Три принца (СИ) - Селютин Алексей Викторович - Страница 31

— Не верю, — хоть я выбрался из кровати, Дейдра вцепилась в мою руку. — Я всегда умела видеть в твоих глазах ложь.

— Не выдумывай. С чего ты вообще взяла? Зачем мне кто-то, кроме той, кто смогла подарить сына?

Врать Дейдре не хотелось. Но ещё меньше хотелось признаваться. Ведь всё же не высшая необходимость управляла мною, когда мы с Фламелиной предавались плотским утехам. Я хотел её сам. И в те моменты совершенно не думал о Дейдре.

Я встал и принялся одеваться. Этот разговор мне совсем не нравился.

— Отворачиваешься? Боишься, что я увижу в твоих глазах?

— Прекращай, Дейдра, — пробурчал я. — Аниран всегда держит слово.

Неожиданный аргумент сработал: обнажённая Дейдра вскинулась, прижалась к моей спине и обняла.

— Прости, я не хотела тебя обидеть. Ты не аниран, ты — милих. Ты волен поступать, как посчитаешь нужным, — при этих словах голос её дрогнул, как бы подтверждая, что на самом деле она считает совершенно иначе. — Просто эта… Алара…

— Что Алара? — я резко обернулся.

— Мне не нравится она. Она опасная… Я стараюсь не пересекаться с ней во дворце. Но она иногда будто охотится на меня. Преследует, как мне кажется. Заводит разговоры и почему-то всегда намекает на плохое. Как-то говорила, что в Обертоне много красивых женщин. И милих не мог не оценить гостеприимство столицы… Понимаешь? Она будоражит меня постоянно.

Я нахмурился: так вот откуда ноги растут. Блондинистая пакостница решила пакостить исподтишка. Бычка завалить ей не удалось. А значит, она решила заняться тем, кто менее решителен. Кто молод, неопытен и станет накручивать себя даже от лёгкого намёка. Хитра, сука, хитра.

— Игнорируй её. Поступай, как принц, — посоветовал я Дейдре. — Я скажу Бертраму, чтобы с этого дня её сюда не пускали. Пусть продолжает принимать горячие ванны и купаться в благовониях в одиночестве.

— Спасибо, — прошептала Дейдра. — Ты единственный можешь дать этой женщине отпор. Другие не способны, я видела… Я такая же, как и они, — просто не могу найти в себе силы.

— Я разберусь. Обещаю, — я отстранился, встал и бросил взгляд на кроватку, в голове прорабатывая варианты лёгкой головомойки для Алары. Не кулаком, конечно, но, возможно, крепким словом.

Но, столкнувшись взглядом с Элазором, мгновенно забыл про неё.

Мой сын рос не по дням, а по часам. Образно говоря, конечно же. Хоть ему было всего несколько месяцев от роду, он быстро набирал вес и уже мог пить из бутылочки кипячёное козье молоко. Его организм не отвергал, а принимал. Чем малыш безумно удивлял задумчивого целителя Эгеберга. Тот внимательно следил за ним, чуть ли не ежедневно осматривал, и приходил к выводу, что дитя анирана гораздо крепче, чем любое дитя, таинство рождения которого он видывал. В мире, где детская смертность и до появления карающего огня была достаточно высока, далеко не каждый ребёнок выживал. Но Элазор, как он говорил, образец идеальной крови.

— Блюмк, — с кроватки пошёл призыв. — Пфлипф.

Слова были непонятными, но крохотные ручки, потянувшиеся навстречу, когда я склонился над кроваткой, отметали любую иную трактовку — малыш просился на руки к папе.

— Блямк, — достойно ответил я и вытащил его из кроватки. — Пфлип-пфлип-пфлип.

Дейдра засмеялась, а Элазор, повисший в моих руках, недоумённо нахмурился. Его серые глаза внимательно меня изучали, а уши запоминали голос.

— Агыль-гыль.

— Гыль-гыль-гыль

— Кхи-и-и-и!

Элазор засмеялся, реагируя на необычный диалог. Пришлось его немножко покружить и совершить пару кругов вокруг комнаты, словно на парящем самолёте. А затем положить обратно довольного и хохочущего.

— Даже если это так, — слегка печальный голос Дейдры вернул меня в реальность. Я уже, было, и забыл, что мы обсуждали ранее. Но она, блин, всё помнила. — Я ни в чём тебя не упрекаю… Бабушка предупреждала: нельзя любить анинара. Он не может принадлежать тебе одной. И никогда не будет… Просто всегда говори мне правду. Я приму её. И выдержу любую.

— Конечно. Всегда, — я наклонился и поцеловал её в губы, в глубине души абсолютно не сомневаясь в том, что, если будет нужно, горькой правде я всегда предпочту сладкую ложь.

— Тук-тук-тук, — стук в дубовую дверь нарушил доверчивую интимность момента. — Милих, срочные новости, — голос Бертрама звучал обеспокоенно. — Ты проснулся?

