Дебютная постановка. Том 2 - Маринина Александра Борисовна - Страница 4

Он вежливо поблагодарил за приглашение, подхватил тяжеленный чемодан и проводил семью историка до машины, удачно припаркованной совсем рядом с выходом из здания. Помогая загрузить вещи в багажник, бросил ненароком взгляд на мужчину, который показался смутно знакомым. Мужчина стоял у выхода и лениво, как-то незаинтересованно смотрел на рассаживающихся по машинам и автобусам пассажиров. Стройный, среднего роста, в сером костюме. Обыкновенный, ничем не примечательный. Кроме одного: костюм сидел на нем как влитой. «Рожа наша, точно не иностранец. А вот костюмчик определенно не фабрики «Большевичка». Или заграничный, или сшит у нас в закрытом ателье. В обычном ателье так не сошьют. Хотя про костюмы, кажется, говорят «строят», а не «шьют»… И почему на мне костюмы так стильно не сидят? Вроде не кривой, не хромой, не горбатый, а в костюмах, купленных в наших магазинах, выгляжу, как чучело, – с завистью подумал Михаил. – Хорошо, что форменный китель с погонами спасает».

И все-таки: где же он видел этого мужчину? Почему его лицо кажется знакомым?

Он простоял на остановке автобуса не меньше десяти минут, когда рядом, из-за спины, раздался негромкий голос:

– Товарищ капитан?

Михаил вздрогнул и резко обернулся. Перед ним стоял тот самый тип в хорошем сером костюме и сдержанно улыбался. И в эту самую секунду Губанов вспомнил, где видел его. В аэропорту. В толпе встречающих. Но не сегодня. И не один раз, а как минимум два или три, но два – точно.

Внутри похолодело. «Комитетчик, – понял он. – Из наружников, наверное. Отсматривает, кто кого встречает, кто с кем общается, особенно если встречающий такой, как я: не член семьи, не близкий друг, не едет вместе со всеми, а что-то забирает и уходит. Черт…»

– Слушаю вас.

Михаил старался говорить спокойно и невозмутимо, но голос предательски дрогнул.

– Уделите мне несколько минут, – вежливо попросил незнакомец.

– Но я на автобус…

– Ничего, я на машине, отвезу вас, куда скажете.

Тон у него был настолько уверенным и убедительным, что Губанов ни на мгновение не усомнился в наличии соответствующего служебного удостоверения во внутреннем кармане отлично сшитого серого пиджака. Поэтому, когда спустя несколько секунд это удостоверение было предъявлено, Миша даже не удивился.

Разговор, состоявшийся в машине по пути к центру Москвы, был негромким, вполне дружелюбным и носил характер скорее отеческого увещевания, нежели запугивания. Дескать, все мы – живые люди, у нас самые разнообразные потребности, и нет ничего зазорного в том, чтобы стремиться чем-то порадовать близких и друзей, да и самого себя побаловать, но офицеру милиции следует блюсти свое реноме, проявлять предусмотрительность и уж в любом случае не рассекать по зоне прилета в форменной одежде, сверкая погонами, когда прибывают международные рейсы. Что подумают иностранные гости? Что советская власть чувствует себя неуверенно, в каждом гражданине зарубежной страны видит потенциального противника и расставляет через каждые пять метров по милиционеру, чтобы не допустить вражеских инсинуаций. А это ведь в корне неверно. СССР твердо стоит на пути к коммунизму, никакие происки капитализма ему не страшны, наша страна всегда рада любым зарубежным гостям и готова принять их с открытой душой. Ведь правильно?

Однако все-таки не очень хорошо, когда замначальника столичного райотдела внутренних дел проявляет такой повышенный интерес к предметам, произведенным на загнивающем Западе. Наши товары, сделанные на советских заводах и фабриках, ничуть не хуже, а зачастую даже и лучше. Низкопоклонство перед буржуазными странами не к лицу офицеру советской милиции. Если предать это огласке, то выйдет некрасиво. И для карьеры не полезно. Но ведь никто не узнает, правда? Моральный облик заместителя начальника по политико-воспитательной работе не может и не должен подвергаться сомнению. А вот моральная устойчивость других сотрудников райотдела нуждается в оценке.

