В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Холланд Том - Страница 17

«Только один Заратустра слышал наши приказы, – сказал Ормузд. – Он один выражал наши мысли»³³. Звучная рекомендация. Может быть, поэтому священнослужители, принявшие учения Заратустры, всячески стремились к выполнению норм, которые считали правильными. Заботясь о священном огне, они выполняли чрезвычайно сложные ритуалы, твердо зная, что каждый из них послужит делу укрепления космического порядка. Но они не могли надеяться принять бой с Ари-маном без помощи. Другие люди тоже должны закаляться для предстоящей битвы. Даже у самого бесправного раба была своя роль. Если он станет читать пять ежедневных молитв, как требовал от верующих Заратустра, и содержать свои зубы в чистоте, он может помочь уничтожить ложь. Понятно, что священнослужители Ираншехра старались контролировать верования и поведение своих соотечественников. Как заметил один из чужеземных авторов, «у персов ничто не считается законным и правильным, если это не одобрено священнослужителем»³⁴. Без такой дисциплины невозможно одержать победу в битве за вселенную.

В конечном счете и в духовной сфере, и в земной один главный герой имел большее значение, чем все остальные: сам шахиншах. Только он мог утверждать, что имеет самое непосредственное отношение к небесам. Ашу – высшую добродетель Ормузда – невозможно сохранить без него. То же самое относится и к привилегиям и претензиям священнослужителей. Злобный Ариман всегда усердно пытался культивировать ересь и поклонение демонам. Не все уголки Ираншехра были озарены светом учений Заратустры. Если одни из «древних иранских богов (среди них самая известная – леди Анахита) считались приверженцами Заратустры лояльными помощниками Ормузда, другие, и Заратустра об этом неоднократно предупреждал, были не богами, а демонами. Их культы, идолы и поклонники подлежали уничтожению. Только шахиншах в конечном счете подходил для этой работы. Если религия Заратустры, созданная самим Ормуздом, очевидно, существует для защиты человечества, царь обязан защищать религию»³⁵.

Этой роли Сасаниды соответствовали лишь периодически. Хотя многие цари династии были благочестивыми зороастрийцами, другие ими не являлись. Царское понимание, что такое аша, не обязательно совпадало с церковным. Религия, по мнению большинства представителей персидской монархии, существовала, чтобы укрепить могущество трона, а не наоборот. Любой намек на то, что зороастрийская организация может обрести форму, независимую от царского контроля, не говоря уже о политических рычагах, в течение долгого времени была анафемой для Сасанидов. Поэтому к священнослужителям-зороастрийцам монархия зачастую относилась как к бойцовым собакам – их никогда не спускали с поводка. Даже подозрение, что они могут выскользнуть из ошейников, заставляло запирать их обратно в конуру. Пусть их иногда баловали и портили, но им никогда не позволяли забывать о том, в чьей руке хлыст.

Но теперь, в век катастроф и волнений, положение начало меняться. Пока Персидская монархия, ослабленная натиском эфталитов, отчаянно старалась укрепить свои позиции, влиятельные зороастрийцы не могли не воспользоваться шансом. Священнослужители, обеспечившие Пероза предками из числа Кеянидов, смогли истребовать высокую плату за сотрудничество. И далеко не всю свою энергию они тратили на поддержку царских интересов. В переписанной истории Персии они отвели себе роль, которую всегда желали играть – партнера, близнеца шахиншаха. «Рожденные из одного чрева, соединенные воедино, чтобы никогда не разлучаться»³⁶, раньше Сасаниды отнеслись бы к такой дерзости с презрением и посчитали ее достойной сурового наказания. Но Пероз не мог себе этого позволить, поскольку ситуация стала отчаянной. Поэтому он не только не отверг с презрением наглые притязания служителей культа, но и всячески потакал им, а потом воспользовался тем, что смог вытянуть у них в обмен на свою лояльность. В конце концов, лучше брак по расчету, чем вообще никакого.

