришел к выводу, что это был какой-то зверь или птица, а не притаившиеся в засаде бандиты. Положив серп на землю, он двинулся вдоль ряда к дереву, под которым лежал бурдюк с водой, чтобы напиться.

Джинния внимательно наблюдала за тем, как он идет, потом перевела взгляд на серп. Что произошло? Почему она не почувствовала страха? Она подобралась ближе, еще ближе, но страха по-прежнему не было. Тогда она приняла человеческий облик и, подняв серп за деревянную рукоять, стала его рассматривать. Плоское лезвие там и сям было тронуто ржавчиной. На острие зеленел пшеничный сок. Джинния собралась с духом и дотронулась до него кончиком пальца.

Ничего. Ни ужаса, ни леденящей и жгучей боли – лишь сточенный металл.

Послышался негромкий вскрик, и джинния вскинула голову. Крестьянин закончил пить и стоял под деревом, во все глаза глядя на девушку, которая из ниоткуда появилась посреди пшеничных колосьев. Обнаженная и прекрасная, она держала в руках его серп.

Мгновение они смотрели друг на друга, разинув рты. Потом девушка исчезла, а серп упал на землю.

Когда джинния нагнала своего товарища, он все еще дрожал.

Я хотел быть храбрым, сказал он прерывающимся от стыда голосом. Я думал, что сумею превозмочь страх. Он взглянул на нее. Ты его потрогала?

Нет, отозвалась она. Давай вернемся домой.

Она никому не рассказала о том, что произошло. Страх перед железом испытывали все джинны до единого, от самых ничтожных до самых великих; он отличал их от людей и составлял самую суть того, что делало их джиннами. Не чувствовать страха, безнаказанно прикасаться к металлу было делом небывалым, неслыханным. Поэтому с того дня джинния обуздала свое любопытство и оставалась в поселении, где можно было слушать сказителей, чьи рассказы помогали ей на время забыть о своей тайне, которую она хранила от всех глубоко в своем сердце.

А потом однажды до их краев долетела новая молва: история о скованном железом джинне, который заточил своего повелителя в медный кувшин, а потом скрылся в мире людей.

Эта история мгновенно обрела всеобщую популярность. Джинны молодые и старые умоляли рассказывать ее им снова и снова, но внимательнее всех слушала молоденькая джинния. Ее завораживала мысль о том, что эта легенда может быть правдой, что где-то там, среди людей, скрывался джинн, который полагал – отнюдь не без оснований, но все же совершенно ошибочно! – что никогда не сможет вернуться обратно к своим соплеменникам и жить с ними бок о бок.

Это всего лишь легенда, сказка, твердила себе она. Его не существует на самом деле.

И тем не менее она не могла о нем не думать.

Текли месяцы, времена года в свой черед сменяли друг друга, завершая круг и опять начиная все заново. А вместе с ними менялся и Нью-Йорк, беспрестанно торжествуя непрекращающееся собственное обновление, нескончаемо переизобретая сам себя.