Синдром Вильямса (СИ) - Трапная Марта - Страница 7

Я осмотрелась. Большинство домов лежали между дорогой и прудом. Несколько хаток обступили пруд с той стороны, откуда пришла я. С другой стороны дороги тянулось болото. Что там дальше за деревней — неизвестно. Куда ведет дорога — неизвестно тоже. Судя по всему, здесь много городов и именно города — средоточие жизни. Но это вовсе не значит, что ближайший город окажется в пешей доступности. От крайнего дома, стоящего дальше всех от дороги начиналась тропа. Она скрывалась между холмиками, но скорее всего вела в лесок вдалеке. А даже если и нет — эти самые холмики защитят меня от глаз охотника.

Я двинулась вперед. Самый опасный участок — луг, который клином воткнулся между берегом и деревней. И на краю которого я стояла сейчас. Да, меня было бы видно с дороги, если знать, куда нужно смотреть. Я могла бы ползти, но это заняло бы больше времени. Поэтому я просто пошла. Медленно, плавно, будто я волна, перекатывающаяся с камня на камень. Будто я трава, прогибающая спину под порывами ветрами. Будто я дерево, качающее ветвями на волнах ветра. Будто я ветер и облака. Будто я часть пейзажа и если я двигаюсь, то только потому, что движется ветер, движется трава и вода под ветром…

Я дошла до тропинки. Она действительно вела в лес. Ей давно не пользовались. Сухая трава по бокам стояла ровно — не было ни сломанных стеблей, ни отогнутых листьев, ни откинутых от тропы прядей спутанной травы. Это было хорошо, с одной стороны. Потому что прятаться лучше в безлюдном лесу. Но с другой стороны, мои следы на ней будут хорошо заметны для опытного следопыта. Ладно, может быть, не хорошо. Но при желании меня можно будет найти. Я развернулась и посмотрела на дорогу. На то место, где лежал охотник. Он начал приходить в себя. Шевелился, пытался повернуться на бок, шарил руками вокруг себя. Нужно спешить!

Я пошла вперед. Уходить из мира в мир можно не только через «краевые» места. Можно пробиваться напрямую. Все то же самое, только во много раз хуже. Это все равно что переходить из комнаты в комнату, проламывая стену. Естественно, сил тратится намного больше. И последствия могут быть… В общем, неважно, какими могут быть последствия! Все равно у меня нет выбора!

На половине дороги до леса, я постаралась выбросить из головы все мысли и чувства. Даже наваливающую усталость, слабость в коленях и легкий звон в висках. Я сосредоточилась на чувствах. Мне нужно почувствовать в полной мере все, что происходит вокруг. А потом убедить себя, что я чувствую совсем другое. Вот примерно так это и происходит — ты словно заставляешь себя проснуться в другом месте.

Я собрала все силы, которые у меня были, и шагнула вперед. Еще раз и еще. Воздух был упругим, но податливым. Я буквально услышала, как лопается пленка, отделяющая одну реальность от другой, и тут же стягивается обратно. Я прошла вперед еще километр или два по лесу, прежде чем разрешила себе остановиться, осмотреться и упасть на траву под развесистой ивой.

Воздух был свежим. Где-то недалеко жили люди — ветер пах водой, коровьими лепешками, сырым деревом. В деревне еще не проснулись, но утро скоро настанет. Уже мычали коровы, но еще не настойчиво и требовательно, когда молоко распирает их вымя, а осторожно, с надеждой, будто здоровались друг с другом, рассказывают, что снилось. Собаки тоже еще спали, впрочем, не мне бояться собак. Теплые, лохматые, они вдоволь нашлялись этой ночью и досматривают последние собачьи сны, смешно морща носы и дергая ушами. Птиц почти не было, ни домашних, ни диких. Странно, конечно, столько воды вокруг, столько пищи для уток и чаек… Но мало ли, что это за вода? Может, в ней рыбам и жить уже невозможно. Как ни крути, в воздухе слишком много тяжелых металлов и гари, даже здесь, вдали от города. А какие здесь выпадают дожди — лучше даже не думать. Наверняка, кислые на вкус, разъедающие кожу и одежду… И сколько всяких ядов собралось в траве, которую едят коровы… и в молоке, которое собирается в их теплых сосках… и которое наверняка пьют все здесь… Тяжелое, больное место! Приснятся же кошмары!

