Белая башня (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 33

—…он повторит вновь. А потому…

Верховный обвел толпу.

— Я прошу вас быть сильными. Отринуть былые распри. Изгнать из душ гнев и зависть. Объединиться, ибо только в единстве, в силе наше спасение.

Боль в горле нарастала.

Но Верховный продолжил.

— И голоса, которые слабы по одному, будут услышаны… а теперь, — он отступил. — Да случится то, что должно…

Он отошел в сторону, жалея лишь о том, что на этой, открытой площадке, нет ни лавки, ни хотя бы стены, на которую можно опереться.

Яотл.

Имя всплыло-таки в памяти. И Верховный даже удивился тому, что забыл его, слишком уж оно было неподходящим жрецу.

Яотл — это значит «воин».

Пускай себе… у воинов крепкая рука. И порядок они знают. Яотл не подвел. Он подал знак, и на пирамиду поднялся первый из тех, кому было суждено умереть сегодня.

Золото.

И кровь. Кровь странно смотрится на золоте. По-своему даже красиво. А с дурманом переборщили, поскольку раб выглядел не просто покорным, он был явно сонным, квелым, что тоже не слишком хорошо. Но, может, оттуда, снизу, не так оно заметно.

Удар точный.

Разрез.

И первое сердце ложится на блюдо, которое держит в руках третий помощник. Оллин.

Тело падает вниз, и толпа отзывается ревом. Их дурманит вид смерти, близость её, запах крови и чувство причастности к чему-то великому.

Пускай.

А на алтарь ложился следующий… семь. Семерых отобрали сегодня. Больше — долго, толпа начнет уставать, а стало быть, пропадет торжественность момента. Меньше… слишком мало. Это всегда было самым сложным, уловить момент, когда нужно остановиться.

Верховный вдохнул воздух. По-прежнему запах свежей крови и дерьма — люди редко умирали чисто — мешался с ароматами драгоценных масел.

Золото.

Кровь и золото… и камень.

Маски.

Заговаривать с нею опасно. В прошлый раз её получилось одолеть чудом. Но и не говорить… она явно знает больше, чем люди. А в знании… что в знании?

Сила?

Спасение?

Понимание?

Верховный не знал. И это его терзало. А еще, пожалуй, горло, ибо голос он, судя по всему, сорвал. И ноги ныли, наливаясь привычною тяжестью. И в животе нехорошо урчало, благо, толпа-таки разразилась криками, что заглушили не только урчание, но и все-то иное.

И глядя на людей, на одуревших от крови, позабывших вдруг все страхи, Верховный думал… обо всем. И похоже, задумался слишком уж, если пропустил момент, когда золотой паланкин двинулся к пирамиде. А когда остановился, из него, с трудом, явно путаясь в складках роскошного своего одеяния, выбралась Императрица.

И Ксочитл поспешила к ней.

Подала руку. Спросила что-то… и отступила, склонив голову. А дитя направилось к пирамиде.

— Что… делать? — а вот теперь Яотл явно растерялся. Новая жертва лежала на алтаре, но он медлил. И не только он. Крики стихи. И совокупный звериный взгляд толпы направился на девочку.

— Доброго дня, — Верховный склонил голову и сказал. — Яотл, подай руку.

— Но…

Прикасаться к Благословенной незаконно.

— Она простит.

— Прощу, — пропыхтела девочка. — Тут… ступеньки высокие. А это вот тяжелое… зачем такое тяжелое?

— Чтобы люди видели, кто есть кто. Им так спокойнее.

Верховный и сам бы подал руку, но боялся, что не сумеет устоять на ногах. Себя бы удержать.

— Тут не слишком высоко. А они все такие… такие страшные. Кричат, — пожаловалась Императрица, разглядывая толпу. — И теперь смотрят. Будто… будто хотят, чтобы я…

Она зябко повела плечами.

— Вам не стоило сюда подниматься.

— Мне сказали, что нужно чудо, — она повернула золотое лицо к Верховному. — Что оно поможет. Я долго думала, какое чудо сделать, но я мало умею.

Императрица подошла к алтарю.

