Половецкий след - Посняков Андрей - Страница 29

– Юля – да. Она умная…

– Так что не пропадешь! Только… будь осторожен. Помни о князе Юрии, о его людях…

– Вот! – Тимофей вдруг засмеялся и, обернувшись на приоткрытую дверь мастерской, понизил голос. – Я тут кое-что придумал…

– Ну-ну?

Сотник едва сдержал улыбку, больно уж забавный вид был сейчас у этого лохматого мальчишки – этакий заговорщический!

– Враги нам будут вредить, так? – негромко продолжил Кузнечик. – Потому надо делать все по-тихому, внедрять все новое, но делать вид, что у нас ничего не выходит!

– Так-так! – Михайла понятливо закивал. – Запутать, значит, вражин… Хорошая мысль, правильно. Слухи через девчонок пустим… мол, все пропало, ничего не восстановить, все опять по-старому будет…

– Да! Именно! Пусть враги думают, что они своего добились. Испортили нам жизнь, запугали… Брячиславу будем водить за нос – не столь уж она и умна. Скорей, просто хитрая, а хитрость ведь далеко не ум. Подумаю, как пень использовать… ну, почтовый ящик вражеский…

Глаза парнишки сияли азартом важного и интересного дела… Вот таким он нравился сотнику больше! А то разнылся…

– Ты совершенно прав, Тима! Враги должны понимать все так, как мы хотим, чтоб они понимали!

Сказав так, Михайла озадаченно сдвинул на затылок шапку:

– Не слишком мудрено изъясняюсь?

– Ну-у… в меру… Я помню, в той жизни ты был управленцем… и даже – депутатом, ага! Психология и все такое.

– Понимаешь, наука управления основывается не только на психологии, но и на социологии тоже. Есть такое направление – феноменологическая социология Альфреда Шюца, был такой австрийский философ и социолог. Так вот, Шюц представлял понимание как интерпретацию событий с точки зрения личного опыта. А этот опыт зависит от конкретных условий жизни, социализации, системы ценностей. При попытке понимания другого индивида происходит конструирование содержания его сознания, интерпретация чужих мыслей – все как ты сейчас предложил!

– Но… не так мудрено!

– Так философия вообще штука мудреная, – рассмеялся Михайла. – И вот что главное. Эта интерпретация никогда не бывает достаточно адекватной, а потому люди понимают друг друга лишь приблизительно. Впрочем, уровень адекватности может и повышаться… В том случае, если кто-то сознательно стремится понять особенности жизненного мира, мышления и ценностей другого… или – других. Наши враги это стремятся понять?

Тряхнув челкой, Кузнечик покачал головой:

– Не думаю. Картина мира у них одна – примитивно-средневековая. Кто сильнее – тот и прав. У кого власть – у того и правда.

Такой вот вышел разговор. Начался за упокой, кончился – во здравие. Никаких конкретных инструкций Кузнечику сотник оставить не мог – никто не знал, как пойдут дела дальше. Впрочем, ни смердов, ни взрослых воинов в поход не позвали – только одну молодежь. Так что все должно пройти в полном спокойствии, как и всегда. Ну, почти всегда… Весной – пахота, сев, сбор озимых, сенокосы… Если нападут ляхи или лихие соседи – мужики-ратники на месте, встретят – мало не покажется!

Что же касаемо иного рода врагов… Так, благодаря Мишиным стараниям, в Ратном все до сих пор были уверены в том, что все случившиеся смерти чисто случайные, а Верунку-девку зарезал заезжий волхв… Впрочем, о Верунке вообще мало кто знал…

Выйдя на улицу, сотник перекрестился на церковь и направился на околицу, к Юльке.

Девушка увидела Михайлу первой, выскочила во двор, накинув на плечи коротенький полушубок да на голову платок.

Не говоря ни слова, Миша взял ее за руку и повел со двора…

– Э-эй! – удивленно промолвила лекарка. – Мы куда идем-то?

– Пришли…

Остановившись в густых зарослях вербы, молодой человек обнял девчонку за плечи, притянул к себе и с жаром поцеловал в губы!

Юлька сначала трепыхнулась, потом обмякла, подалась, обхватив любимого за шею… И вот уже сама стала целовать с таким непостижимым пылом, что у Миши в глазах засияли звезды…

Так вот, с поцелуями, и простились, хотя сотник где-то в глубине души и надеялся на большее… Однако зазнобушка лишь покачала головой:

– Ты же знаешь – нельзя мне…

– Так осенью, как вернусь?

