Князь Рысев 3 (СИ) - Лисицин Евгений - Страница 50

Как мешок картошки, он швырнул меня оземь. Острая боль разошлась по всему телу взрывом, во рту я ощутил металлический привкус. В глазах потемнело, где-то на окраинах сознания испуганной птицей билась мысль.

Кабзда ребрам. Ребрам кабзда.

Хотелось свернуться калачиком. Боль хлопала меня по щекам, ласково шепча, что это еще не конец. Она вернется скоро, сразу же после рекламной паузы, ну а мне... мне она советовала хотя бы раз в жизни смириться с собственным поражением. В конце концов, не бывает тех, кто раз за разом скачет по граблям и выходит с целым лбом.

От второго удара, которым можно было размозжить мне голову, я закрылся эгидой. Словно желая вернуть всю вложенную мощь нападавшему, его отшвырнуло инерцией, заставило сделать несколько шагов назад, попятиться.

Тупым, нелепым нечто он оглядывал мое тело, не желая верить, что у него ничего не получилось.

Я криво и горько ухмыльнулся — ну же, дружище, прояви хотя бы одну черту моего характера, будь поупрямей, попробуй еще раз.

Он и попробовал.

И тут же взорвался радужными брызгами. Рисованная туша разом обратилась в булькающий, чудом зависший в воздухе поток воды. Каплей он рухнул вниз, обращаясь раскидистой лужей.

Я ухмыльнулся вновь — встать на колено стоило огромных усилий. Еще не меньших стоила способность влить во вражину нестерпимую боль.

Героизм звал вперед, героизм тащил на подвиги. Словно толстый, надоедливый ангел над правым ухом, он цеплялся пухлыми ручонками, силился поднять на ноги, толкал в спину. Вон, мол, противник. Бей, беги, борись!

Со всем из перечисленного был полный непорядок. Стиснув зубы, стараясь не обращать внимания, как колет в боку, я сделал несколько шустрых шагов в сторону художника и понял, что не смогу.

Тот хохотал от вида моей боли, беспомощности и страдания. Словно решив подразнить меня, спарил ближе, оказавшись едва ли не у самого моего лица. Рассыпался бабочками, когда я попытался врезать ему прямо в нос, издевательски поддал пинком под зад, сразу же соткавшись у меня за спиной.

Я снова упал на колено, плюнул густой, липкой кровью. Наверняка задето что-то важное, дело дрянь. Поганец же широко расставил руки, будто собирался обнять весь мир и сразу. По его лицу в прямом смысле этого слова гуляла улыбка — а может, это уже у меня попросту двоилось перед глазами.

Словно чеширский кот, он был непоколебим и не ведал насыщения в словах. Безмолвных, не осмелившихся сотрясти местную тишину своим звучанием, но словах.

Словно волшебной палочкой, он раскачивал посохом, а я понял, что он делает.

Рисует для меня новую судьбу.

Был князь Рысев, стал крестьянин Крысев. Мир будет вопить от обиды, мир не захочет принимать столь наглое коверканье сути бытия, но что-то мне подсказывало, что это вряд ли меня спасет.

Унижения я переживу вряд ли.

Красную молнию я увидел лишь краем глаза. Словно плеть, она щелкнула по возникшей перед ней преграде, рванула сквозь нее, будто через воду. Художник успел лишь поймать ее взглядом, широко раскрыл рот — то ли для ругательства, то ли для крика. Кисть Мироздания в его руках завершила разбег — ярко-красный хвост обвился вокруг него, резко рванул на себя; кто ж мог представить, что у Биски в задинах такие силы?

Я смотрел на нее, не скрывая улыбки. Козырь, который я хранил в рукаве на самый крайний случай, лег на стол неожиданностью.

Посох вылетел из рук художника, металлической палкой покатился по полу, звонко загремел цепями.

— No-o! — Враг, наконец, нарушил обет молчания, заголосил. Словно ребенок, лишившийся дорогой игрушки, споткнулся о полы собственного одеяния, рухнул на колени, потянул руки к утраченному.

По мыслям Биски я должен был швырнуть собственное тело в тройном прыжке, мягко приземлиться и заграбастать треклятую палку.

Ага, конечно. Весь мой максимум действий сводился к натуженному кряхтенью в тщетных попытках хотя бы снова встать.

