Путь Акогаре. Том 1 (СИ) - Адамович Александр - Страница 1

Annotation

Япония. Период Эдо. XVII ст.

Кен Кё не верит в людей. Они — источник всего зла, они так часто предают, обманывают, убивают. Кен убежал от них, в надежде спрятаться, но всегда боялся, что его мирный уголок захватят.

Сможет ли Кен найти в себе силы, вернуться в общество?

Александр Адамович

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Александр Адамович

Путь Акогаре

Том 1

«Увы, наш мир — не плавучий ли, зыбкий мост сновидений?» Мурасаки Сикибу. «Повесть о Гэндзи». XII век.

Глава 1

Тоска

Они напали на меня, опять.

Мертвецы наскакивали, пытались впиться в плоть, оторвать конечности, уничтожить и так потрёпанное кимоно. Я уже долго живу в этом лесу, и ни дня не обходится без встреч с ними. Никогда не знал особых техник, но рука была крепка — я много лет учился точить камни у горных ручьев. Во время их полёта вынул катану, миг, и первая волна уничтожена, осталось ловким движением смахнуть кровавые остатки к серой земле.

Меч, который держу в руках, зовётся Акогаре, он был подарком самой судьбы, во имя борьбы с мертвецами. Акогаре — это воплощение воли, средство, чтобы справиться с нашествием сих бедствий на арене Сейкацу. Я живу на арене, моя жизнь — сражение.

Мертвецы были разными, они как творения сошедшего с ума художника, фантасмагоричные, безумные в формах своих уродств и жутко приставучие. От их свисших кишок исходило амбре обиды, в их выпавших глазах текли слезы печали, их искривленные во все стороны пальцы рвали остатки собственной кожи.

Они — часть пути, часть арены.

Арена терниста, она обросла корнями — шрамами прошедших лет, деревьями, которые стремятся к высокому — к проблеску солнца, но я прекрасно знаю — чем растение выше, тем глубже оно впивается в землю.

Понимаю, что думать мне запрещено, от мыслей — их количество становится больше. Вторая волна, оправдывая сказанное, хлынула на меня. Ранили. Левая рука засочилась кровью, но ответным выпадом рассёк страшилище поперек — оно раскроилось, излившись внутренностями на бесцветную землю.

Мертвец — мой главный спутник в этом лесу, хоть добра и не желает. Я живу в отшельничестве уже множество лет и могу уверенно заявить — компания демона мне приятнее человеческой, нежить есть чистое воплощение людского порока. Самое приятное в этом то, что я могу разрубить его мечом, уничтожить порождённое душами других путников чудовище, ведь рождаются мертвецы от людских обид, разочарований…

Раны, нанесённые ими, никогда не заживали, оставались глубокими шрамами на коже, чем-то, даже, походя на имена мертвецов. На теле таких знаков, в общем-то, было много, и каждый, конечно, считал своим долгом зудеть.

От боли я истошно зашипел и, стиснув зубы, терпел.

— Терпи, путник, терпи, — шептали мне деревья, — твой Сейкацу длинен.

Справляться с мертвецами не трудно, главное изучить их манеру поведения. Чем больше я сталкиваюсь с ними, тем увереннее себя чувствую, а сталкиваться приходилось множество раз… Наверное, папа говорил именно об этом «боевом опыте».

Мой отец любил побеседовать. Он считал себя мастером пути меча, поэтому всегда очень строго относился к моим тренировкам. Мне нравилось заниматься вместе, а когда папа пропускал удары — чувствовал себя настоящим победителем, хоть после поражений он и становился только строже. Но я понимал, что это только проявление «особой» любви.

Только вот загрызли мужика, толпой, бесчестно.

Чёрт… Опять задумался. Стоит тревожащему душу воспоминанию всплыть, напомнить о испытанной боли, как тут же рождается новый демон.

На сей раз из-под земли полез одиночка, живой, недомолотый фарш, ковыляющий на двух копытах — Соншитсу. Рёв свинной головы прогремел в ушах, сия тучная фигура ползла, оставляя за собой стекающий гнойный след.

Выбора нет — встречай ужас лицом к лицу.

