«Крокодил» - Коллектив авторов - Страница 48

Вчера мне исполнилось семьдесят лет! Были Аркадий с Валей! Веселились, как в двадцать! Аркашка много рассказывал нам о Париже, Венеции, Неаполе… Но, самое главное, он весь вечер завидовал тому, какой я замечательный инженер! В скольких странах он ни был, а такого кондиционера, как у нас на кухне, нигде никогда не видел!!!

Только не смейтесь.

Когда Юра говорит: «Один мой приятель…» — не верьте. Юра говорит про себя. Или начнет: «Мой друг всегда с похмелья дует в библиотеку сразу или в баню…» — так и есть, с похмелья в библиотеку дует сам Юра, мой приятель.

Мой приятель Юра — водитель «Волги». Мы служим с ним в одной конторе. Иногда по делам службы он возит и меня. Едем, Юра начинает: «Мой приятель…» — я затаиваюсь и включаю тайнопись памяти.

«Мой приятель прибыл в город на Неве из глубинки из глубокой. Потолкался по институтам — нигде не взяли, нигде не нужен, а пожить в таком городе хоцца, и он решил зацепиться другим багром. Вы меня поняли? Жениться решил. Высчитал невесту из старой петербургской семьи, с богатой родословной, из химиков каких-то или писателей потомственных. Раза два-три довел ее до дому, раза два-три карамельками с чаем накормил и решил просить ее руки по всем правилам, как это, по дошедшим до него слухам, делалось в прошлом кавалерами настоящими. Надел ковбойку, раздобыл канотье, трость, перчатки-варежки вязаные напялил и попер. Мамаша, благородная, дородная, богатая, встретила: «Раздевайтесь, пожалуйста, мой друг, проходите… И ушла в комнату для сватовства. В спецкомнату. Так он понял. Мой друг мигом все с себя сбросил и влетел в приемную комнату, как в баню, — голый! Вы меня поняли? В костюме Аполлона. Он воспринял предложение мамаши — буквально. «Кто их знает, — подумал он, — может, в ихнем этом — высшем свете так принято… медицинский досмотр?»

Нет, ну, в самом деле не смейтесь, его понять можно, человек из глубинки, свежий, неиспорченный, чистый лист незамаранный. Ну, мамаша, которая вся из себя благородная, в крик вопиющий: «Вон отсюда, погань волынская!» Как она узнала, кстати, что мой приятель с Волыни, по фигуре, что ли? Но у него ничего такого анатомически выдающегося нету, чтобы вот так с ходу определить, что он с Волыни. Мы с ним вместе в библиотеку-баню ходим. Ну, и кончилось на том «сватовство майора». Там потом-то, говорят, дочка такую истерику матери закатила, ковры, говорят, кусала! «Иди, говорит, — где хочешь доставай теперь мне этого с Волыни, бери отпуск и ищи. Подумаешь, не видала голеньких… А меня в капусте нашла? Малыш свежий, непосредственный!» Вы меня поняли?

Я хохочу, а вы не смейтесь, потому что мы едем дальше. «Ну что, Юра, — спрашиваю, — зацепился твой волынец?» — «Зацепился… по лимиту. Сперва на «Научпопе» шоферил, потом к нам перешел». Не по своей воле, конечно, он с «Научпопа» перешел. Он там со змием зеленым решил сражаться. Вы картинку-то помните — Георгий змия поражает? Так вот, на одной картинке он его убивает, а по другой версии он его на веревке по городу ведет, как Запашный тигра по Невскому на ремешке водил. Мой приятель в одну большую группу документальных съемок попал. А у них что ни день, то «Завтрак на траве» или «Чаепитие в Мытищах»… А то и просто так у него в салоне лакают — а он жди, а потом в кусках по домам их развози в разные стороны… А спать когда? Ну, надоело ему бурлаком быть, выпрягся он из лямки: не повезу по домам, и все. «У меня рабочий день кончился, есть метро, такси… вы люди творческие — топайте, думайте, как жизнь нашу заснять…» Они его по матушке да по кресту: «Да ты нас… да мы тебя…» Оскорбляют. Он слушал, слушал, видит такое дело — русский язык у них на избитых образах корчится. «Ладно, — говорит, — отвезу, но в последний раз». И заворачивает мой приятель в вытрезвитель. И к дежурному: «Я — говорит, — вам полный «рафик» ваших клиентов доставил. С «Научпопа». Приютите для плану. И хорошо бы их вместе, в один угол запрятать, потому что они хором горлопанить любят. А завтра я их заберу». Выходят три сержанта: «Выползай по одному, товарищи артисты!» Те в клубок да в шипение: «Да мы поедем, да мы напишем…» — «Это вы завтра напишете и распишетесь, а сегодня выползай по одному и ложись по-хорошему каждый в свою траншею». Ну, и оприходовал всю группу по акту. Наутро приехал, по акту принял, отвез на съемку и предупредил: «Будете «Чаепитие в Мытищах» устраивать — будете ночевать под охраной». Одним заходом змия зеленого на цепь посадил. Но пришлось уйти, конечно, с «Научпопа» по собственному желанию.

Я хохочу: «Юра, кто ж такой умник, как фамилия, его ж бояться надо?! Он ведь любого в любой момент по акту может сдать!» — «Фамилия, говорите? — И подает мне Юра свой путевой лист: — Читайте и помните!» И я запомнил. И говорю вслух: внимание! Если какой коллектив нуждается в моем приятеле с Волыни — я знаю адрес! Вы меня поняли?

Соломон Маркович Агитпункт.

Этакая камерная девушка.

Унылый человек — геморрой в глазах.

Слова и понятия ведут свою отдельную от первоисточника жизнь. Уже забываешь, что иезуит означает последователя Иисуса.

Самое важное — порядок слов.

Маршак точно заметил: прекрасно звучит «кровь с молоком» и отвратительно — «молоко с кровью».

Дама о своем супруге: «Он — блестящий полемист».

Пожилые супруги. Она — в шортах, он — в джинсах.

Как часто мы обязаны своим счастьем нашим ошибкам.

Март 1964 г. Умер Сесар Арконада, испанский поэт, мальчиком привезенный в Москву. В Союзе писателей, в секции переводчиков, звонит телефон, секретарь гудит в трубку: «Звереныш, я уж завтра приеду. Туг Арконада умер, испанец, надо соорудить некроложец. И вчера не мог, ну так получилось. Не ворчи, ты же знаешь мои обстоятельства..»

Всю жизнь мечтал Сесар Арконада вернуться на родину. Не сбылось.

«Земля — не место суда, а место жизни». Как странно, что именно Чернышевскому принадлежат эти слова.

Террор бесплоден, зато дает возможность отвести душу.

Опоры стариков: юмор — замена молодости, почет — замена любви.

Два футуролога на пенсии. Один — другому: «Помнишь прежние времена? Какое было будущее!»

Ум беседует с пространством, мудрость — с временем.

Самый горестный итог: враждебность друзей и равнодушие врагов.

Все мы в конце концов присоединимся к подавляющему большинству человечества и, стало быть, обретем покой.

Лето 1975 г. Подписаны Хельсинкские соглашения. Репортер у порога Дворца бракосочетаний спрашивает у молодоженов, какого они мнения о разрядке.

— Теперь мы можем спать спокойно, — отвечает юный муж.

Жизнь не утешает, но обтесывает.