Биска широко расставила ноги, припав руками к земле, опираясь о нее растопыренными пальцами. Хвост гулял из стороны в сторону, словно в надежде обмануть хозяина этого места.

Едва он на миг оказался от нее в опасной близости, она полоснула его когтями по лицу.

Он ухмыльнулся, несмотря на боль, поправил сползшую набок маску. Сквозь свежую трещину проглядывала пустота — даже здесь, в нарисованном для одного него мире, он начинал терять человеческий облик.

Решив, что идти на дьяволицу как есть — чистое самоубийство, он поверженно развел руками, будто принимая ее правила игры.

Только затем, чтобы через мгновение щелкнуть пальцами — голодные псы, брызжа слюной, рванулись к дьяволице с мраморных постаментов.

Не ожидавшая подобного демоница замешкалась. Первая псина получила пинок в самую шею, тут же сбавила прыть, но вторая отчаянно вцепилась в плоть дьяволицы.

Биска вскрикнула — пес принялся терзать ее, словно подушку-игрушку

Дьявольская черная кровь брызнула, чернильными каплями оседая на битых плитах пола.

Я рванул к девчонке на выручку сквозь боль и отчаяние. Падая, спотыкаясь, вырывая у подлого расстояния еще кусочек, несся к ней.

Обиженная гончая, только что отведавшая Бискиного недружелюбия, покачала головой. Сверкнули клиновидные клыки, полные озлобленности глаза выбирали цель — шея или лодыжка?

Ясночтение говорило, чтобы я не верил своим глазам. Совершенно по-детски удивляясь, оно вопрошало: какие же это псы, когда это волки?

Когда создатель завершал их облик, он был в дурном настроении. Решив, что имена достойны людей, а не подобных тварей, он лишил их даже этого.

Взамен наградил свойствами рисунка.

Художник спешил поднять посох. Он нарисовал этих бестий задолго до того, как я ворвался в его уютный манямирок.

Как будто бы я здесь был уже не первым.

Они резонируют от боли, не в силах вытерпеть больше положенного порога. Я поторапливал свою абилку, та умоляла выждать хоть еще чуть-чуть — ну не может же она пойти против кем-то заложенной системы.

Завидев меня, рисованный волк сменил жертву. Широко разинув пасть, желал откушать моих телес.

Я вложил в удар все, что у меня только было. Мана сплеталась с отчаянием, цеплялась за героизм, покрывая мою руку мраком. Хищник тотчас же обратился из кровожадной твари в готового наделать лужу щенка. Ладонь вклинилась в его пасть, несчастная псина успела заскулить перед тем, как я пробил ее насквозь. Кулак рвался сквозь стену потрохов. Не выдержав, волк лопнул, будто мыльный пузырь. Биска колошматила по полу копытами, отчаянно визжала — волк не желал добивать демоницу сразу. Ему нравились ее боль, крики и отчаяние. Как только она выбьется из сил, как только жуткие, рваные раны не дадут ей возможности и пошевелиться, он поставит свою лапу ей на грудь и сомкнет клыки прямо на шее — быстро и без изысков.

Сейчас же его взор скользнул по мне. Судьба только что павшего собрата ему нравилась меньше всего на свете. Отскочив от дьяволицы, он припал на передние лапы, оскалился почерневшими от ее крови клыками. В глазах пылала ненависть вместе с яростью — будто лично мы с дьяволицей у него последнюю кость за ужином отняли.

Он чуял мою слабость, чуял боль, страдания и немощность. Буквально все во мне говорило лишь об одном — мой рывок был случайностью и ничем больше. Из опасного врага я вот-вот должен был обратиться в легкую добычу.

Волк прыгнул. Подушки лап показали острые, черные когти, разинутая слюнявая пасть неслась мне навстречу — словно тварь собиралась проглотить меня целиком.

Я воззвал к прежним силам, но те отказали. Теневой хват отрицательно покачал головой, а эгида — ну что, как чуть чего, так сразу эгида? Нашел бы уже что-нибудь получше…

Я бил размашисто и отчаянно — кулак врезался в мохнатый бок, сбив прямой прыжок волка. Отлетев в сторону, тот приземлился на все четыре лапы, тотчас же атаковав вновь. Боль решила, что я всласть покомандовал и хватит мне уже игнорировать ее присутствие — что я, избранный какой-нибудь?