– Может быть… может…

Команду Михаил собрал быстро. Взял с собой троих самых верных своих людей: Ермила, рыжего Велимудра-Вельку и… деву Добровою. Последняя напросилась сама. Пришла, чуть ли не в ноги пала – возьми, мол, господине, с собой, сил моих нет больше дома сидеть!

Что и говорить, после возвращения из Изяславля Добровоя совсем заневестилась, и от сватов отбоя не было – приданое все же за девкой давали неплохое. Только вот чувствами девушка давно прикипела к смуглолицему умнику Ермилу, что разменял уже пятнадцатое лето, так что скоро и впрямь – в женихи. Только вот родичи Добровои-Войши не очень-то жаловали парня – голь-шмоль перекатная!

Правда, кроме Ермила никто на Войшу и не глядел, она по-прежнему не считалась красавицей, и это еще мягко говоря! Да ведь правда и есть, ну-ка, взгляните! Мосластая нескладная дылда, почти без всякого намека на грудь – такой бы в баскетбол играть. Плоское, ничего не выражающее лицо, вытянутое, словно лошадиная морда, узкие бесцветные глаза. И только немногие видели истинную красоту девы! Миша – видел. Это ж не девушка – фотомодель! Прямо вот из Парижа или с миланского подиума спустилась. Высокая, стройная, с тонкой талией и пышными волосами, этакая платиновая блондинка со светлыми жемчужно-серыми очами… Немного косметики – белила, румяна, сурьма – и куда девался нескладный подросток, вешалка? Гадкий утенок превращался в прекрасного лебедя! Правда, заметили это только сам сотник да еще Ермил… У здешних совсем иные понятия о девичьей красоте были: чтоб дородная девка была, грудь – арбузами и такая же попа. Ермил же… Он и раньше еще с Добровоей сдружился, прошлым летом… Жаль, жаль, не жаловал его однорукий дядько Егор Унятин, в Войшином роду – старшой. С другой стороны – это сейчас не жаловал, а вот явится Ермил из похода на половцев, весь такой из себя герой, да еще с добычею! Да сам князь Вячеслав ему, может быть, надел пожалует с парой деревенек… Почему нет? Война в те времена – весьма даже действенный социальный лифт.

А то, что Войша тоже в поход рвется, так и понятно, воевать ей не впервой, обузой не будет. С ножом управляется не хуже самого сотника, из арбалета, из лука бьет, еще и ногами лягаться умеет – близко не подойдешь! Нет, не обуза… В поход такой деве – в самый раз. А вот коли дома останется, тогда всякое случиться может… В женихи-то к ней все вдовцы-стариканы рвутся. Не шибко богаты, правда, но ведь и не голь-шмоль, как Ермил…У кого-то – орешник, у другого – рощица да аппетитный заливной лужок, у третьего – омуток рыбный с мосточками – «тонь». Глядишь, кого-то и пожалует дядько Егор Унятин. А как он скажет, так и будет. Добровою же не спросит никто. Что еще за дела – девок спрашивать? Скажут замуж – пойдет и никуда не денется.

Да-а… пожалуй, дальний поход для Войши – выход. Обузой не будет, опять же – Ермил рядом… Вот только как ее в поход этот взять? Дядько Унятин ни за что не отпустит – к бабке не ходи…

– Не пустит, ясен пень… – согласно вздыхала Добровоя. И тут же сверкала глазами, поведя плечом: – А я и спрашивать не буду, вот еще! Сама уйду…

– Догадается, – сотник пододвинул поближе к девчонке чашу с горячим сбитнем. Оба сидели за столом, в «канцелярии»-горнице Михаила – пили сбитень, думали, как все лучше спроворить. Пока получалось – никак. Что ни вариант – все худой.

– Догадается, а как вернемся – проблемы будут, – хлебнув из серебряной чаши, Михайла покусал губы. – Дядька Егор тебя вообще в холопки запродать может. Он же у вас большак!

– Пусть поймает сперва!

– Охолонись! Тут хитрее быть надо… – сотник задумался. – Родичей дальних у тебя на выселках где-нибудь нет?

– Мы сами на выселках!

– Да знаю. Нет, значит… Плохо! А то бы могла сказать, что в гости, а там… пропала и пропала… Нехорошо это, правда, не по добру…