— Проснулся, Бертрам, — я оставил Дейдру и отворил дверь — Что такое?

— Прибыл сирей из столицы с красным футляром на лапе.

— Сверхсрочное? — с Ибериком мы классифицировали систему доставки писем, разбив её на три категории: рядовые послания в белом футляре, требующие внимания — в синем и первостепенные — в красном. Так было гораздо удобнее обращаться с почтой.

— Да. С пометкой: "Из рук короля только для глаз милиха и принца".

— Всё понял. Одеваюсь… Пошли кого-нибудь за Тангвином.

С принцем мы встретились уже в зале собраний. У заводчика он перехватил довольно объёмный футляр и запер за собой дверь, когда мы остались одни.

Тангвин тоже изменился. И это я не только про удаление с лица сутенёрских усиков говорю. Он возмужал, как мне показалось. Подрос в самом важном смысле этого слова. Не прикасался к чему-либо крепче вина. Уверенно отказывался от тлеющих листиков. Полностью втянулся в процесс государственного управления под руководством спасительных чинуш, присланных дальновидным отцом из самой столицы.

Принц оказался совсем не дураком. Его холено-слащавая внешность оказалась обманчива. Хорошие гены, хорошее воспитание, прекрасное образование и, самое главное, умение быстро соображать, заставили меня пересмотреть своё отношение к нему практически с первых дней. Бесило только одно: его абсолютная неспособность хоть как-то противостоять Аларе. По какой-то неизвестной для меня причине он проигрывал ей практически все словесные баталии. И я — говорю как есть — пару раз советовал поучить её кулаком. В своё время я вёл себя примерно так же: принимал на голову ушаты помоев, отводил взгляд, постоянно чувствуя себя виноватым, и понемногу терял чувство собственного достоинства. Но хоть очень хотелось, я ни разу не поднял руку на бывшую жену. Она же всё-таки мать, чёрт бы её побрал… Я предпочёл трусливое бегство с алиментами, а не защиту собственного достоинства и сражение за трёхкомнатную квартиру, на которую заработал собственными ногами.

Примерно так же вёл себя с Аларой Тангвин — нерешительно. Как-будто какие-то внутренние демоны, которых он тщательно скрывал, запрещают ему вести себя, как мужчина, а не как половая тряпка, о которую вытирают ноги.

Но кроме этой странной слабости к собственной супруге, других особых недостатков у парня я не заметил. Он очень быстро принял меня за старшего, внимательно слушал, советовался и приводил в исполнение мои решения. Как исполнитель он был хорош. А это было именно то, что мне требовалось.

— Наверное, что-то очень срочное, милих, — Тангвин выглядел очень молодо без растительности на лице. Хотя, по нашим, земным меркам, как я подсчитал, он едва перешагнул через порог двадцати двух лет от роду. — Второй раз после твоего прибытия срочное послание… Прочтёшь сам? Или мне лучше?

— Давай ты, Тангвин. Разворачивай и читай вслух.

— "Приветствую анирана Ивана и моего дорого сына", — Тангвин развернул довольно объёмное письмо. — "Пишу со срочной просьбой о деле безотлагательной важности"… Что-то случилось, что ли?

— Тангвин, не отвлекайся.

— "Две декады спустя после наступления новой зимы и праздников, связанных с сиим событием, прибыл уставший и замёрзший сирей. Прибыл аж из самого Винлимара"… Это с востока, милих.

— Тангвин.

— Прости… "Старый сподручный Эоанита — святой отец Эвенет — прислал очередное письмо с угрозами. Но не с угрозами лично мне или тебе, аниран, а с угрозами моей семье. А точнее — Терезину"… Это мой младший брат, — нахмурился Тангвин. — Он-то здесь причём?… "Терезин родился последним из моих сыновей. Успел родиться за несколько зим до появления карающего огня. И взрослел в те жуткие времена, когда прежняя жизнь рушилась, когда святая церковь вводила новые догмы, а чернь и уважаемые люди день за днём теряли веру. Он видел всё это своими глазами, впитывал изменения и истово поверил. Поверил в то, что наказание за наши грехи пришло… В этом вся суть беды, аниран: под влиянием слов Его Святейшества неокрепший умом Терезин решил совершить паломничество. Три зимы назад он отправился на восток прислуживать при Храме Смирения. Храме, названным "Чудо Астризии". Он не слушал моих слов, не слушал слов матери. Не убоялся даже смерти, которая легко могла настигнуть его в нелёгком пути — настолько была крепка его вера в то, что Триединый Бог наказал нас по заслугам. И лишь постоянными молитвами, постоянными обращениями к Нему, мы можем это наказание искупить… Дважды я получал от него весточки. Эоанит приносил письма, написанные рукой Терезина. Тот уверял, что с ним всё хорошо. Что он прислуживает в храме и продолжает замаливать наши грехи. И я, хоть и с некоторым опасением, всё же оставался спокоен за его судьбу. До недавнего времени"…