Петр Великий. Последний царь и первый император - Соловьев Сергей Михайлович - Страница 43

Князь Дмитрий Михайлович Голицын пошел еще далее, коснулся одного из самых существенных установлений Петра: «Пристойно мнится мне быти, когда б и посадские по городам были в ведении губернаторов, ибо они ныне никого себе защитителя и охранителя не имеют, наипаче от проезжающих в постоях и других таких же нападках; сие не для извержения магистрата, ибо оные о всяких своих нуждах рапортовать станут главному магистрату». Но отдавая торговых людей в ведение губернаторам, Голицын в то же время требовал вольной торговли: «Торговля в государстве довлеет быть вольная в народе, и в одни руки ее отнюдь допущать не надобно, также и государевы торги прибыльнее, мню, пресечь и отдать в народ же, а оному пока позволить всюду в государстве и за рубеж торговать, ибо интерес государства равен есть, где бы торговля ни отправлялась, лишь бы государство от того обогащение себе имело; а для распространения торгу в Петербурге довлеет умалить пошлину, также и торгующим, а паче приезжим иноземцам показывать всякие льготы и приманки, и в торгах безопасность от всяких убытков».

Немедленно приступили к делу: генералитет, офицеры и рядовые отставлены от переписей, ревизий и сборов, которые поручены воеводам при помощи одного штаб-офицера. Полки велено селить слободами при городах. Но вместе с этим приняты мнения Головкина и Голицына: вся расправа и суд положены на губернаторов и воевод, им же подчинены и городовые магистраты. Голицын хотел дать в воеводе защитника посадским людям; каковы были эти защитники – хорошо знала древняя Россия; что же касается до новой России, то приведем мнение торговых людей из второй половины XVIII, века, мнение, из которого мы ясно увидим значение петровских преобразований относительно рассыпанной храмины. Купцы просят, чтобы городовая полиция оставлена была, на основании регламента Петра Великого, главному магистрату, и прибавляют: «И ныне тоже всеми теми великими монархами (Петром, также Анною и Елизаветою, восстановившими учреждения Петровы) купечество от канцеляриев почти и совсем отрешено, однако же великое претерпевает от них притеснение и обиды, которых избегнуть никак не можно, кольми же паче когда совсем канцеляриям отдано под власть будет; тогда купцам останется делать только то, чтоб, никуда от домов не отлучаясь, оберегать домы и домашних своих, всех торгов лишиться и придти в отчаяние».

Среди этих голосов, раздававшихся в Сенате и в новоучрежденном верховном тайном совете, послышался голос Георгия, архиепископа ростовского, но смолк неподдержанный: «Яко самому богу, так и вашему величеству служу верно, – писал Георгий императрице. – Того для не могу умолчать, чтоб не донесть вашему величеству. Понеже происходит о духовных такой непорядок, какова искони не бывало, у архиереев, у монастырей, с церквей собирающиеся сборы, так и деревни отрешают, а определяются на правителей, вновь определенных, на приказных, на чужестранных, на госпитали, на богадельни, на нищих. И то правда, церковное имение нищих имение для государственной славы. И как видно, что судей и приказных не накормить и иностранных не наградить, а богаделен и нищих не обогатить; а домы и монастыри, уже инде и церкви, чуть не богадельни стали. Також архиереи и прочие духовные бродят так, как бывало иностранные, или и хуже, ибо служителей и треб до церковной службы довольства не имеют и приходят в нищие. А деревенские священники и хуже нищих. Понеже многих из данных денег на правежах бьют, что и оплатиться не могут. И того б надлежало рассмотреть, чтоб было к государственной пользе, но токмо то затмилось».

Мы выслушали мнения современников о внутреннем состоянии России после великого переворота, выслушали мнения птенцов Петровых; теперь послушаем голосов их на другом поприще, из-за границы. Ништадтским миром Петр покончил дела свои в Европе. Все внимание его преемницы было обращено на то, чтоб избегать войны, сохранить приобретенное. Но вот в одной из соседних стран поднимался вопрос о наследстве, а мы знаем, что значит в европейской истории вопрос о наследстве, сколько обыкновенно являлось охотников наследовать, и какие ожесточенные войны вели народы, чтобы не дать той или другой державе усилиться на счет других, благодаря наследству. Конечно, теперь дело шло не об испанском и не об австрийском наследстве, а только о курляндском: тем не менее и это маленькое наследство могло повести Россию к серьезным столкновениям, к войне, которая была ей вовсе не по времени. Петр, в разгаре борьбы с Швециею за море, за существование России как европейской державы, очень выгодно для своих соображений, выдал замуж двух племянниц своих – Анну за герцога курляндского и Екатерину за мекленбургского. «1) Веру и закон, в нем же родилася, сохрани до конца неотменно. 2) Народ свой не забуди, о в любви и почтении имей паче прочих. 3) Мужа люби и почитай яко главу и слушай во всем, кроме вышеписанного». С таким кратким, но многозначительным наставлением отпускал Петр племянниц своих в чужую сторону. Муж Анны, герцог Фридрих-Вильгельм Курляндский, скоро умер; правление перешло к. дяде его, Фердинанду, который притом же находился в таких отношениях к курляндцам, что все время должен был жить за границею; но герцогиня-вдова, Анна Иоанновна, оставалась в Курляндии. Этим обстоятельством вопрос о курляндском наследстве, разумеется, усложнялся: претенденты на герцогство становились вместе и женихами герцогини. Еще при жизни Петра, в 1720 году, посол русский в Вене, Ягужинский, писал царю, что герцог Александр Виртембергский хочет жениться на герцогине Анне и с русскою помощию достать Курляндию; потом сватался за Анну герцог саксен-вейсенфельский. В описываемое время был третий претендент и жених, знаменитый впоследствии граф Мориц Саксонский, побочный сын курфюрста саксонского и короля польского, Августа II. Курляндцы желали видеть Морица своим герцогом; Анна была согласна выйти за него замуж; королю Августу II хотелось пристроить сына так выгодно; но не того хотелось Речи Посполитой. Курляндия, по договору с первым Кетлером, была вассальным владением Польши, которая потому считала себя вправе требовать, чтобы, по пресечении Кетлерова дома, страна эта отошла к ней в виде провинции.

