В постели со Снежной Королевой - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 3

Алена презрительно фыркнула и отвернулась к вагонному стеклу, всем своим видом показывая, что знакомиться ни с кем не собирается.

Потом поймала себя на мысли — раньше она ничем подобным не занималась. Не читала детективов, не стояла часами у окна, не придумывала истории о прохожих. Она была другой, а теперь словно погружалась в мир фантазий, удаляясь от мира реального. Все то, что окружало ее, медленно теряло смысл — Алена даже решила, что постепенно превращается в призрак, растворяется в воздухе, перестает быть живой… Сейчас ее еще замечают, а потом — все, никто не повернет голову в ее сторону.

…Она поздоровалась с охранником и быстро, прямо через зал, прошла в гримерку. Там переоделась — темно-синее длинное платье, черные лодочки.

Стоя перед зеркалом, заколола свои темные, довольно длинные волосы вверх — в строгий пучок, аккуратно закрепила на макушке микроскопическую шляпку с вуалью в мушках, которая слегка прикрывала лоб. Потом нанесла тон на лицо — густо-белый, неестественный. Темно-вишневая помада, густые тени у глаз… Девушка в стиле декаданса — именно такого имиджа требовал от нее Халатов.

Вышла на сцену — и сразу почувствовала всей кожей оживление в зале. На экране сбоку задрожали титры — «Роковая любовь». Киностудия Ханжонкова, дата… Господи, сто лет с тех пор прошло!

Поглядывая искоса на экран, Алена заиграла бравурную, игривую мелодию — поскольку первые кадры начинались с праздника.

В полутемном зале ресторана стоял непрерывный гул — люди разговаривали, гремели тарелками, сновали между столиками официанты… Это была полностью идея Халатова — показывать старые фильмы, имитируя атмосферу начала двадцатого века. Времена Гиляровского и купеческого разгула, всеобщего обжорства и утонченного эстетства. Интерьер с самоварами, бочонки с пивом, меню, напечатанное в дореволюционной орфографии…

За ближайшими к сцене столиками уже смотрели на экран. Посмеивались, комментировали сюжет и чрезмерные старания актеров, давным-давно умерших. Алена тоже старалась играть с некоторой чрезмерностью, и музыка, выходившая из-под ее пальцев, полностью соответствовала страстям столетней давности. Это оказалось даже забавно…

Фильмы были короткими — один сменял другой, и после каждого ей хлопали.

К десяти публика уже разгорячилась, голоса и смех стали громче. Это была так называемая приличная публика — и тем заведение Халатова ценилось. Сюда в основном ходили парами, иногда устраивали корпоративные вечеринки, любили заглядывать иностранцы, и, разумеется, никто не кидал на сцену денег с требованием «сбацать «Мурку».

В начале одиннадцатого Алена ушла со сцены, и ее место заняли другие музыканты — это было то самое время, когда публика хотела плясать. Небольшой цыганский ансамбль лихо заиграл кадриль и задвигались стулья в зале — на пятачок перед сценой выскочило сразу несколько желающих размяться — компания менеджеров среднего звена (как определила Алена из-за кулис). Все в ресторанной науке было рассчитано — и время есть, и время слушать, и время плясать, чтобы затем вновь есть, есть, есть…

Она уже переоделась, как вдруг в гримерку постучались.

— Да! — крикнула Алена.

— Привет… — в открытую щель протиснулась лохматая черная голова — это был Коля Жданько, официант. Его почему-то все звали Николя — на французский манер. — Тебя Иван Родионович к себе просит.

— Где он?

— Все там же, на втором этаже…

Алена поднялась наверх по узкой лестнице — там, на балкончике, был кабинет Халатова. Он любил наблюдать за происходящим в зале.

— Добрый вечер, Иван Родионович.

— Садись, Алена… — Халатов подвинул ей стул. — Вот, перекуси чем бог послал…

Иван Родионович Халатов был человеком известным — главным образом потому, что очень усердно пропагандировал русскую кухню. Выступал на всяческих ток-шоу, давал интервью глянцевым журналам, читал лекции на радио…

— Попробуй, это поросенок с кашей. Водочки?