И определенно, несмотря на напряжение в отношениях между монархией и священнослужителями, они имели одни цели. Пероз стремился вернуть древний порядок Кеянидов в свое изрядно потрепанное царство, а священнослужители желали установить в Ираншехре еще более трансцендентный порядок Ормузда. Чтобы добиться столь благих целей, требовались неустанные усилия. Законы, давно забытые или применяемые частично, следовало сделать средствами для достижения целей. Стражи света и правды должны были приготовиться «разбивать, разрушать и уничтожать храмы идолов и непокорность, которая идет от сатаны и демонов»³⁷. Понятно, что самая большая ответственность лежит на шахиншахе, но также и на служителях культа – зороастрийцах, которые постепенно уходили из-под царского контроля и начинали играть независимую роль. По всей империи власть губернаторов провинций была равной, а иногда даже затмевалась властью мобедов – главных жрецов. Официально, конечно, эти люди оставались ответственными перед шахиншахом, но на практике уже во время правления отца Пероза появились безошибочные признаки альтернативной цепочки управления. Впервые был упомянут мобедан-мобед – «глава главных жрецов». С каждым десятилетием все больше укоренялся институт, который мог претендовать на воплощение аша. Но слово, которым он назывался, было не персидским, а греческим. То, что создали жрецы, на деле называлось ecclesia – «церковь».

Зороастрийская церковь поставила перед собой большую и амбициозную задачу – создать порядок, который стал бы универсальным, независимым от времени. В конце концов, вселенной больше всего угрожал не хаос, а обман, и, значит, жизненно необходимо распространить правду о жизни и времени Заратустры. В этом заключалась проблема. Век великого пророка ушел в прошлое, причем в такое далекое, что даже язык, на котором он вещал откровения, хотя и сохранялся жрецами, не имел даже письменности. И это было основанием для глубокой тревоги всех представителей зороастрийской церкви. Память вряд ли может устоять против разрушительного воздействия времени, а если так, значит, верующие, равно как и весь мир, прокляты. И письменность была создана³⁸. Откровения Заратустры впервые были изложены в книге.

Но дело еще не было завершено. Процесс переписывания матры (mathra) – слова Божьего – требовал ответа на ряд очевидных вопросов: где и когда Заратустра его услышал? Решить эти загадки было не так легко. Вряд ли в Ираншехре можно было найти регион, который в тот или иной момент не претендовал на честь быть местом рождения великого пророка. Немалое затруднение заключалось в том, что самые древние сообщения, датированные временем, когда предки персов сами были кочевниками и жили в степях, относили место рождения пророка к владениям эфталитов. Невозможно сказать, знали или нет главы зороастрийской церкви об этой традиции, но в любом случае она являлась совершенно неприемлемой. И мобеды с уверенностью стали распространять другую биографию пророка. Они учили, что Заратустра родился в Мидии около тысячи лет назад – в век Кеянидов. Несколько поколений ученых распутывали паутину дезинформации. Долгое время считалось, что Заратустра жил именно тогда, когда утверждали священнослужители Сасанидов: «за 258 лет до Александра», или, согласно нашей системе летоисчисления, в начале VI в. до и. э. Только недавний скрупулезный анализ священных текстов отодвинул вероятную дату рождения пророка назад – между X и XVII вв. и. э. Также была отвергнута версия о вероятном мидийском происхождении пророка. Ни в одном из священных текстов этот регион не упоминается. Ну а какие именно предания о Заратустре истинные, сказать невозможно, поскольку нас разделяет слишком много веков: «Такой выбор не является ни законным, ни незаконным. Это всего лишь догадки» (Келленс). На самом деле после изгнания ему предложил убежище царь из Кеянидов, «могущественный и благородный». Он же впоследствии поддерживал зарождающуюся религию³⁹. Иными словами, мог служить образцом для подражания. Пероз, по собственным причинам отчаянно стремившийся идентифицировать себя с Кеянидами, в должное время тоже попался на удочку. На войну он отправился не просто как представитель династии, а как наследник первого покровителя великого пророка. Церковь и государство стали близнецами. Создалось впечатление, что и царь, и церковь – оба выиграли.