При такой разности стремлений борьба была необходима; но был еще вопрос первой важности: как будет смотреть на дело могущественная соседка, Россия? Позволит ли она Польше увеличить свои владения присоединением Курляндии и потом, как будет смотреть на желаемого курляндцами Морица по отношению к герцогине Анне, царевне русской? Русским послом в Польше был в это время князь Василий Лукич Долгорукий, один из лучших дипломатов Петровой школы. По мнению Долгорукого, для России в курляндском вопросе было важно одно, чтобы Курляндия не присоединялась к Польше, не была разделена на воеводства, как все остальные польские провинции; что же касается до того, кто будет преемником Кетлеров в Курляндии – это для России вопрос вовсе не важный; не нужно России явно связываться с тем или другим искателем курляндского престола, чтоб это лицо не мешало ей в переговорах с Польшею, не мешало достижению главной цели не допустить присоединения Курляндии к Польше. В этом смысле Долгорукий составил свое донесение императрице от 7 мая 1726 года. «Ежели ваше императорское величество соизволите графа Морица в князи курляндские допустить вначале, чтобы тем Курляндию до раздела воеводства не допустить, также б им Морицом короля и партию его не только от противностей за то удержать, но еще бы склонить к тому, дабы в том деле вспомогали: в таком случае, как мне мнится, нужно, чтобы то соизволение вашего императорского величества было содержано зело секретно, и хотя повелите г. Бестужеву {Русскому резиденту в Митаве при герцогине Анне.}, или иному кому, курляндцам дать знать, что особа его Морицова вашему императорскому величеству не противна, однако ж то учинить зело тайно; также ни в какие письменные обязательства о том деле не входить, разве с одним королем польским, ежели б похотел. Все вышедонесенные осторожности, как мне мнится, нужны для того, ежели он Мориц будет князем курляндским, а Речь Посполитая будет тому сильно противиться, тогда может случиться, что от стороны вашего императорского величества можно будет вступить с Речью Посполитою в договоры о том и согласиться, что ваше императорское величество изволит для Речи Посполитой не дать ему Морицу протекции, а Речь бы Посполитая за то обязалась Курляндии на воеводства не делить, а допустить в Курляндию иного князя вместо его Морица, и хотя то будет и с злобою его Морицевою, однако ж в таком случае для пользы вашего императорского величества его Морица жалеть не для чего, и можно будет его Морица и оставить, и на его место сделать князем иного; ибо вашего императорского величества главный интерес только, чтоб Курляндии до раздела (на воеводства) не допустить, а курляндским князем кто ни будет, от того никакой худобы не видно, только бы кто был не сильный и не мог бы быть сам, и его наследники наследниками какого иного владельца, ибо сильного допустить в соседи видится противно интересам вашего императорского величества. Однако же для всякого случая надобно, прежде нежели допустить Морица на то княжение, обязать его письменно, чтобы доходы государыни царевны с той земли не престали. Ежели приезд Морицов ко двору вашего императорского величества не потребен, извольте повелеть министру польскому Лефорту отписать к нему, чтобы не ездил. По польским жалобам на подданных вашего императорского величества справедливости чинить не надобно, и чтоб пограничные вашего императорского величества управители им сказывали, что справедливости только не чинят затем, что о здешнюю сторону справедливости не чинят; тем способом скорее можно здесь исходатайствовать справедливость; того для я дерзнул писать о том в Ригу, в Киев и Смоленск, дабы по указу вашего императорского величества справедливости полякам не чинили; а что поляки отговариваются, что не могут по се время комиссаров назначить для того, что сеймы здешние до конца не доходят, может быть, что здешние сеймы лет десять до конца не дойдут, но ваше императорское величество подданных разорение для здешних сеймов терпеть не должны».