Князь Рысев 4 (СИ) - Лисицин Евгений - Страница 27

И устрою ей хороший такой допрос с пристрастием!

Замечтавшись, я пропустил момент, когда каменная колонна захотела ожить. Словно его собрат из «Ъеатра», голем вырвал самого себя из земли — в лицо мне брызнуло крошево. Твердость камня насмешливо вопрошала — что ты сделаешь, малыш? Поколотишь меня своими маленькими кулачонками?

Я и в самом деле оказался перед ним безоружен. Будь при мне верный Подбирин да горсть магических пуль…

Он шмякнул кулаком рядом со мной — если бы эта махина хотела меня убить, у нее были на то все шансы. Но девчонка велела ей брать меня как демонов — живьем!

Если воплощение поэзии было большим и неповоротливым, младший брат оказался полной противоположностью.

Зная о своей неуязвимости, он подпрыгнул, словно в надежде расплющить меня. Не знаю, что там по поводу «Вита не хотела меня убивать» — инстинкту самосохранения в это верилось с трудом. Рывком он заставил меня уйти в сторону — и тотчас же угодить в захват фарфоровых ручек. «Машеньки» обладали чудовищным запасом сил — стало понятно, кто и как заволок нас с Кондратьичем наверх. Эти-то, пожалуй, и вправду могли бы еще и мраморные изваяния прихватить…

Уши заложило от грохота — казавшийся бесконечным прыжок голема завершился едва ли не взрывом. Земля содрогнулась от пронесшейся под ней ударной волны, сбивая меня с ног.

Встать мне уже не дали. Словно гопники со двора, умевшие нападать лишь втроем и со спины, меня окружали мстительные игрушки. Голем, едва оправившийся от собственного падения, свернулся клубком, стремительно понесся на меня катком. Скорее, инстинктивно, чем в самом деле на что-то надеясь, я выставил перед собой руку. В голове царил сумбур последних мыслей — не о таком бы следовало думать перед смертью, не о таком…

Вита молчала, не собираясь останавливать свои игрушки. Я не видел, но чувствовал, как ее слепые глаза вперились в меня, а уши ждут, когда же я закричу — от страха, боли и обиды…

Я не закричал, лишь успел зажмуриться.

Каменная громада голема вдруг резко сбавила скорость едва ли не у самого моего носа, перескочила поверху. Грубая, рвущая остатки куртки лапища схватила меня за шиворот, словно нашкодившего котенка. Импровизация велела мне лишь поднять руки и выскользнуть из одежки, вернуть себе свободу, но каменный враг будто только того и ждал.

Вторая лапа ухватила меня поперек туловища — от его хвата у сперло дыхание, затрещали недавно восстановившиеся ребра. Словно добычу, он показывал меня своей хозяйке.

Камень был бездушен. Я слал в него один импульс боли за другим, словно в самом деле рассчитывал нащупать внутри него хоть что-то, способное ее испытывать. Негодовал — это же особая уличная демоническая магия, она может все!

Не все.

Решив прикончить, голем мячом швырнул меня в каменную стену.

Недолет, понял я, оказавшись на земле рядом с огромной грудой булыжников. Земля снова вздрогнула — в один прыжок каменная махина оказалась рядом. Рывком сдернув мешающуюся преграду, она вдруг открыла вход в пещеру. Могучие лапищи разрывали валуны, высвобождая путь. Меня швырнули внутрь непроглядной мглы. Прежде чем я пришел в себя, успел лишь увидеть, как следом задвигаются свежие камни моей новой тюрьмы.

* * *

Эй…

Эй, парень? Демоницы нужны? Себе руку режу, вам отдаю! Всего одна награда, и она побежит радовать ваш глаз на вашу же страничку!

Глава 13

У боли было имя. Прогоняя первичный шок, она с упоением хваталась то за руки, то за ноги, стреляла в пояснице. Да уж, такими темпами старость ко мне придет раньше, а к тридцати годам мое новое тело и вовсе обратится в развалину.

Хныкать и стенать о злодейке-судьбе было некогда. Первым делом вытащил все из той же сумки свечи — к сожалению, у меня осталось лишь две. Все остальные были безнадежно испорчены в пылу сражений.

