Рейнджер (СИ) - "Котус" - Страница 59

— А почему было просто не уступить наследство племяннику?! Или хотя бы сказать о своих намерениях, тому же старосте?

— Ха! Чтоб я, да уступила какой-то сопле долговязой?! Вот ещё, может, мне с ним и здороваться первой?! Другое дело — подарить, чтоб помнил тёткину доброту, да щедрость, да заботу, чтоб знал, зараза, кто ему по жизни добра желает и кого слушаться надо! Что до того, чтоб сказать — так ведь до праздника поздравлять нельзя, беда получится. А у нашего старосты, у Тихома-то, язык — как помело, каждая собака через день брехать будет, про…

Тут прорвало старосту:

— Зираина! Ты.… Да тебя… — дядьку клинило от потока эмоций. Он запрокинул голову вверх, поднял на уровень глаз немного трясущиеся кулаки и возопил: — Полгода! Целых полгода! Ну, Зираина, ну…. Полгода!!!

Тут публика не выдержала. Разноголосый хохот прокатился по коридору и выплеснулся на улицы, влетел перепуганным воробьём в открытое по случаю летней жары окошко, пометался заполошно меж бревенчатых стен наперегонки с собственным эхом и смешался со смехом, прилетавшим из двери. Мне послышалось, что в этом смехе была изрядная доля истерики, или так оно и есть?

Гренадёрша стояла красная, как маков цвет, племянник обтекал после потока тёткиных комплиментов, староста раскачивался из стороны в сторону, прижав кулаки к вискам.

— Тихо! — потребовал я через пару минут.

Рявкнуть пришлось раза три, да ещё и пройтись по публике холодком (умеренно, чтоб только озноб почувствовали), сбросив вытянутое тепло в некое подобие камина у стены. Подействовало.

— А ты, бедолага, что собирался с наследством делать?

Парень пожал плечами.

— Поехать, осмотреться, порядок там навести. Жениться, — парень порозовел. — На Ланке, на рыжей…

Тут «оратор» стал чуть ли не бурячкового цвета и умолк.

— Ну, раз так.… Выношу решение: наследство разделить поровну, с условием того, что тётка уступает свою долю племяннику, который должен вступить во владение и не позже весны начать полевые работы, чтоб земля не пропадала. За тёткину долю наследства будешь выплачивать ей долю урожая или его стоимость каждую осень десять лет, начиная со второго урожая. Долю определит староста, в зависимости от того, какая там земля. Если кто не согласен — буду ждать на площади, оружие на ваш выбор.

Ну, насчёт оружия был явный перебор, но ещё одного такого заседания я бы не вынес. Не говоря уж о нежелании тратить время. Как я выяснил, до Резанского тракта было часов пять пути. Считая скорость крестьянской подводы километра четыре в час — около двадцати километров отмахать надо. Часа три с половиной быстрой ходьбы, если не слишком спешить, да пару привалов минут по пятнадцать — всё равно до темноты должны добраться. Идея о покупке лошади летом в деревне недостойна даже называться мыслью. Потому как является полным бредом — кто ж продаст единственную тягловую силу в разгар сезона?! Если и найдутся желающие, то конь или безнадёжно больной, или краденый. И неизвестно, что хуже. Если же речь идёт о покупке сразу трёх животных.… Упряжного ящера ещё можно было бы сторговать, но зачем нам такое счастье? У него крейсерская скорость и до трёх километров в час не дотягивает, а груза у нас не так уж и много.

Староста провожать нас не пришёл, переживает. Ничего, он ещё скоро догадается, что ему, согласно приговору, придётся лично ехать на тот самый хутор и оценивать там качество земли и объём работ по её приведению в порядок. Лучше бы мне к этому моменту уже быть в пути. Перед уходом поговорили с его братцем — хозяином заведения.

— Вот ведь баба-дура, а? Сколько проблем на ровном месте.

— Не скажи, тётка она неглупая, и незлая, хозяйственная. Себе на уме, это да, — вступился за нарушительницу порядка собеседник.