Оттолкнувшись от рыхлой земли, он попытался меня раздавить, но я смекнул, что можно оборвать опору в виде копыт и свалить его на землю, где до самого уязвимого места — головы, остаётся рукой подать.

Я ловко увернулся от Соншитсу, но оно, использовав заминку, приготовилось к прыжку, намереваясь, видимо, закончить одним укусом — лишить меня головы.

Либо отступай, либо контратакуй.

Решение очевидно.

Акогаре моментально пронзило пасть. Поток гноя, крови, слюны и соплей, полился в сторону лица, еле успел прикрыться рукой.

Ксо!

Жидкости оказались ядом…

Жуткая боль, похожая на горение, начала изъедать кисть, её кожу, пронзать мышцы и руку. Ощущение, будто рой кровожадных муравьев пожирал каждый клочок плоти.

Вместе с тушей Соншитсу, от боли свалился и я.

* * *

Я… Умираю?

Почему всё вокруг такое яркое?…

Кто эти люди?…

Мать… Отец?

Но на арене Сейкацу ты остаёшься один, рано или поздно. Может кого встретишь, может потеряешь, но держишь в уме — одиночество. Фигура в демонической маске, мрачном наряде, всегда находится в незримом присутствии. Его тень напоминает о том, что ты всего лишь ободранный отшельник без крова и семьи.

Если есть тень, должно быть и солнце?

Возможно, но с каждым годом арена тускнеет, на Сейкацу я потерял цвет, вкус. Для меня нету радуги, только два цвета — чёрный и белый. Потому не отличишь, откуда светит солнце — осталось ли оно вообще?… Но одно известно наверняка — он ждёт своего времени, чтобы обнять, выпустить в затылок своё смердящее дыхание. Эту тварь мечом не разрубить, она одна из самых коварных, никто не придумал как с ней боротся, остаётся только терпеть её томное веяние.

Веяние одиночества — Кодоку.

Впереди озарял свет, позади тянула тьма, чувствовал ледяные объятия, и тогда всё понял. Меня откинуло назад, глубже к воспоминаниям, это — мой предсмертный сон.

Меня зовут Кен Кё, и я всегда сражаюсь на Сейкацу, веду наивную борьбу с мертвецами, но мой разум порождает новых. С чего всё началось? Как выйти на арену? Кто есть нечисть и что ей нужно? Вечности не хватит, чтобы ответить на эти вопросы — ведь никто не знает сути, никто не может оказаться по ту сторону.

Помню семью…

— Руби! — крикнул отец, — Такими темпами ты ничему не научишься и тебя загрызут дворовые собаки, — так он отреагировал на мою неудачную попытку расколоть бревно, — А ну-ка, дай сюда, — потянулся, чтобы отобрать топор.

— Нет! — я отмахнулся в сторону, — Сейчас сам всё смогу! — набрал воздуха, замахнулся и повторил попытку… Вновь безуспешно. Эта деревяшка никак не поддавалась, а отец только ухмыльнулся и посмотрел исподлобья.

— Уже через четыре года ты должен покинуть родительское гнездо и отправиться в своё вольное путешествие, по ту сторону врат взрослой жизни Содасту, там ведь ждут свои демонюги, Кен. Там ты один против всех. Разве что…

— …Разве что Кодоку захочет объятий, — закончил я его нудные разглагольствования, — Я всё это уже кучу раз слышал.

— И всё никак не можешь справиться с бревном.

— За четыре года с бревном-то справлюсь, — ответил я самодовольно, — Ну вот, бери, руби, — уже сам ткнул инструментом в руки отца.

— Раз… Два… Три! — по правде говоря, родитель сам был как большой дуб, с ногами и руками, напоминающими крепкие корни, вековые ветки дерева, — Видал, с одного удара! — радовался он, бахвалясь перед ребенком. Много ещё было заготовлено дров. После, одну корзину всучил мне, две закинул на свои широченные плечи и мы пошли домой. Весенние лепестки распускались, опадали на каменную тропинку, матушка умела готовить отменный чай с паданцев, я закинул несколько в карман. Будет награда нам с отцом за труды.