Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века - Чуковский Николай Корнеевич - Страница 23

Нигде еще Кука не встречала такая многолюдная толпа. Берег был черен от людей. Бесчисленные лодки неслись навстречу кораблям. И Кук записал в корабельном журнале: «Мы не нашли великого Северо-Западного прохода. Но открытие Сандвичевых островов щедро вознаградило нас за эту неудачу. Никогда еще никто из европейцев, странствовавших по Тихому океану, не встречал такой богатой и такой населенной земли».

Это была последняя запись, занесенная в корабельный журнал рукой Кука. Он не думал, что самая богатая из всех открытых им земель будет местом его гибели.

Гавайцы без всякой боязни влезали на корабли. Каждый предмет удивлял их. Они вслед за своими пышно разодетыми вождями сновали по всем закоулкам.

Из вождей особенно обращал на себя внимание высокий молодой человек с красивым умным лицом и величественной осанкой. Звали его Переа. Он пользовался уважением среди своих соплеменников. Кук заметил, что Переа гораздо внимательнее остальных прислушивался к речам англичан, объяснявшим гавайцам назначение парусов и мачт. Куку сразу понравился этот юноша, и он щедро одарил его. Переа не остался в долгу и впоследствии не раз оказывал английским морякам важные услуги.

В полдень на «Решение» прибыл грязный старик, покрытый гнойными струпьями. Под мышкой он нес крохотного, пронзительно визжавшего поросенка.

— Коа! Жрец Коа! — закричали гавайцы, боязливо расступаясь перед ним.

Коа торжественно подошел к Куку, накинул ему на плечи красный плащ и вручил поросенка. Потом оглушительно крикнул:

— Роно! Роно! — И упал на колени, простирая руки к удивленному капитану.

— Роно! Роно! — закричали гавайцы, тоже падая на колени.

Англичане были поражены этими странными почестями. Нигде еще перед ними не падали на колени.

Расспросы ни к чему не привели. Так Кук никогда и не узнал, за кого его приняли гавайцы.

И только шестьдесят лет спустя долго жившему на Гавайских островах американскому исследователю Эллису удалось найти разгадку.

Как выяснил Эллис, у гавайцев существовало предание, будто могущественный вождь Роно, живший в незапамятные времена, по ложному доносу одного недруга убил свою любимую жену. Узнав, что жена его была ни в чем не повинна, Роно помешался от горя и стал бродить по всему острову, убивая всех, кто попадался ему на пути. Утомившись убийствами, но не насытив своей жажды крови, он сел в ладью и отчалил от берега, обещая вернуться через много лет на крылатом плавучем острове, населенном людьми, собаками и свиньями. Предание это сохранилось в народных песнях и священных сказаниях гавайцев. И Роно стал богом.

Увидев английские корабли, жрецы сразу поняли, какую выгоду они могут извлечь из прибытия чужеземцев. Разве Кук не похож на Роно? Разве его корабли нельзя выдать за крылатые плавучие острова? Разве на них нет людей, собак и свиней, обещанных в священном предании? Появление перед народом живого Роно должно было чрезвычайно поднять уважение к религии и увеличить доходы жрецов.

Коа был жрецом храма, посвященного Роно. Принеся в жертву «вернувшемуся святому» поросенка, он поехал на берег и объявил всему народу, что капитан Кук не кто иной, как сам Роно, возвратившийся на родину, а его корабли — плавучие острова.

И гавайцы стали считать Кука богом. Едва он съехал на берег, как вся толпа пала перед ним на колени, а жрецы обратились к нему с молитвами. Кук был чрезвычайно удивлен этими почестями.

Его повели в храм. Лейтенант Кинг, ни за что не хотевший оставить капитана, пошел вслед за ним.

Храм окружали колья, на которых были надеты человеческие черепа. Немало человеческих жертв требовали кровожадные боги. У входа в храм стояло два деревянных идола, одетых в пурпурные мантии.

Внутри храма находился большой бамбуковый помост, служивший алтарем. На помосте лежали труп свиньи и груда фруктов. Вокруг помоста стояло двенадцать истуканов с безобразными и грозными лицами.