М-да, если это крикливое создание по местным меркам чуть ли не светоч разума, то что же представляют собой остальные? Что ж, вполне понимаю местного лорда, или кто тут за хозяина, в его стремлении как можно реже бывать в своём владении. Я бы, может быть, и вовсе подарил деревеньку — врагу, с условием бывать тут не реже двух раз в год. Я посмотрел на гостеприимного хозяина и содрогнулся. Поскольку его поза в точности копировала позу старшего брата, когда тот втравил меня в разбирательство.

— Что ещё?!

— Знахарка наша, того, отлучилась. Не знаю, вернётся сегодня или нет. Надо бы кузнеца глянуть, чахнет, бедолага — с тех самых пор, как на банника нарвался.

Нет, больше всего мне хотелось послать дядьку дальним лесом и уйти, наконец, из этой деревни. Как смолой намазана, честное слово! Но поскольку кузница была по пути, согласился, правда, предупредив сразу, что целитель из меня чуть больше, чем никакой. Да и любопытно было, всё же в бане я никакой нечисти не почувствовал, хоть и искал, пару заклинаний применил.

Как выяснилось в приватной беседе с парнем, после того, как я повыгонял всех посторонних и любопытных, сох он по совершенно другой причине. Он даже имя этой причины назвал, той, что случайно (ну, это ещё вопрос, насколько случайно) увидел в бане. Вот уж не ждал такой впечатлительности от сельского парня.

— А зачем настойки все эти хлебал?!

— Стеснялся…

— Вот же… Ладно, не маленький, разберёшься. Только вот эту травку, — я взял в руки веточку зверобоя, — ни под каким видом больше не употребляй. А то через полгодика тебе девушки уже совсем не нужны будут — разве что так, посмотреть…

Я несколько сгустил краски, разумеется, хоть эффект и имел место быть. Кузнец побледнел и так покосился на растеньице, будто это была как минимум гадюка.

— А к девушке подойди, поговори. Нет, о том, что подглядывал, говорить так вот сразу не стоит, но сказать, что нравится она тебе — почему бы и нет?

Выйдя из кузни, я услышал гомон ребятни, из которого стало понятно, что к деревне приближается караван с трофеями. Ну, уж нет! Такое ощущение, что я из этой деревни вообще никогда не выберусь! Пусть паладин сам разбирается — как-никак, целый барон. А мне пора. Двурвы, серьёзные и сосредоточенные, были со мной согласны. Странно, с их-то хомячьими натурами? Видимо, всерьёз озаботились новостями о возможных новых соседях.

На первом же привале через два часа после выхода из памятной деревни мои мысли о двурвах подтвердились. Разговор начал Гролин:

— Слушай, тогда, ночью. Это же тот, дарко, к нам лез?

— И он тоже.

— Это тогда, когда ты стрелы или заклинания бросал неведомо куда?

— Почему же «неведомо», очень даже ведомо — в нашего остроухого неприятеля.

— Я вот ещё спросить хочу. Двигался ты так, что аж размывался в воздухе. Нет, я помню — тогда, с троллем, или в лесу, когда с шаманом дрались, ты тоже так делал. Но ненадолго, и говорил, что это трудно. А на горе долго так бегал. Это…

— Угу, для того, чтоб быть примерно на равных с тёмным эльфом.

Двурвы переглянулись.

— И что, они все такие?

— Насколько я знаю, воины — да. А есть ещё боевые маги, есть жрицы — те ещё заразы.

Бородачи помрачнели.

— Да, Страж, новости ещё хуже, чем мы решили в самом начале, — сделал вывод Гролин. — Надо спешить…

К Резанскому тракту вышли где-то за час до темноты. На перекрёстке стояло очередное село, заметно больше той деревни, где мы так задержались. Деревушка, пройденная нами примерно на полпути, и вовсе не шла в сравнение. Интересно, куда вёл этот полузаброшенный просёлок, уж не к месту ли торговли с эльфами?

Село выглядело странно пустынным, поразительно мало народу было на улицах. Наше недоумение развеял ветхий дед, сидевший на лавочке у ворот. Оказывается, какой-то жрец выступал на площади. Что ж, посетим митинг, послушаем, о чём речь. Ещё на подходе я начал улавливать отдельные слова. Вроде как вещает о всеобщем равенстве, братстве и вечных ценностях — репертуар вполне предсказуемый. Я бы и не пошёл на этот концерт под открытым небом, но, боюсь, и местные власти, и те, кто мог бы предоставить нам ужин и ночлег — все там.