Антология Фантастической Литературы - Борхес Хорхе Луис - Страница 6

— Через сто лет! — произнес он как бы в трансе.

— Нас здесь не будет! — поспешно и глупо прибавил я.

— Нас здесь не будет. Не будет, — повторил он, — зато Музей будет стоять на том же месте. И читальный зал будет на том же месте. И люди смогут приходить туда и читать.

Он порывисто вздохнул, и гримаса подлинного страдания исказила его лицо.

Я не понимал, какой ход мыслей привел Сомса к такому утверждению. Это не стало мне яснее и тогда, когда после долгой паузы он сказал:

— Вы думаете, мне было безразлично.

— Безразлично — что, Сомс?

— Пренебрежение. Неудача.

— Неудача? — сказал я сочувственно. — Неудача? — повторил я задумчиво. — Пренебрежение — да, возможно, но это совсем другое дело. Разумеется, вас не оценили. Но что из того? Всякому художнику, который — который дает... — Я хотел сказать следующее: «Всякому художнику, который дает миру истинно новые, великие произведения, всегда приходится долго ждать признания», — однако лесть не шла — перед его таким подлинным, неприкрытым страданием мои уста не могли выговорить эти слова.

И тогда — он выговорил их вместо меня. Я покраснел.

— Вы это хотели сказать, не правда ли? — произнес он.

— Откуда вы узнали?

— Это то, что вы сказали мне три года тому назад, когда были опубликованы «Фунгоиды».

Я покраснел еще сильней. И совершенно напрасно.

— Это единственные стоящие слова, которые я когда-либо слышал, — продолжал он. — И я никогда их не забывал. Это бесспорная истина. Ужасная истина. Но — помните ли вы, что я ответил? Я сказал: «Я не дал бы за признание и одного су». И вы мне поверили. Вы и потом верили, что я выше подобных вещей. Вы судите поверхностно. Что можете вы знать о чувствах человека моего сорта? Вы воображаете, что веры великого художника в себя и приговора потомства достаточно, чтобы быть счастливым... Вы не подозреваете всей горечи и одиночества, которые... — Его голос прервался, но он быстро оправился от волнения и заговорил с такой силой, какой я никогда в нем не предполагал. — Потомство! Мне-то какая польза от него? Покойник не знает, что люди приходят на его могилу — посещают место его рождения — вешают мемориальные доски — водружают памятники. Покойник не может читать написанные о нем книги. Через сто лет! Подумайте об этом! Если бы я мог через сто лет ожить — хотя бы на несколько часов — и пойти в читальный зал и прочитать! Или — еще лучше: если бы я мог сейчас, в это мгновение, перенестись в это будущее, в этот читальный зал, хотя бы на эти послеполуденные часы! Ради этого я бы продал дьяволу и тело, и душу! Только подумайте — бесчисленные страницы в каталоге: «СОМС, ЭНОХ», бесчисленные издания, комментарии, предисловия, биографии...

Но здесь его прервал внезапный громкий скрип стула у соседнего столика. Наш сосед привстал. Как бы извиняясь за вмешательство, он наклонился в нашу сторону.

— Простите, разрешите мне, — мягко сказал он, — я не мог не слышать. Могу ли я позволить себе смелость? В этом маленьком ресторанчике sans facon[20], — он широко развел руками, — могу я, как говорится, «включиться в разговор»?

Мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть. В дверях кухни появилась Берта — она думала, что посетитель хочет попросить счет. Махнув сигарой, он дал ей знак удалиться и в следующий миг сел рядом со мной, глядя в лицо Сомсу.

— Хотя я не англичанин, — объяснил он, — мой Лондон я хорошо знаю, мистер Сомс. Ваше имя и слава — а также мистера Бирбома — мне хорошо известны. Вы, конечно, спросите: кто я? — Он быстро оглянулся через плечо и, понизив голос, сказал: — Я Дьявол.

Против воли я рассмеялся. Я пытался сдержаться, я знал, что смеяться здесь не над чем, мне было стыдно своей невоспитанности, — но я смеялся все пуще и пуще. Спокойно-достойный вид Дьявола, удивление и досада в приподнятых бровях его только еще больше раззадорили меня. Я раскачивался вперед и назад, я со стоном откидывался на спинку стула. Я вел себя ужасно.

— Я джентльмен, — сказал он с подчеркнутой серьезностью, — и я полагал, что нахожусь в обществе джентльменов.

— Ох, не надо! — я даже слегка приоткрыл рот. — Ох, не надо!

