Князь Рысев 3 (СИ) - Лисицин Евгений - Страница 57

Ого, а девчонка-то встала на путь исправления! Однозначный плюс. За такое следовало как следует вознаградить.

Схватил ее в охапку, даже невзирая на колющие бока, прижал к себе — она не пыталась вырваться, принимала мою ласку как должное.

— Ты молодец, Майя. — Я погладил ее по волосам, словно маленького ребенка. Она хотела сказать мне что-то еще, но удержалась. К чему патетичность слов, когда мы можем просто наслаждаться обществом друг друга в повисшей тишине?

Не можем.

Кашель заставил ее встрепенуться, словно птицу, вскочить на ноги, спешно оправляя задравшееся платье. Кондратьевич был мрачен, словно туча. Облизнув губы, он пробубнил просьбу его простить, но ему страсть как срочно требовалось остаться со мной наедине. Майя, пусть и неохотно, удалилась, мягко закрыла за собой дверь. Меня постигло чувство дежавю — как будто еще совсем недавно было нечто подобное. Сейчас старик из ниоткуда вытащит шкатулку, что окружит нас звуконепроницаемым полем…

Кондратьич как будто читал мои мысли. Шкатулка легла на стол, открылась — уже знакомое мне мерцание купола заспешило спрятать нас от чужих ушей.

— Ибрагим, что-то случилось? — Его молчание мне не нравилось, я чувствовал, как то, что он вот-вот выскажет, попросту уничтожит ту безмятежность, в которой я провел последние дни.

Он понимал тоже, а потому не спешил. Но говорить нужно было обязательно.

Старик выдохнул.

— Барин, я видел те записи отчета, которые вы вместе с ангелицей раздобыли.

У меня на языке вертелось замечание, что в их получении больше поспособствовала Катька Менделеева, но спорить не стал, попросту кивнул.

— Нашел что-нибудь интересное?

— Да как бы вам сказать-то, барин? Интересного там ни на горошину, а вот опасного на целую кукурузу. — Он указал пальцем в потолок, будто говоря, что неспроста установил этот самый купол. Любопытство завертелось во мне шипастым ужом.

— Ну так говори тогда скорее, не тяни! — не выдержал, чуть повысил голос. Старик подошел ко мне, сунул под нос ту самую тетрадь. Я пробежался глазами по строкам, после бросил взгляд на Кондратьича. Перечисленные там фамилии ни о чем мне не говорили.

— Наверно, мне стоило сжечь эту тетрадь. — Он покачал головой, отошел к окну, уставился куда-то в прекрасное далеко. Потому что, по его мнению, только там, в окне, оно и прекрасное…

Он развернулся ко мне, словно тайный агент из фильмов про Джеймса Бонда. Ему хватило всего одного слова, чтобы у меня приподнялся волос.

— Инквизатории.

— Что? — Я как будто не расслышал.

— Ежели отчеты энти много шукать, так одно как к переду задом ясно становится. Твое похищение заказали инквизатории.

— Егоровна…

Я сказал, как будто выплюнул. Что ж, оно хотя бы логически сходилось. Мерзкая старуха, не сумев заполучить меня обычным способом, попыталась попросту выкупить меня. Куда я подамся, если опоздаю с поступлением в офицерский корпус? Ей ничего не стоило бы выслать готовых мрачно следовать за мной убийц, чтобы я в итоге, измарав штаны от ужаса, приполз к ней за помощью. И как сразу не догадался, она ведь пыталась провернуть подобный трюк еще там, когда отправила меня в Преисподнюю.

Я отрицательно покачал головой, мысль никак не хотела влезать в картину нового мировосприятия. Мы ж с ней только что, блин, на пару кучу народу сумели спасти. Да, конечно, спасать-то их пришлось только потому, что четко выстроенный план, подписанный самим Императором, дал где-то трещину… как будто на провал никто не рассчитывал. Ждали только окончательной, безоговорочной победы.

— Она могла бы забрать меня там, — чуть опустив голову, возразил я ему. — Там, в подвале того самого «Ъеатра», где было место силы. Скажи, Кондратьич, ты знал о нем?

— Никто о нем не знал, барин. Ты хоть газеты-то читал? Где-нить о твоем месте силы словом обмолвились? Я читал. Все было представлено, как очередной грязный теракт.