— Совсем другой… — сказала она задумчиво, проведя пальцами по золотым линиям. На пластинах, оковывавших алтарь, были выбиты картины из песен Благословенного города. Когда-то Верховный знал их все наизусть. А теперь в голове пусто. — Какой-то… неправильный, что ли…

…вот путешествие по реке Данай, к верховьям. И покорение народа, жившего на берегах его.

— Но ладно, — она остановилась. Алтарь был невысоким, но лежавший на нем мужчина представлял собой отличный экземпляр. Даже странно, что его сюда отправили. Темная кожа его лоснилась, натертая маслом, грудь вздымалась, и сам Верховный, пожалуй, долго бы примерялся, как пробить этот панцирь мышц.

Преступление.

Такого надо отправлять на вершину пирамиды в сознании, дабы ярость и гнев его стали пищей…

Императрица положила одну руку на грудь.

Другую на лоб.

— Кто он? — спросила она, чуть задумавшись.

— Не знаю, — вынужден был признать Верховный.

— Это… воин… его зовут Ахур, — Яотл заговорил и голос его был тих. — Он родился далеко на юге, там и жил, познавая многие искусства. А после путешествовал. И продавал свою силу и знания.

— И почему он здесь?

— Не уверен, но… ходили слухи, что он пожелал взять в жены не ту женщину, которую готовы были бы отдать чужаку, пусть даже сильному. И ему отказали. Но он не смирился…

Любопытно.

И то, что Яотл знает, делает ему честь.

— Воин… это хорошо, — девочка подняла руку, что лежала на груди великана.

А мужчина определенно был велик.

Потом убрала вторую, и мужчина открыл глаза. Вдохнул резко так, словно пробуждаясь из кошмара. Что она…

Воин готов был вскочить, и начал подниматься, когда та же тонкая детская рука пробила грудь, чтобы войти в нее по локоть. И воин застыл, глядя на эту руку. Рот его приоткрылся, из него поползла нить слюны, а потом, покачнувшись, он стал заваливаться на спину.

Дитя же с трудом, пыхтя от натуги, вытащила сердце, которое еще билось, и подняла над головой.

Красные капли крови срывались с него, падая на одежды, на маску, марая их.

— Чудо… я не знаю, какое именно чудо нужно им, но знаю, какое будет полезно мне, — она повернулась к толпе спиной и подошла к Верховному.

А потом он ощутил боль у груди.

И опустив взгляд, увидел руку, что вошла в эту грудь. Странно, что боль была именно там, под мышцами и костями.

— Маг сказал, что сердце у тебя совсем слабое, долго не протянет, — пояснила она, вынимая это самое сердце. маленькое, неказистое, покрытое какой-то белесой то ли пленкой, то ли слизью. Боль стала невыносимой, но Верховный терпел.

Он привык терпеть.

А Императрица бросила его сердце на блюдо, и также спокойно, деловито, сунула в грудь другое.

— Так будет лучше, — сказала она, вытирая окровавленные руки о белоснежный плащ Верховного. — Определенно…

Боль отступила. А сердце… сердце билось ровно. Верховный поднял руки над головой.

Толпа внизу отозвалась воем.

Наверное, чудо пришлось ей по вкусу.

Глава 18

Миха

Этот берег ничем-то не отличался от предыдущего. Та же трава, те же деревья, которые подобрались к обрыву вплотную. Разве что какое-то вьющееся растения по листьям смахивающее на виноград, рискнуло и перебросила плети на опору. Да так и не сумело зацепиться.

Главное, туман исчез.

И суицидальные мысли вместе с ним.

— Сожрал-таки, — Тень упал на траву и растянулся ничком.

— Это ты про кого? — у Михи появилось желание последовать примеру, но сугубо из чувства противоречия, он удержался.

И просто сел.

Вытянул ноги.

Надо же, вроде ничего всего, а ощущение такое, словно шкуру сняли. А потом назад нацепили. Ну и перед этим внутри перетряхнули все хорошенько. Сердце колотится. Под лопаткой нехорошо покалывает, намекая, что как бы Миха вполне себе смертен. Мышцы дрожат.

И во рту сухо.

Но жить хочется.

— Про бывшего нашего мага.

— Что он вообще такое?

— Понятия не имею.

— Упырь…

— Нет, обычные упыри — безмозглые твари, которые не способны даже говорить, не то что… — Тень вяло шевельнул рукой.