В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Холланд Том - Страница 46

В Святой город со всего мира шло столько паломников, что временами он, в полном смысле, начинал трещать по швам. В 516 г., когда большая армия аскетов вошла в Иерусалим – вульгарная демонстрация поддержки решений Халкедонского собора, 10 тысяч человек ворвались в одну церковь. Спустя несколько лет Юстиниан, желавший воздвигнуть памятник, пропорциональный своему самоуважению, был вынужден продлить хребет, на котором строилась его новая церковь, и ее фундамент частично опирался на скалу и частично на воздух²⁸. Места катастрофически не хватало. Иерусалим, в котором даже в межсезонье жили около 80 тысяч жителей, был полон, что называется, под завязку.

Но одна часть города – самая известная – оставалась неразвитой. К югу от церкви Воскресения, за множеством золотых крестов, триумфально возвышавшихся над запруженными народом улицами, виднелось большое пространство, заполненное камнями и мусором. Возможно, оно было не важным? Как раз наоборот. Скала являлась тем самым местом, которое древние пророки называли «горой дома». Иероним в латинской версии Библии назвал ее Mons Templi – Храмовой горой²⁹. Сделав это, он почтил самое известное сооружение, когда-либо воздвигнутое в городе: храм, построенный на заре времен Соломоном, мудрым и сказочно богатым сыном царя Давида, чтобы служить земным домом Всевышнему. Здесь был отличный пример для любого человека, склонного к постройке церквей. Говорят, что Юстиниан, войдя в собор Айя-Со-фия, торжествующе вскричал: «Соломон, я тебя превзошел!» Сам храм уже давно был уничтожен: в 586 г. до н. э. после четырех сотен лет существования, позолота облезла, а кедровое дерево погибло в пламени вместе с остальным Иерусалимом, когда вавилонский царь штурмовал город. После возвращения евреев из изгнания был отстроен новый храм, но и он в 70 г. сгорел после того, как евреи, решив сбросить римское правление, взбунтовались и были подавлены. Примерно через шестьдесят лет еще одно восстание привело к еще более явному поражению. Земля обетованная превратилась в склеп. Римские власти пожелали раз и навсегда расправиться с мятежниками и обнародовали новый набор правовых титулов. По имперскому декрету родина евреев стала именоваться «Палестиной» – под этим названием ее знали и в эпоху Юстиниана. Более того, евреям было запрещено появляться в своей древней столице. Они не имели права даже смотреть на Иерусалим из-за гребня далекого холма – это считалось преступлением. Дымящиеся руины были переименованы в Aelia Capitolina – Аэлия (Элия) Капитолина и перестроены как языческий город.

Его новый имидж оказался «удачным» – ко времени Константина, когда на Святой земле стали появляться христианские паломники и спрашивать дорогу к Иерусалиму, многие местные чиновники даже не знали, о чем идет речь, и указывали им направление на Персию.

Разумеется, такое невежество оставалось недолгим, но даже когда церковь начала очищать город от идолопоклонничества, она не испытывала желания повернуть время вспять. Как Христос заменил закон Моисея, так и Святой город засиял ярче, поднявшись среди руин первой иудейской столицы. Недостаточно стать преемником – другие должны быть унижены. Этот тезис нигде не проявлялся лучше, чем на Храмовой горе. Здесь после неоднократных еврейских мятежей языческий император воздвиг храм – Капитолион (Капитолий), посвященный Юпитеру – царю римских богов. Пока Капитолион медленно разрушался, Храмовая гора была превращена в sterquilinum – свалку отходов. Какое свидетельство лучше, чем зловоние нечистот и свиные кости, доказывает, что евреи больше не богоизбранный народ? Для того чтобы они это не забывали, римские власти, любители всяческих процессий, позволяли евреям раз в год, в годовщину разрушения храма, поучаствовать в унизительном уличном представлении. Группа еврейских паломников – бледных, стенающих, оборванных – поднималась по ступенькам Храмовой горы, доходила до продырявленной скалы на вершине и начинала дуть в рога, рыдать и рвать на себе волосы. Для любого христианина зрелище было в высшей степени поучительным. Пока толпа отверженных собирается и стенает на руинах храма, с явным удовольствием писал Иероним, ясли Христа сверкают, церковь его воскресения сияет, а знамя его креста светит с горы Елеон³¹.