Десять младших жрецов внесли в храм живую свинью и кусок красной ткани. Коа с необычайной ловкостью, одним взмахом руки, окутал этой тканью Кука. Младшие жрецы затянули хором священный гимн. Коа взял Кука за руку и стал поочередно подводить его к каждому истукану.

Как это ни странно, но Коа чрезвычайно непочтительно обходился со своими богами. Он презрительно хохотал им в лицо и щелкал пальцем по их раскрашенным носам. И только перед одним из них, самым толстым и самым благодушным, он преклонил колена и предложил Куку сделать то же самое.

После многих обрядов капитану поднесли зажаренного поросенка и мешок кореньев, из которых изготовляется кава.

«Переа и Коа, — писал в своих записках лейтенант Кинг, — распоряжались всей церемонией. Угостив нас кавой, они раскрошили мясо поросенка на мелкие кусочки и стали класть их нам в рот. Мне не было противно брать их из рук Переа, человека очень чистоплотного, но Кук, которого кормил сам Коа, чувствовал себя прескверно, тем более что вид лежавшей рядом полусгнившей свиньи доводил его чуть не до рвоты. Отвращение капитана достигло еще большей степени, когда почтенный жрец принялся в знак особой учтивости и уважения сам разжевывать куски мяса и только тогда совать их ему в рот».

После этой церемонии Кука проводили обратно в шлюпку. Перед ним шли четыре жреца, неся в руках жезлы, украшенные косматыми собачьими хвостами.

— Роно! Роно! — громко кричали они, и встречные гавайцы падали на колени.

Прибытие живого Роно чрезвычайно подняло и укрепило власть и могущество жрецов. При всяком неповиновении они угрожали народу грозным Роно, уверяя, что он покарает непокорных самыми жестокими карами. И перепуганные гавайцы тащили в храмы ткани, кокосы, плоды хлебного дерева, чтобы только умилостивить гневного бога.

Но такому быстрому возрастанию могущества жрецов стало завидовать другое правящее сословие — сословие военачальников и вождей. По-гавайски они назывались «зари». Власть ускользала из их рук. Действительно, кто станет слушаться своего князька, если любой священнослужитель может вымолить у таинственного Роно, прибывшего на крылатых островах из неведомых стран, любое наказание для своих ослушников?

А тем временем капитан Кук, не ведая ни о том, что он объявлен всемогущим богом, ни о том, какие выгоды он доставил жрецам, спокойно закупал фрукты и солил свинину, приготовляясь к трудному путешествию на север. Он не знал, что вожди, ненавидя жрецов, подстрекают своих подчиненных к воровству, и удивлялся дерзости гавайцев, которые крали у него все, что только можно было украсть. Он не знал, что полупомешанный, пьяненький, дряхлый король Торреобой был вызван со всем своим двором и войском в бухту Каракакуа вовсе не для того, чтобы оказать честь чужеземцу, а, напротив, чтобы, если удастся, избавиться от него.

Правда, сам король не таил никаких злобных замыслов. Он совершенно искренне восхищался английским виски, которым угощал его у себя на корабле Кук. Но Торреобой уже давно был отстранен от государственных дел, страной правили его приближенные, прикрываясь его именем. А им, как и всем зари, был ненавистен некстати вернувшийся «Роно».

Погрузка судов продолжалась до 4 февраля. Жрецы не переставали ходить за Куком, и их пение сопровождало его всюду, куда бы он ни шел. Вожди были внешне учтивы. Торреобой сделал англичанам богатые подношения, но при этом вежливо осведомился, скоро ли они собираются уехать.

С одним только Переа у Кука установились дружеские отношения. Переа внимательно слушал объяснения капитана, и его умные глаза блестели всякий раз, когда ему удавалось постигнуть какую-нибудь новую премудрость.

4 февраля «Решение» и «Открытие» вышли из бухты. Но в открытом море на них внезапно налетел шторм. «Решение» потеряло одну из своих мачт, и экспедиции через несколько дней пришлось вернуться в бухту Каракакуа для починки.

Едва корабли стали на якорь, как англичане заметили резкую перемену в поведении гавайцев.

13 февраля в каюту капитана вошел боцман.