— Занятно, nicht wahr?[21] — услышал я, как он обращается к Сомсу. — Есть такой сорт людей, для кого одно лишь упоминание моего имени — ох-как-ужасно-смешно! В ваших театрах достаточно какому-то дураку актеришке сказать «Дьявол!», и мгновенно они ему отвечают «громким смехом, признаком пустой головы». Разве не так?

Тут уж я немного отдышался и принес ему свои извинения. Он принял их, хотя и холодно, и снова обратился к Сомсу.

— Я человек дела, — сказал он, — и всегда предпочитаю действовать «не мешкая», как говорят в Штатах. Вы поэт. Les affaires[22] вам ненавистны. Пусть так. Но со мною вы ведь согласны иметь дело? То, что вы только что сказали, вселяет в меня большие надежды.

Сомс не ответил, только закурил другую сигарету. Теперь он сидел, наклонясь вперед, расставив локти на столе, опираясь головой на кисти рук, и глядел на Дьявола.

— Продолжайте, — кивнул он.

Мне теперь было уже не до смеха.

— Наша небольшая сделка будет тем более забавной, — продолжал Дьявол, — что вы — я не ошибаюсь? — сатанист.

— Католик-сатанист, — сказал Сомс.

Дьявол добродушно принял поправку.

— Вы желаете, — продолжал он, — посетить сейчас — в-этот-самый-день — читальный зал Британского Музея. Так? Но через сто лет. Так? Parfaitement[23]. Время — это иллюзия. Прошлое и будущее — всегда столь же вечно-настоящие, как настоящее, только в какой-то мере, чуть-чуть, как говорится, «вот тут, за углом». Я включаю вас в любую дату. Я посылаю вас — фьюить! Вы желаете находиться в читальном зале, каким он будет после полудня третьего июня тысяча девятьсот девяносто седьмого года? Вы желаете в эту самую минуту оказаться на пороге этого зала. Так? И оставаться там до часа закрытия? Я верно говорю?

Сомс кивнул.

Дьявол посмотрел на свои часы.

— Десять минут третьего, — сказал он. — Время закрытия летом будет такое же, что и сейчас: семь часов. Я сегодня ужинаю dans le monde — dans le higlif[24]. Этим завершится мое посещение вашего великого города. Я приду сюда и заберу вас, Сомс, по дороге домой.

— Домой? — повторил я.

— Да, это хотя и скромный, но мой дом, — с улыбкой сказал Дьявол.

— Согласен, — сказал Сомс.

— Сомс! — не выдержал я. Но мой друг и ухом не повел.

Дьявол сделал движение рукою, словно хотел ее протянуть через стол и коснуться кисти Сомса, однако не довершил жест.

— Через сто лет, так же, как и теперь, — улыбнулся он, — в читальном зале курить не разрешается. Поэтому вам лучше бы...

Сомс вынул изо рта сигарету и бросил ее в свой стакан с сотерном.

— Сомс! — опять воскликнул я. — Вы же не можете...

Однако Дьявол теперь все же протянул руку через стол и слегка ее опустил — на скатерть. Стул Сомса был пуст. Его намокшая сигарета плавала в стакане с вином. Это было единственное, что от него осталось.

На несколько мгновений Дьявол подержал руку на том же месте, с пошлым торжеством поглядывая на меня уголком глаз.

Меня проняла дрожь. Едва владея собою, я поднялся со стула.

— Очень остроумно, — сказал я с деланной снисходительностью. — «Машина времени» — восхитительная книга. Не правда ли? Такая оригинальная!

— Вам угодно шутить, — сказал Дьявол, также вставая, — но одно дело писать о невозможной машине и совсем другое — быть Сверхъестественной Силой.

Как бы там ни было, а я его уколол!

Услыхав, что мы встали из-за стола, подошла Берта. Я объяснил ей, что мистеру Сомсу пришлось уйти, но что он и я будем сегодня здесь обедать. Выйдя на улицу, я почувствовал головокружение. У меня осталось самое смутное воспоминание о том, что я потом делал, где бродил в ярком солнечном свете этого бесконечного дня. Вспоминаю стук плотницких молотков вдоль всей улицы Пикадилли и хаотический вид голых, полузавершенных трибун. Было ли это в Грин-Парке или в Кенсингтонском саду, или еще где-то, но, помнится, я сидел на скамье под деревом, пытаясь читать вечернюю газету. В передовой статье там была фраза, которая врезалась в мой измученный мозг: «Мало что может укрыться от этой августейшей Особы, полной мудрости, накопленной за шестьдесят лет правления». Вспоминаю, что я с отчаянием сочинял письмо (чтобы его отвез в Виндзор нарочный с поручением ждать ответа):