Я застонала и открыла глаза. Это был не кошмар.

Звук был похож на треск, сухой и короткий, — то ли выстрел, то ли хруст ветки. Но этот звук означал совсем другое. Прорыв границы. Лопнула мембрана, разделяющая миры, и кто-то — Елена Михайловна даже знала, кто именно — шагнул сюда, в их мир. Чистый до сегодняшнего утра мир. И он останется чистым, разве не в этом ее предназначение?

Она собиралась быстрее, чем просыпалась. Как и ее муж. Все-таки им повезло найти друг друга!

Они вышли из дома одновременно и, не сговариваясь, перешли на бег. Через пять минут они уже шли через парк к границе. Противотуманные фонари выхватывали все подозрительные кусты и кочки. Но они оказывались всего лишь кустами и кочками. «Ничего, — утешала себя Елена Михайловна, — на границе возьмем след и найдем эту тварь».

Граница занимала небольшой пятачок земли радиусом примерно в полтора метра. Часть границы проходила через клумбу — по случаю осени уже перекопанную и освобожденную от цветов — Елена лично участвовала в ее облагораживании каждый год. Этот не был исключением. На перекопанной земле не оказалось ничего, похожего на следы. Как и на траве, покрытой белесым ковром росы.

— Не может быть, — прошептала Елена Михайловна.

Муж кивнул, и они снова, сантиметр за сантиметром осмотрели всю границу и газон вокруг нее.

— Но я слышала, — снова прошептала Елена Михайловна.

Муж снова кивнул, закрыл глаза и шумно втянул воздух, как большая собака. Елена Михайловна отошла на несколько метров от него и сделала то же самое. У них обоих было острое обоняние, выходящее далеко за границы чувствительности обычного человека к запахам.

Цветочный народ пахнет медом и сладкой цветочной пыльцой, их запах всегда долго держится в воздухе. Так обычно их и выслеживают. Но… парк пах как и должен пахнуть парк в середине осени. Сыростью, мокрой опавшей листвой, начавшей разлагаться, немного плесенью и землей. Ничего особенного.

Они снова медленно прошли вдоль границы, внюхиваясь, вслушиваясь, рассматривая каждый кустик, каждый комок земли. Ни единого следа.

— Не понимаю, — наконец, сказала Елена Михайловна, останавливаясь.

— Я тоже, — сказал муж. — Давай обойдем парк. Где-то должны быть следы.

Елена Михайловна кивнула. Если предположить, что цветочная тварь пересекла границу в прыжке, чтобы не оставлять следов, далеко уйти она все равно смогла бы. Переход оглушает даже их. Тварь могла затаиться в тихом углу парка. Или в беседке. Идти сразу в город, к незнакомым людям не в привычках цветочного народа. В первые дни после перехода они осторожничают, приглядываются, изучают мир. В этот момент их особенно легко взять. К тому же, в местном воздухе слишком много свинца и дыма, а цветочные твари этого не выносят. Так что искать, искать и искать.

Они разделились. Прочесывать территорию Елена Михайловна умела и любила. Она увидела многое, чего не заметили бы обычные люди. Но ни следа того, кого она искала. Она верила себе, своим глазам, своему обонянию. Она знала, что ничего не могла пропустить. И все равно обошла свою половину парка по второму разу.

Муж вышел к границе одновременно с ней.

— Пусто, — сказал он, хотя мог бы и не говорить.

Елена Михайловна вздохнула.

— Я подумал… может быть, это был прорыв с нашей стороны? — спросил муж. — Может быть, кто-то ушел?

— Кто? Ходить через границы умеют только цветочные твари.

На самом деле, охотники тоже могли нырнуть в прореху во время охоты. Но сами открывать границы не могли. Для Елены Михайловны это был единственный непонятный момент в их истории — как охотники расселились по мирам, как узнавали друг друга и передавали знания, если не умели путешествовать? Разве что некоторые умели. Но не она. И она не знала никого, кто умел бы. Может быть, раньше?

— Птица, зверь, — безнадежно сказал муж.

— Воробьи да вороны, — проворчала Елена Михайловна. — Ты же знаешь, это байки. Ни воробьи, ни гагары, ни козодои — никто из них не может нарушить границу.