На презрение евреи отвечали открытой ненавистью. Время не излечило травму от разрушения, которое римляне принесли в Святой город. Генерал, легионы которого подожгли храм – так учили раввины, – теперь находится в одном углу ада с Иисусом, где его пожрет огонь, потом он будет снова собран и опять сгорит дотла – так он будет наказан за свое неслыханное преступление. Спустя четыре века после уничтожения храма ужас евреев от этого святотатства лишь усилился. Раввины идентифицировали руины храма с новой концепцией, которую они назвали Shekhinah – идеей, что Бог может присутствовать на земле. И вовсе не Голгофа, как утверждают надменные христиане – богохульники, а Храмовая гора находится в центре мира. Она стоит на первом камне, заложенном в фундамент всей вселенной³². Издавна известно, что туда Авраам привел Исаака, чтобы принести его в жертву, там погребен Адам, и весь мир сотворен из ее пыли³³. Распространяя на будущее шаблоны, созданные таким прошлым, евреи поддерживали непоколебимую уверенность, несмотря на безысходное отчаяние, что храм однажды поднимется снова. Во время правления Юлиана они даже получили возможность мельком увидеть, как это будет происходить: император-отступник, неизменно проявлявший богатое воображение, когда дело доходило до травли христиан, приказал восстановить храм. Но дальше предварительных земляных работ дело не пошло: помешала безвременная смерть Юлиана в Месопотамии. Но даже эти работы сопровождались обрушиванием на место строительства «ужасных огненных шаров»³⁴, что христиане, естественно, приписывали божественному недовольству, а евреи – поджогу. С тех пор площадка оставалась пустой, но евреи продолжали по три раза в день молиться о восстановлении былого величия храма. Стоит только отстроить храм, и сбудется многое другое: упадок Рима, унижение его правителя, который будет вынужден «есть грязь, словно червь»³⁵, и приход Мессии.

Многие евреи верили, что Иерусалим под христианским правлением ничуть не менее грязен, чем языческий Иерусалим: трясина из грязи и идолов. По иронии судьбы те, кто совершили путешествие на Храмовую гору, считались тоже попавшими под влияние не своих учителей, а примера христианских паломников. По мнению большинства раввинов, лучше направить энергию на изучение Торы, святость которой не подвергалась сомнению, чем на путешествие в гнездо еретиков, которым стал Иерусалим. И вовсе не надо было пребывать в школах Суры и Пумбедиты, далеких от Святого города, чтобы придерживаться таких взглядов. Раввины жили и в Палестине. И потом еще существовал и Талмуд. Богословы, ответственные за его составление, могли не обладать всесторонней, полной, доводящей до истощения скрупулезной педантичностью, которую демонстрировали их коллеги на Востоке, но это не мешало росту их авторитета. На самом деле считалось, что раввины Палестины обладают рядом преимуществ по сравнению с раввинами Месопотамии: они были открыты для тех, кто не являлся ученым; они могли одним взглядом испепелить тех, кто вызвал их недовольство; и всегда находились настороже, ни на минуту не забывая об опасности, которую представляют менструирующие женщины. Все эти качества, безусловно, были ценными, но самым поразительным явился другой талант палестинских раввинов. Они сумели переписать древнюю иудейскую традицию так, чтобы отдать в ней главную роль себе. Уже не впервые контроль прошлого обещал контроль будущего.

Как в Месопотамии, так и в Палестине раввины давно считали само собой разумеющимся, что они должны быть лидерами еврейского народа. Понятно, что все их труды всячески подтверждали этот взгляд. Активно насаждалась историческая версия, согласно которой евреи Палестины, дезориентированные и деморализованные утратой храма, обратились за руководством к раввинам, могущество и престиж которых, как известно, не имеет границ. То, что правда была совсем другой и что большинство евреев веками искали справедливости у городских властей, местных магнатов и даже римских правителей, нисколько не смущало раввинов. Они испытывали непоколебимую уверенность в себе и в том, что воплощают волю Бога. И за много веков реальность постепенно слилась с их идеалом. Их противники, как выразители интересов евреев Палестины, мало-помалу ушли со сцены. Правила и наставления раввинов принимались все больше. Их понимание того, что значит быть избранным Богом, приблизилось к определенному и окончательному. Иудейская религия в Палестине стала раввинской.