Источники силы (СИ) - "Amazerak" - Страница 44

Тем временем Бурдюкову зарубает того, с кем дрался, и бросается к следующему, но падает, словно от сильного удара. Я же встаю, наконец, на ноги, подвешиваю в воздухе ещё двух солдат, поднимаю с земли выпавшую из чьих-то рук винтовку и стреляю по оставшимся трём. Те пятятся, стреляя в ответ, а потом просто бросаются наутёк.

Из-под масок подвешенных солдат доносятся душераздирающие вопли. Я сдавливаю головы сразу двум людям, удерживаю их силой мысли в метре над землёй. Что-то внутри говорит, надо остановиться. Всё равно отряд отступил, мы победили. Но какая-то часть меня не даёт это сделать. Слышится хруст пластика и костей. Вначале один солдат затихает, затем второй.

Когда обмякшие тела падают на землю, отступающие оказываются уже около броневиков. Запрыгивают на один из них, тот разворачивается на месте и, выпустив на прощание облако выхлопов, мчится прочь.

На моих доспехах нет живого места. Лишившиеся заряда пластины порваны в клочья, а на груди зияет дыра. От всего этого идёт дымок, словно я только что из костра вылез. В нос бьёт вонь горелого пластика.

Бой не обошёлся для меня без последствий. Грудь саднит, на левую ногу больно наступить, глаза заливает кровь. Срываю маску, мои пальцы нащупывают на лбу рану. Левое плечо болит и кровоточит. Не знаю, насколько серьёзны ранения, но как минимум, приятного мало.

А вокруг трупы, много трупов…

Едва касаясь повреждённой ногой земли и морщась от боли при каждом шаге, добираюсь до Бурдюкова. Он лежит, прижав руку к груди.

— Ты как? — спрашиваю.

Бур поднял маску, на губах его алела кровь.

— Бывало и лучше, — он закашлялся, харкая кровавыми брызгами. — Что с парнями? Посмотри.

— Сейчас проверю. Надо выбираться отсюда. Сможешь идти?

— Издеваешься? Лёгкое пробито, кажется. И нога… посмотри, что с ногой.

— Херня, сейчас жгут затяну. С лёгким тоже попробую что-нибудь сделать, я тебе не медик. Регенерация есть?

— Ага, пятёрка.

— Сойдёт. Потихоньку затянется.

Хоть мы и имели высокие уровни, но полевые аптечки всё равно с собой таскали и краткий курс тактической медицины проходили. Ранения импульсом иногда могло оказаться легче пулевого, а иногда тяжелее. Оно считалось «чистым», ведь в рану не попадали чужеродные элементы. С другой стороны, сильный импульс мог вызвать весьма обширные внутренние повреждения.

Я достал из подсумка напитанный энергией стальной жгут и закрутил на бедре Бурдюкова выше раны. У меня тоже бежала кровь, но я только лоб вытирал, чтобы в глаз на затекало. Чувствовалась небольшая слабость, но не более того. Разобравшись с ногой прапорщика, налепил ему на грудь специальный пластырь. Пришлось, конечно, повозиться. Теоретически всё было просто, один раз я даже делал это на учениях, но когда из человека хлещет кровь, ощущения совсем другие.

Как выбираться отсюда, я плохо представлял. Котелок не варил. До границы километров десять, до школы — ещё больше. Если только случайно нас кто-нибудь найдёт. Но кто? Военные? Так они нас пытались убить. Впрочем, эти мысли шли фоном, не доставляя никакого беспокойства. Их затмевали боль и состояние лёгкой эйфории. Мы отбили нападение, с остальным уж разберёмся как-нибудь. Мы выжили, хотя, кажется, и не все…

Доспехи у наших парней и у тех, кто напал на нас, были одной модели, отличались только нашивки на плечах.

Журавлёв лежал на спине, раскинув руки. Его шлем был сильно повреждён, вокруг на земле краснели алые брызги, в доспехах виднелись отверстия. Я поднял маску, приложил пальцы к шее. Пульс прощупывался, хотя рана на голове выглядела неприятно.

А вот Якуту совсем не повезло. Мне кое-как удалось стянуть с него маску. Половина лица превратилась в фарш. Ударно-волновой импульс вошёл под глазом, раздробив скулу. На всякий случай я приложил пальцы к шее и запястью. Естественно, пульс отсутствовал. Якут был самым слабым из нас, имел всего лишь семнадцатый уровень, а Журавлёва, кажется — двадцатый.

Я приложил руку к лицу Якута, и остатки энергии мёртвого тела потекли в меня. Я поглощал энергию и думал о том, что вот лежит человек, с которым мы дружили уже год с лишним. И теперь его нет. Больше не увижу его в спортзале, не обменяюсь с ним шутками, не поболтаю о том, о сём. Это казалось… странным.

