Князь Рысев 3 (СИ) - Лисицин Евгений - Страница 53

Ушей коснулся утробный, ни с чем несравнимый рев. Я застонал, не желая открывать глаза — ну в самом деле, что я там хорошего-то увижу?

Очередные неприятности.

— Вставай же, дурень! Слышишь?

Мне на миг показалось, что это ласковые руки Биски пытаются поставить меня на ноги.

Вместо нее была Егоровна. Я сам волновал ее в последнюю очередь, а вот прилипшая к моей руке дрянь — это и есть Кисть Мироздания? — вызывала у нее самый неподдельный интерес.

Я помотал головой, прогоняя непрошенный морок и пытаясь прийти в себя.

— Этот... Эта паскуда разбудила его! — Вредная старуха все никак не унималась. Я же видел перед собой невообразимое — мало ли за последнее время такого видел?

— Кого?

— Место силы! Разве не очевидно? Отдай мне Кисть!

Она не просила — требовала.

Я же сделал несколько шагов назад. Камень Поэзии, еще недавно просивший у меня защиты, был истерзан, словно плетью. Десятки, если не сотни кристаллов хрустнули, навсегда утратив прежний блеск. Устав ждать, когда ему окажут помощь, он решил самолично воздать мерзавцу с Кистью Мироздания в руках по заслугам.

Голем, прочитал я в описании. Емко, кратко, без излишеств. Не зря ж говорят — краткость сестра таланта.

Он взирал на меня тысячью глаз и видел перед собой только одно.

Тот, кто пытался его убить — лопнул, сошел на нет, но из его недр выбрался другой — с тем же самым оружием в руках, которым его столь отчаянно пытались убить.

Стоит ли говорить, что объяснить многотонной туше, возвышавшейся надо мной, что я к нему питаю исключительно благие намерения, будет непросто?

Художник булькал мрачнеющей прямо на глазах жижей. Буйство красок, обозначавших его жизнь, тускнела, обращая его в комок нечистот. Воздух заполнился спертым духом старой акварели и слежавшейся пыли.

Кисть Мироздания жгла ладони. Хотелось отшвырнуть ее прочь, но пальцы вместо этого, наоборот, держали только крепче.

То, что по ту сторону этого мира было посохом, в реальности оказалось чем-то неосязаемым, окруженным золотым ореолом, разгоняющим тьму. Назвать то, что лежало в руках, кистью язык не поворачивался.

Как не поворачивалось все остальное.

Булыжник смотрел на меня тысячью глаз. Пробудившийся от многолетнего сна, ощутивший на себе взгляд самой погибели, он стоял над нами огромной, неподвижной и грозной тушей.

Затрещал проламываемый его спиной потолок — великан размеренно поднимался, вот-вот собираясь расправить плечи.

— Не двигайся, — услышал я голос Егоровны за спиной. Я ожидал, что сейчас она ввернет какое-нибудь историчное, типа «оно видит только движущиеся объекты», но старуха молчала.

Комната, словно моя рубаха потом, насквозь пропиталась волнением главы инквизаториев.

Бесполезно не двигаться — наверху, стоило музыке грубо прерваться, как началась если не форменная паника, то волнение.

Я не видел, но почти догадывался, что средь рядов шныряют имперские гвардейцы, выискивая самую ценную знать из собравшихся, чтобы вывести их в первую очередь.

Не знаю, был у них приказ или это лишь самодеятельность, но это можно было обозвать разве что глупостью.

Биски не было. Явившись ко мне там, куда я ее призвал, здесь она сгинула, испарилась, ушла в небытие. Словно одно только присутствие рядом с Камнем Поэзии жгло бесов огнем.

— Не двигайся, Рысев, слышишь? — повторила старуха, не узрев от меня никакой реакции. Глупо. Будто я только и делал, что беспорядочно трясся, а не врастал камнем в землю.

От неудачной шутки стало смешно — ну вы поняли, да? Я врастаю камнем, а булыжник спешит убежать.

Уголки моего рта поползли вверх, а из недр каменюки полилось утробное рычание. Смех — я так надеялся, что, завидев мою улыбку, воплощение местного театра рассмеется вместе со мной, отложит вражду, выберет дружбу.