А ведь это правда. Случись непоправимое — и Егоровна запросто смогла бы отмыться даже от этой погани. Сказала бы, что проводилась контртеррористическая операция — увы, с печальным исходом. Действовать пришлось в условиях нахождения живых людей, скорбим и помним о ушедших…

— Ты уж наивным-то не будь, барин, чай, не сосунок уже, вона какой вымахал! Почто инквизаториям люди, их же род-то неприкосновенен. Чавось им станется? А с тобой ей уж непросто. Я ж тебя в этот корпус не просто так пристроить хотел…

— Ты ж только что сказал, что им едва ли не море по колено.

— Верно. Да вот запросто так выудить представителя благородного рода из корпуса — это вызов, можно сказать, всему правительству бросить. Императору в лицо плюнуть. Кто ж осмелится-то?

Я бы сказал, кто осмелится, да его уже, по счастью, не было в живых.

— Надо было спалить мне энту тетрадь. Теперича, когда Егоровна раскусит, кто ей в самый срам руку засунул да чистенькой вытащил, думаешь, поймет, простит да отпустит?

Да уж, от этой жди — отпустит, но гостинцев полные трусы насыплет, хрен на своих двоих уйдешь. Кондратьич ушел, оставив меня плавать в самых мрачных думах. Я выдохнул — едва только показалось, что выбрался из самой тины, как меня снова по самую шею в то же болото загнали.

Хотелось откинуться на спинку кровати, запрокинуть голову и тихонечко заплакать. Отчаяние желало взять надо мной верх, чтобы я, жалко потрясая кулачками, спрашивал у мироздания: ну почему все это происходит именно со мной? Стоило только представить эту картину, как я тут же отрицательно покачал головой. Отставить уныние! В конце концов, сдаваться пока все еще рано. Может быть, авось за последнее время и подустал вывозить меня на своей шее, но еще чуть-чуть поработает. Может, прав Кондратьич, спалить эту самую треклятую тетрадку, да и дело с концом? Нет улик — нет возможности докопаться. Теперь я уже сам обвинил себя в наивности. Как будто старухе в самом деле была нужна хоть сколько-то веская причина, чтобы до меня докопаться.

Уже того, что я из другого мира, ей хватало с лихвой.

— Знаешь, я не люблю больницы.

У Биски был на удивление мрачный голос. Она вылезла из настольной лампы — сначала показались ноги и шикарная задница. Я качнул головой и хорошенько по ней шлепнул — какие бы она мне там вести ни притащила, а не шлепнуть ее попросту было невозможно. Она издала полный страсти вздох, но настроения это ей не прибавило.

— Я тоже не люблю больницы. Если бы ты только знала насколько.

— У меня для тебя сообщение.

Так, это уже начало пахнуть жареным. Я кивнул, предчувствуя, что через дьяволицу вряд ли передают хоть что-то хорошее. На миг подумалось, что ее прислала Егоровна — помяни черта, как говорится, и ведь явится, не постыдится…

— Долг, Федя. Долг.

Она впервые назвала меня по имени. Дело, видать, совсем худо. Нехотя она заговорила вновь.

— Отец…. Сатана требует исполнения долга. Он хочет, чтобы ты с сегодняшнего дня отправился в Туннели-под-мостом и зачистил их от являющегося туда зла.

Туннели-под-мостом? Являющееся в них зло? Звучало по меньшей мере бредово. То ли правитель преисподней решил заделаться в злоборцы, то ли меня там встретит целый гарнизон ангелья — кого ж еще кривохвостые могут упрекнуть во зле?

— С сегодняшнего дня? Ты разве не видишь, что сейчас я не в лучшей форме?

Она видела. Сатана явно знал, какой выбрать день для требования долга. Что и говорить, он ведь демон по своей сути. Мне вспомнилось, как я сам поступил с Иоганном — выходит, кое-что в этом мире возвращается бумерангом.

— Вижу. И мне… придется наказывать тебя до тех пор, пока ты не исполнишь обещанное. Но ты не бойся — поверь, ты будешь рад таким наказаниям. Ты только поскорее выздоравливай, живчик. Ты мне нравишься здесь, а там… там ты станешь игрушкой для многих, хорошо?

И я кивнул ей в ответ.

Ссылка на четвертую книгу — https://author.today/work/274475