Затем я подошёл к другому трупу. Стянул с него маску и треснувший шлем. Несмотря на изрядно деформированную, сдавленную голову, сразу узнал это лицо. Передо мной лежал унтер-офицер Голенищев. Левый глаз его закрывала повязка — последствие нашей предыдущей драки. Я давно не видел Голенищева. Не думал, что его перевели служить на периметр.

— Бур, — позвал я прапорщика. — Я понял, кто они.

— Кто? — слабо отозвался Бурдюков.

— «Филины».

— Почему так решил?

— Тут Голенищев.

— Да ладно!

— Да вот он лежит, мудак одноглазый.

— Вот же суки… Козлов нас сдал.

— Думаешь?

— Ага… Что с парнями?

— Якут мёртв. Жура ещё жив. Пульс прощупывается.

— Суки…

— Им это с рук не сойдёт… Уже не сошло, — я приложил ладонь к лицу Голенищева и стал вытягивать энергию.

Сила возвращалась, и даже боль стала как будто ослабевать. Наверное, работала регенерация, или поступающая энергия заглушила ощущения тела.

Поглотив энергию своего давнего недруга, я, прихрамывая, направился к следующему. Случившееся, без сомнения, было большой трагедией, но иной внутри меня хотел жрать. На поле боя осталось очень много пищи.

А потом надо было придумать, как связаться со штабом. В поле остались два броневика, в каждом имелись рации, частоту Бурдюков, вроде как, помнил…

Я, Бурдюков и Козлов стояли в кабинете директора. Меншиков сидел за столом, откинувшись в своём высоком кресле и сверлил нас угрюмым взглядом. Он был зол из-за случившегося, и как только мы немного поправились, вызвал всех троих к себе на ковёр.

У нас с Бурдюковым ранения оказались нетяжёлыми, и благодаря регенерации за два дня всё худо-бедно затянулось и срослось, даже моя трещина в ребре и дырка в лёгком у лидера нашего клана. У Журавлёва дела обстояли хуже: он до сих пор находился в коме. Якута же упаковали в гроб и отправили семье. Погиб при исполнении служебных обязанностей — так гласила официальная формулировка. К сожалению, в этих краях такое случалось не в первый раз.

Бурдюков мрачно косился на Козлова. Мы были уверены, что лидер «филинов» сообщил своим друзьям с базы о нашей поездке, и те устроили засаду. Голенищев давно со мной хотел поквитаться, да и другие члены банды считали меня кровным врагом. Однако Козлов всё отрицал, хотя никакого сочувствия к погибшим не демонстрировал. Я не верил ни единому слову этой хитрожопой сволочи, но доказать обратное никто не мог.

И всё же даже в столь трагичной ситуации нашлась позитивная сторона: из убитых противников я вытянул две тысячи пятьсот с лишним единиц энергии. Теперь в меню индивидуального контролера в строчке общего показателя энергии красовалось число 44774.

— Доездились, добрые молодцы? — Меншиков не отрывал от нас своего грозного взгляда. — Сколько людей уже погибло из-за вашей глупой вражды и сколько ещё погибнет? Ладно, если чужаки нападают, но ведь свои же! В одной части служили! И друг другу головы ломаете.

— Ваше превосходительство, позвольте обратиться, — вставил Козлов.

— Достаточно. Наслушался уже вашей болтовни.

— Ни я, ни кто-либо из моих курсантов не участвовал в нападении, — продолжал Козлов. — Поэтому ваши обвинения беспочвенны…

— А ну молчать, коли слова не давал! — рявкнул Меншиков. — Может, твои прохиндеи и не участвовали, только вот всё равно вы оба виноваты. Стравливали ребят, вражду сеяли, вот и получили теперь. Развели тут… бойцовский клуб.

Меншиков окинул нас суровым взглядом, мы молча потупились.

— Виновные наказаны, — произнёс директор более спокойным тоном. — Они во всём сознались и пойдут под трибунал. Скажите спасибо командующему Одинцовской части. Разобрался, хотя ему тоже голову пытались морочить. А я принял вот какое решение. Отныне все тайные кланы, общества и прочие вольные сборища запрещены. Услышу ещё раз про ваши сходки, будете наказаны вплоть до понижения в звании. Или ещё лучше, переведу вас по разным частям, чтобы не встречались больше никогда — будете знать. Ну а вся деятельность отныне будет подчиняться мне. Организуем комитет по боксу, который займётся состязаниями, и группа для, так сказать, неофициальных выездов. И состав будет утверждаться лично мной. Если есть желание, можете попроситься добровольцами — я рассмотрю ваши кандидатуры, но таких вольностей, как прежде, больше терпеть не стану. Хватит с меня этих глупостей. Всё ясно?