– Вы согласны, Михаил Андреевич?

Попробовал бы он оказаться не согласным…

– Я видел вас в аэропорту три раза, – сказал Губанов. – А вы меня только сегодня заметили?

– Ну почему же только сегодня? – Краешки губ сидящего за рулем человека в сером костюме дрогнули в полуулыбке. – Если вам нужна точность, то я видел вас в середине февраля, число не припомню, затем в канун Восьмого марта, потом дважды в апреле, по одному разу в мае и июле. Вас трудно не заметить, вы всегда в форме. Почему вы не ходите в штатском, когда не на службе?

– Я прямо со службы приезжаю, – буркнул Михаил. – У меня нет времени съездить домой переодеться, работы очень много, не успеваю.

– Конечно. Я понял. Так куда вас отвезти? Домой или на квартиру Кульмиса?

Губанов оторопел. Кульмис был тем самым сотрудником советского посольства на Кубе. Выходит, комитет не только зафиксировал постоянные появления Михаила в аэропорту, но и отследил его передвижения. Круто работают! Мышь не проскочит.

Ему стало неуютно и очень страшно. Намек про оценку моральной устойчивости сотрудников милиции был настолько прозрачен, что не понять его мог только полный придурок. А Миша Губанов очень, ну просто очень не любил выглядеть недостаточно умным.

– К Кульмису, – ответил он. – Если вы зайдете вместе со мной, мы сможем выпить по чашке кофе или чего-нибудь покрепче и продолжить разговор. Не возражаете?

– Принято, – широко улыбнулся «серый костюм».

Славик лихо съехал с горки, хотя и заметно зашатался на самом крутом участке спуска. А вот Юрка все-таки завалился в сугроб и неловко пытался снова встать на лыжи. Когда мальчишки, хохоча, подъехали к Николаю, их лица были мокрыми от пота и снега, щеки пылали здоровым румянцем, глаза сверкали от удовольствия.

– Теперь ты, – сказал Юрка отцу, с трудом переводя дыхание.

– Смотри внимательнее, – строго наказал Николай. – Славик уже все понял и едет правильно, а ты не работаешь корпусом.

Он «елочкой» взобрался на довольно высокую горку, убедился, что сын смотрит в его сторону, и начал спуск. Морозный воздух щипал лицо, снежинки попадали в рот, и Губанов вдруг подумал, что никогда в жизни не был так счастлив, как в последние два года. И сегодняшний день – как апофеоз восторга, радости и надежд.

– Здоровски вы катаетесь, дядя Коля, – с завистью проговорил Славик Лаврушенков. – Мы с Юркой тоже так научимся. Скажи, Юрок?

– Само собой, – деловито подтвердил Юра.

У него уже ломался голос, поэтому парень иногда говорил басовито, по-взрослому, а иногда пускал петуха или смешно скрипел. У Славика голос был еще детским, чистым и звонким, ведь он на целый год младше Юры, зато ростом вымахал не по возрасту, почти на пять сантиметров обогнав своего друга, да и в плечах стал пошире.

– Так, пацаны, давайте еще по три спуска – и на платформу, а то электричку пропустим, – скомандовал Губанов.

Зимние каникулы мальчики проводили вместе, встречались каждый день. То Юра ездил в Успенское, то Славик приезжал в Москву и оставался ночевать у Губановых. Каникулы длинные, почти две недели, выходные выпадали целых два раза, и Николай Губанов с удовольствием проводил эти свободные от работы дни с сыном и его другом. Ходили в парк Горького на аттракционы, в кафе-мороженое, в кино, на каток, ездили, как сегодня, за город кататься на лыжах.

В январе темнеет рано, в четыре уже смеркается, а в пять совсем темно, поэтому многочисленные лыжники, проводившие выходной день на природе, возвращались в Москву не вечером, как дачники летом, а намного раньше. Николай с мальчиками с трудом втиснулся в набитый вагон, оккупированный студентами, судя по веселым громким разговорам – однокурсниками. Они остались ютиться в тамбуре, потому что на каждой остановке кто-то входил, и была велика опасность, что в Успенском Славка просто не сможет выбраться наружу.

Когда электричка замедлила ход, Юра сказал:

– Завтра как договорились? Приедешь?