Как же я, мать его, ошибался. Моя улыбка показалась выросшему перед нами голему ухмылкой, разбойничьим и злым оскалом. Не ведая иных методов общения, он вздрогнул, а я тут же понял, что произойдет дальше.

Стрелой метнулся прочь — и вовремя. Пол сотрясся от чудовищной силы удара. Потолок над нами заходил ходуном.

У голема не было ног — он передвигался на невесть каким странным образом перекатывающихся булыжниках.

Воронка от его удара преобразилась, стоило ему выгнуться вновь для следующего замаха. Пышущая весной зелень побежала изнутри образовавшегося прогала. Дивная, мелодичная песнь полилась из земляной трещины — воронка будто манила подойти да проверить, что внутри.

Мне было не до того.

— Кисть Мироздания мне, живо! — Егоровна требовала вернуть вновь обретенную реликвию. Ее ничуть не волновали моя жизнь и сохранность — пусть меня теперь хоть тонким слоем по всей пещере размажут.

Свою роль в ее задумке я уже сыграл.

— Кисть! — Ее глас звучал требовательно и настойчиво. Я и рад был отдать ей этот комок непонятно чего, но он словно избрал меня своим носителем.

Любопытство чесало ясночтение, предлагая хоть на секундочку, хоть глазком глянуть характеристики предмета.

Я был стоек и тверд, не обращал на эти призывы внимания. Второй удар шмякнулся рядом со мной, подняв в воздух тучи пыли.

Голем ревел, голем рычал. Словно Орлов собственным неудачам, он ярился пуще прежнего, заметив промах.

Выгнувшись, вытянувшись в рост, он окончательно покончил с потолком.

Затрещала ни в чем не повинная древесина, заскрежетали сминаемые трубы коммуникаций. Вода из водопровода хлынула струей, словно обещая в скором времени устроить великий потоп.

Обезумев, голем рвался наверх. Словно адское чудище из глубин преисподней, он вытаскивал свою тяжелую, массивную тушу наружу. Доски трещали под его бесконечно огромным весом, лишь чудом не давая провалиться обратно.

Я рванул к бестии, не слушая причитаний Егоровны. Словно скалолаз, зацепился за вращающиеся булыжники ног, обезьяной потащил самого себя наверх. Желая избавиться от надоедливой букашки, голем попытался смахнуть меня каменистой ручищей — валун ритмично прошел у меня над головой, предлагая не обманываться его неспешностью. Хлопни меня такая — и я улечу не хуже Довакина от дубины Скайримского великана.

Рев был ответом на промах. Голем стукнул самого себя по лбу, желая раз и навсегда покончить со мной.

Удар врезался в плоть булыжника, раскрошил, заставил пойти трещинами — бедолага сам себя не берег.

В голове скользнула шальная мысль: скакать по нему, словно сайгак, пускай эта туша залупит самого себя до смерти.

Теперь уже из лап поймавшей его смерти, раскатисто и громко хохотал художник. Я ведь придумал забаву, как убить место силы даже без помощи Кисти Мироздания...

Он опробовал поймать меня еще раз — я вовремя скользнул по его телу в сторону, но меня тут же обдало градом острых осколков. Словно игрушку, меня швырнуло инерцией могучего шлепка в сторону. Я грубо шлепнулся на самую сцену, кубарем покатился по деревяшке помоста.

Спина благодарила провидение, что меня не отбросило на пока еще стройные ряды кресел. Хлопнись я на них — и позвоночнику конец...

Лежать времени не было. Прилипшая ко мне реликвия была для театрального духа, словно красная тряпка для быка. Пока буду разлеживаться и жалеть самого себя, голем медлить не станет.

Я был прав и не прав одновременно. Спасая людей, имперские гвардейцы без лишней паники сумели вывести большую часть. Словно все еще одурманенные волшебной скрипкой, сидели некоторые из гостей — зажмурившись, Сузу продолжала терзать струны.

Дельвиг трясся рядом с ней. Он разрывался между желанием бежать и остаться с ней до конца.

Я ухмыльнулся, радуясь, что, несмотря ни на что, в нем всегда побеждало второе.

Жиртрест подскочил ко мне почти сразу же, как только увидел. Пухлые ручонки впились в чудом уцелевший отворот пиджака. Напрягаясь изо всех сил, Леня пытался поставить меня на ноги.

— Федя? Федя, ты понимаешь, что происходит?