Мажор и Отличница (СИ) - "Чинара" - Страница 30

Она же такая умная…

Она же должна все понимать…

Разве не очевидно, каково будет папе?

Тогда почему она все это говорит…

Почему…

Разве мы мало для нее делаем…

Тело покрывается льдом.

— Выйди! — это первый раз, когда я действительно повышаю голос на свою младшую сестру.

Она даже вздрагивает. И удивленно распахивает свои бездонные глаза. Но ярость с такой силой обрушивается на меня, что я не могу ее контролировать. — Немедленно выйди из моей комнаты и не смей впредь заходить с такими просьбами! Не смей, поняла?!

Янка вскакивает с места и уязвленно цепляется за меня своим взглядом. Вижу, как в уголках ее глаз собираются слезы. В сердце тут же ударяет чувство вины.

— Я обиделась! — обиженно кричит мелочь, прежде чем выбежать и громко хлопнуть дверью.

Не проходит и пяти минут, как в комнату заходит взволнованный папа. Непонимающе смотрит на меня и сообщает, что мелочь заперлась в своей комнате, предусмотрительно проинформировав его о моих резких преображениях в злющую ведьму Фифи. Это истерично неудовлетворенный по жизни персонаж из историй о принце Ларалиэле. Вот так за один день из самой близкой подруги главной героини можно перекочевать в каракатицу.

Вместо ответа, раздраженно задаю вопрос:

— Зачем ты снова разрешаешь маме забрать свою дочь на все выходные неизвестно куда?

— Кноп… — устало выдыхает отец.

— Что «кноп»? Разве нормально, что твоя жена бросила тебя с двумя детьми, чтобы ее заднице было весело, а сейчас приперлась, как ни в чем не бывало, и строит из себя любящую мамашу? Зачем ты этой лицемерной женщине…

— Милана! — папа тоже редко повышает на меня голос. Но похоже, сегодня день удивительных исключений. — Когда успокоишься, тогда и поговорим.

Он, в отличие от Яны, выходя из комнаты, не хлопает дверью.

В нашей квартире воцаряется тишина. Поразительная и давящая.

Переодеваюсь в домашнюю одежду и снова ложусь на кровать. Какое-то время пытаюсь читать лекции, но, убив на это два часа, понимаю, что занятие совершенно бесполезно. Мне не удается вникнуть ни в одну строчку.

Опускаю тетрадь на голову, надеясь, что знания проникнут в меня новым, неопробованным ранее способом — благодаря соприкосновению лба с записями.

Только чуда не происходит и вместо расширения сознания, я неожиданно начинаю плакать.

Убираю с лица конспекты, стираю с глаз слезы, а телефон рядом сообщает о входящем сообщении.

На миг вспыхиваю, зпмечая от кого пришло письмо, поворачиваюсь на живот и открываю мессенджер.

Лошадь Возмездия: Чем занимаешься, Пандочка?

Не знаю зачем, но решаю в шутку написать: Плачу горючими слезами…

И даже роняю из рук телефон, получая его молниеносный ответ.

Лошадь Возмездия: Что-то случилось? Сейчас подъеду. Выходи через полчаса.

Спешно набираю: Да я пошутила. Все нормально.

Лошадь Возмездия: а я — нет. Выехал. Не люблю ждать.

Совсем больной, думаю я, вскакивая с места с колотящимся в груди сердцем.

И почему я вдруг улыбаюсь?

Чувствую себя глупой малолеткой, пока пишу наставнику, что не смогу выйти. Ожидаемо получаю от него знак вопроса. Целых три знака вопроса. С горящими от стыда щеками сообщаю, что наказана и потому мне нельзя покидать квартиру. Ветров интересуется может ли что-нибудь сделать для меня, но я спешно уверяю, что у меня все отлично и ничего не надо. И снова получаю «ОК» с точкой.

От папы я такой подставы, конечно, не ожидала. А ослушаться его совесть как-то не позволила. Гордо подняв подбородок, я выпрямила спину и прошла в свою комнату снова переодеваться в домашнюю одежду. Не то чтобы мне очень сильно хотелось увидеться с наставником, но отчего-то все же немного хотелось.

Да и мысль о том, что он уже там на улице и ждет меня внизу около подъезда, а я по-идиотски не могу спуститься к нему — расстраивала. Это, наверняка, эффект карбонары. Коварная оказалась паста.