Халатову было сильно за пятьдесят. Весь седой, даже брови были седыми и ресницы, а глаза — странно яркие, блестящие, словно вишни. Полным он не был, несмотря на свою страсть к еде, — так, небольшое брюшко, вполне допустимое и даже нужное для человека его специальности…

— Я не люблю водку, — сказала Алена.

— Серьезно? — поразился Халатов. — Нет, Алена, никто не заставляет тебя напиваться, но рюмочка перед едой не помешала бы. Хотя некоторые из знатоков кулинарии утверждают, что надо пить ее после, а не до — якобы алкоголь снижает чувствительность вкусовых рецепторов… Я тебе, к слову сказать, особой водки предлагаю!

— Ну хорошо, Иван Родионович, — сказала Алена, зная, что от Халатова не так просто отвязаться.

— Этот продукт, вот который я сейчас тебе наливаю, получил, между прочим, самую престижную награду Национальной алкогольной ассоциации…

— Что, есть такая ассоциация? — удивилась Алена и из вежливости поднесла к губам пузатую стопку. Отпила чуть-чуть — водка как водка.

— А как же! Чувствуешь? Это настой свежего огурца и арбуза — после них такое послевкусие… ммм!

— Ну да. Крепкая какая…

— Ничего ты не чувствуешь! — искренне расстроился Халатов. — Это ж такой напиток… В настоящей водке, заметь, должно быть ровно сорок градусов — это еще Менделеев доказал, наш гениальный ученый. Он догадался, что при соединении спирта с водой происходит контракция, то бишь сжатие всей смеси. Попробуй-ка добавить в литр спирта литр воды! Думаешь, получишь два? Как бы не так! Менделеев доказал — надо не объемы соединять, а точно взвешивать спирт. Потому что вес литра воды — тысяча грамм, а литра чистого спирта — семьсот девяносто пять. И поэтому литр сорокаградусной водки должен весить ровно девятьсот пятьдесят граммов. Недольешь два грамма — крепость водно-спиртовой смеси будет уже сорок один градус, перельешь грамм — уже тридцать девять градусов. Наука!

Алена ничего не поняла, но тем не менее многозначительно кивнула головой. Поросенок с кашей показался ей немного жирноватым.

— А не хочешь похлебки грибной? Я недавно ездил в один монастырь под Суздаль и там нашел замечательный рецепт, — не унимался Халатов. — Вот все, например, помешались на этих супах-пюре… Французский суп-пюре! — передразнил он дурашливым голосом. — А на Руси, между прочим, издавна существовали протертые похлебки. Их делали на основе бульонов — мясных, грибных, рыбных, овощных… На молоке и хлебном квасе! Я так думаю, что французики у нас рецепт передрали.

В кабинет зашел Николя, поставил на стол большое блюдо.

— Все, иди, мы сами справимся, — прогнал его Халатов. — Попробуй кулебяки, Алена. А что ты думаешь о курниках, а?

Из разрезанной кулебяки повалил пар, и запахло мясом, сладковатым душком запеченного лука.

Алена о курниках ничего не думала, но тем не менее сказала:

— Вообще курицу я люблю…

— Умница! — расцвел Халатов. — Но для твоего сведения, курник — это пирог, пирог из курицы и блинов. Его раньше готовили к свадебному столу и считали символом семейного благополучия. Жалко, что ты уже замужем, а то я к твоей свадьбе велел бы курник приготовить. А делается он очень просто…

Недаром Халатова любили приглашать на телевидение — он со вкусом, подробно стал пересказывать рецепт курника, но Алена слушала его вполуха. Ее задели последние слова Халатова — он думал, что она замужем. Ну да, официально они с Алешей еще не развелись… Она с досадой посмотрела на кусок дымящейся кулебяки, который положил перед ней Халатов. И вообще, какого черта он ее к себе вызвал?!

— …это многослойный пирог, и в нем присутствуют три или даже четыре вида фарша. Но главный, конечно, куриный. Можно также использовать индюшатину, рис с яйцами, грибы… И обязательно в каждый слой добавлять зелень петрушки и укропа!..

Она не пила водки. Она не ела жирной пищи. Она, сколько себя помнила, ненавидела разваренный лук и прилипающую к нёбу петрушку. И она никогда не ела в таких диких количествах, ее желудок был просто не приспособлен к этому!