Мана потекла в них ручьем, заставив вспыхнуть. Яркий свет резанул по глазам, заставил на миг зажмуриться. В дальнем углу зашевелилась груда старого тряпья, в котором я не без удивления узнал картуз Кондратьича.

Еще мгновение назад у одежки были красивые женственные ноги — сейчас же они втянулись, что голова черепахи в панцирь.

Мне жаждалось сапфировой настойки и объяснений, и я пока еще не решил, чего больше.

Наверно, все-таки второго.

Властным движением побрел к виновнице наших злоключений — не было сомнений в том, что передо мной именно она.

Испуганным ребенком девчонка жалась к стене, словно желая стать с ней единым целым. Она старалась не дышать, и должен признать, получалось у нее отлично.

Рывком я сорвал то, что служило ей одеялом. Сложив руки на обнаженной груди, пепельноволосая девчонка сидела, спрятав голову в коленях.

Она боялась поднять на меня взгляд, но я видел, как ее колотит нервная дрожь. От нее пахло страхом и отчаянием, давно немытым телом — как знать, сколько времени она провела в этих закрытых от всех и каждого катакомбах.

Ей не нравился свет моей свечи, словно он напоминал о чем-то неприятном. На щеках я видел высохшие бороздки недавних слез.

Сарказм вился, словно уж, голосом Биси вопрошая, что же живчик собрался делать. Такой большой и сильный перед этим крохотным, хрупким созданием. А уж как сорвал с нее покрывало Ибрагимова картуза — просто сказка! Словно отнял последнюю надежду.

Я сглотнул, слова, будто назло, не лезли в глотку. Вопросы, еще недавно готовые идти в атаку на чужие уши, сейчас позорно и растерянно бежали, оставив меня один на один с ней.

Ей страшно, пришел мне на помощь здравый смысл. Страшнее, чем там, на алтаре, под кинжалом гмура. Просто дай ей знать, что не причинишь вреда.

Я поставил свечу наземь. Видеть не видел, но ясночтение визуализировало образы из воображения. Тоненькая, словно паутинная нить блестящей маной тянулась к ней. Я чуть сбавил обороты, притушил огонь, сел с бедолагой рядом.

Она вздрагивала едва ли не от каждого моего вздоха — ждала удара. Голое тело покрывали синяки — ей точно досталось в этих пещерах. Знать бы еще, какие бесы ее сюда затащили…

Я решил начать с малого. Мне удалось выжать из красавицы сдавленный писк, когда коснулся ее головы — волосы, не мытые и грязные, все еще помнили, что такое шампунь.

Второй рукой я шерудил в сумке — пирожные обратились в давленное крошево, яблоки же больше напоминали сочащиеся лепешки.

Но половинку чудом уцелевшей сладости мне отыскать удалось.

В голову лезли паршивые мысли о том, что я, будто зверя, хочу купить несчастную на кусочек еды.

Ну и хрен с ним, если так!

Она все еще не открывала глаза, но у нее вздрогнули крылья носа, учуяв лакомство. Крем-карамель сейчас был не в лучшем состоянии и напрочь вывален в хлебном крошеве, но пах для нее, будто давно утраченный мир.

— Бери, — велел я, как только она открыла глаза, проверить, не приснилось ли ей.

Стоило мне убрать руку с ее головы, как девчонка зашевелилась. Она ухватила мою ладонь, вновь прижав к волосам. Остатки пирожного она едва ли не вырвала, зажмурилась от счастья, вцепившись в него зубами. Было высохшие слезы вновь покатились по ее щекам.

Она молча хныкала, а я позволил себе сместить руку с головы на плечо, крепко в него вжался. Пусть я даровал лишь обманчивое чувство защиты, ей хватало и этого.

Теперь же оставалось ждать, пока она заговорит сама. Она же ведь говорила, я помню.

Мне выдался шанс отдохнуть и хорошенько разглядеть девчонку. Небольшая, миниатюрная, она все еще жалась от стыда. Зря, наверное, я так грубо сорвал с нее то, чем она прикрывалась…

Здравый смысл, сговорившись с сарказмом, намасливал дубину побольше, собираясь хорошенько приложить прямо по кумполу. Ты, говорили они, буквально только что получил по самые гланды от точно такой же миниатюрной и хрупкой. Показалось мало? Хочешь еще?