Через час после томных лежаний на кровати с гудящей в голове назойливой мыслью, что я повела себя ужасно и была резковата с Янкой, встаю и иду на кухню. Пока хмуро завариваю себе чай, слышу за спиной звук шагов. Мелкая — различаю сразу.

— Будешь чай? — аккуратно спрашиваю я и медленно оборачиваюсь.

Сестра садится на один из стульев и осторожно поглядывает в мою сторону. Оценивает градус бурлящей во мне агрессии. Осознание, что ее глаза опухли и покраснели не из-за кого-то постороннего, а из-за меня, неприятно царапает изнутри.

— Сделаю с лимоном, как ты любишь.

Янка неторопливо кивает, и я тянусь к холодильнику. Открываю белую дверцу и достаю с верхней полки желтого представителя цитрусовых.

Когда заканчиваю со специальным ритуалом растирания лимона в кашу, раздается тоненький голосок:

— Я на тебя не сержусь.

Повисает пауза, а следом появляется нерешительный вопрос:

— А ты на меня?

Качаю головой и снова оборачиваюсь, как раз в тот момент, когда Янка вскакивает с места и взволнованно несется ко мне. Оставляю чашки и чуть наклоняюсь вниз, чтобы обняться с врезающейся в меня на радостях сестрой.

Мелочь начинает спешно тараторить:

— Если ты не хочешь, я тоже могу не идти. Мне этот праздник не очень-то и нужен. — и тише добавляет. — Знаешь, я просто чуть-чуть скучала по маме и потому… но я не хочу, чтобы ты злилась. Милка, пожалуйста-пожалуйста только не злись на меня…

— Я не злюсь. — уверяю сестру, еще крепче прижимая к себе.

— Я для тебя все еще лучшая сестра? — деловито уточняет, немного отодвигаясь и с интересом посматривая в мои глаза, чтобы я точно не могла утаить от нее истину.

— Самая лучшая, — спешу заверить, и она снова радостно жмется ко мне.

— Я очень тебя люблю, Мил.

— И я тебя.

Обе оборачиваемся на папину фигуру, наблюдающую за нами из дверей кухни.

— Помирились? — широко улыбается отец. — Вот и славно.

— Да, — возвращая себе царственный тон, сообщает мелочь. — Мила сегодня ответственна за чай. Пап, тебе тоже сделать?

— Давайте попьем, что ли. Торт еще оставался. Дочь, достань из холодильника.

— Мил, сделай папе тоже чай, пожалуйста. — повелевает Янка и уверенно двигается к холодильнику. — А я займусь тортиком.

— Пап, хватит покупать пирожные и торты. Вам обоим их нельзя. Мелкой стоматолог запретил, а про себя ты и сам все знаешь…

— Папа взрослый и самодостаточный мужчина, который может сам решить, что ему можно, а что нельзя. И папа умнее всяких стоматологов. — это она так хитро добывает себе разрешение на большой кусок.

Демонстративно закатываю глаза, наблюдая за тем, как папа с улыбкой кивает в ответ на слова сестры. Они оба отчаянные сладкоежки и готовы выступать в крестовых походах, если наградой служит торт «Чародейка». Я тоже его любою, но не с такой страстью, как эти двое.

Мой телефон пиликает входящим сообщением. Возвращаю чайник на место, а затем достаю мобильник из заднего кармана домашних брюк.

Открываю мессенджер. В нем видео, на котором маленькая красная пандочка пытается показаться сильной и грозной. Она умиляет одним своим видом, и я непроизвольно начинаю улыбаться. И улыбка на губах становится еще шире, когда ниже под роликом читаю сообщение от Ветрова.

Лошадь Возмездия: Надеюсь, видео этой пандочки поможет вызвать на губах другой пандочки улыбку.

Целых полчаса пытаюсь сконцентрироваться на лекции — бесполезно. Нудный шепот профессора долетает до моего лба, рикошетит и стрелой несется обратно к доске. Меня это не сильно заботит, так как за прошлые недели мне удалось выработать для себя приемлемый график самообучения. Благодаря этому я смогу своими силами изучить все супер-скучные предметы и не попаду под забор позднего понимания, грозящий неудами и пересдачами.

А ведь с одной стороны, именно этого я и хотела.

И нет, я сейчас имею в виду не нуднятину, которую приходится слушать вместо интересной лекция. Я снова вернулась к разговору с мелкой и прокручиваю в голове слова сестры. Они, видимо, вознамерились отполировать мой мозг своим повтором.