Петр Великий. Последний царь и первый император - Соловьев Сергей Михайлович - Страница 15

Швеция заявила свою европейскую деятельность, вошла в систему европейских держав, как говорится, только в XVII веке, предупредила в этом отношении Россию какими-нибудь 70 годами. Она явилась на сцену общей европейской деятельности с шумом и блеском. Даровитый, воинственный, честолюбивый король Густав Адольф по призыву Франции привел шведское войско в Германию для участия в Тридцатилетней войне, для поддержания протестантизма. За эту поддержку Германия должна была дорого заплатить Швеции своими землями, и немецкие владельцы стали косо смотреть на нее, особенно когда она содействовала вредным для Германии стремлениям Франции. Еще большее раздражение возбудила против себя Швеция в трех других соседних государствах – Дании, Польше и России – своими захватами на их счет. Она обобрала Данию со стороны Норвегии, отняла у Польши Ливонию; пользуясь смутным временем и слабостью России после смут, в царствование Михаила Федоровича она отобрала у нее коренные русские владения, чтоб как можно дальше отодвинуть ее от Балтийского моря.

Такое поведение Швеции относительно соседей, разумеется, заставляло ожидать, что оскорбленные воспользуются первым удобным случаем, чтоб соединиться и возвратить себе свое. И в начале ХУГГГ века, когда в Западной Европе произошло сильное движение против Франции, раздражившей всех своим властолюбием, своими бесцеремонными захватами чужого, когда против Франции образовывался великий союз, чтоб не дать ей захватить Испании или значительную часть ее владений, на северо-востоке Европы по тем же побуждениям образуется союз против Швеции и начинается великая Северная война. Естественные члены союза против Швеции – это обобранные ею государства: Дания, Польша и Россия. Отношения Дании и России были просты: они хотели возвратить свое, причем Петр во что бы то ни стало хотел приобрести хотя одну гавань на Балтийском море.

Но отношения Польши были иные. Мы уже упоминали о крайней слабости этой державы, обнаружившейся особенно во второй половине ХVII века, – слабости, которая отнимала у нее всякую самостоятельность, делала из нее арену, где ближние и дальние государства должны были бороться за свои интересы. Борьба эта особенно усиливалась, когда наступало время королевских выборов; Так, в конце XVII века соседние государства были чрезвычайно взволнованы королевскими выборами в Польше по состоянию тогдашних дел в Европе. Уже было сказано, что в это время господствовало сильное раздражение против властолюбия Франции, против ее короля Людовика XIV. Постоянною союзницею Франции была Турция, служившая для Франции орудием для отвлечения Австрии от вмешательства в европейские дела, от союзов, заключавшихся против Франции. Легко понять, как выгодно было для Франции иметь сильную партию в Польше, посадить там королем кого-нибудь из своих принцев или по крайней мере кого-нибудь из своей партии, чтобы по соседству с Австриею приобрести новое орудие для отвлечения ее сил. Но легко понять также, как для Австрии было важно, чтоб французские замыслы не удались, чтоб на польском престоле был кто-нибудь свой или чужой, но только не француз и не из французской партии.

Петр I на фоне морского сражения. Художник И.Н. Никитин.

О том же должна была хлопотать и Россия, которая находилась в одинаком с Австриею положении относительно Турции; она была также в войне с Турциею и должна была надеяться, что по ее отношениям к христианскому народонаселению Турции вражда между нею и Портою будет, постоянная и самая сильная, а пустить на польский престол французского кандидата значило пустить естественного союзника Турции. Вот почему Петр так энергически объявил себя против французского кандидата на польский престол, принца Конти; он уже придвинул свое войско к границам Литвы, чтоб силою противиться его избранию, и торжествовал как победу отстранение Конти, избрание его соперника, курфюрста саксонского Августа. Избрание Августа успокаивало Австрию, Россию: на престоле польском не будет союзника Франции и Турции; но могла ли быть покойна сама Польша? Государство сильное может безопасно призвать государя-иностранца, владельца чужой земли; Англия, например, могла безопасно признать своим королем ганноверского курфюрста, но что позволительно сильному, того слабый не может делать безнаказанно. На польском престоле – немец и владетель одного из самых значительных немецких государств, Саксонии.

В раздробленной Германии уже обозначилось то явление, что усиливаются ее владения, находящиеся на востоке, усиливаются на счет других иноплеменных народов, преимущественно славянских. В Германии, как и во всякой другой стране, собрание земли, объединение могло произойти одним путем: сильнейшее владение мало-помалу должно было подчинить себе все слабейшие; в Германии это явление запоздало, но при благоприятных условиях оно могло произойти; и легко понять, как в этом отношении было важно усиление одного из германских владений чем бы то ни было, как бы то ни было. Ни одному германскому владельцу не было возможности усилиться прямо на счет своих товарищей, других владельцев; императорское достоинство по крайней ограниченности средств главы империи не могло этому содействовать, и оставалось одно средство усилиться – сначала на счет чужих и этим приобрести возможность усилиться потом и на счет своих. Гогенштауфены пытались усилиться на счет Италии, но попытка благодаря папской силе кончилась очень печально для знаменитой швабской династии. Счастливее были восточные династии, восточные германские владения. Габсбурги, владельцы очень небольшой немецкой области, Австрии, браками и духовными завещаниями образовали обширную монархию из разных чужих элементов, преимущественно славянского. Пример счастливой Австрии не мог остаться без подражания, тем более что Австрия не все захватила, оставалась еще богатая добыча, Польша, государство обширное, но совершенно беззащитное от крайней внутренней слабости.

Мы говорили о значении войны, борьбы в жизни народной, о ее воспитательном значении, о том, как нравственные силы народа ею напрягаются, развиваются, как развиваются всяким трудом, всяким преодолением сильных препятствий, всякою опасностью. Мы видели, как бедно, и трудно жил наш народ в первой половине своей истории, но благословим эту бедность и великий труд наших предков, эти постоянные опасности, в которых они находились и которые приучались преодолевать. Приготовительная девятивековая школа была тяжка, но она дала хорошее воспитание: народ привык к труду, к подвигам, жертвам, стал способен откликнуться на призыв к небывалому труду, к небывалым подвигам и жертвам, призыв, сделанный человеком, всегда в работе пребывающим. Благословим этот призыв и этого призывателя, потому что у нас перед глазами страшный пример, к чему ведет отвращение от подвига, от жертвы, к чему ведет войнобоязнь. Польша была одержима в высшей степени этою опасною болезнью, войнобоязнью. Тщетно люди предусмотрительные, патриоты указывали на гибельные следствия отсутствия сильного войска в государстве континентальном, указывали, как Польша теряет от этого всякое значение, тщетно на сеймах ставился вопрос о необходимости усиления войска: эта необходимость признавалась всеми, но когда речь заходила о средствах для усиления войска, о пожертвованиях для этого, то не доходили ни до какого решения, и страна оставалась беззащитною, в унизительном положении, когда всякий сосед под видом друга, союзника мог для своих целей вводить в нее войско и кормить его на ее счет. От нежелания содержать свое войско, от нежелания жертвовать для этого принуждены были содержать чужое, враждебное войско, смотреть, как оно пустошило страну. Теперь на престоле польском немецкий государь, саксонский курфюрст, который не удовольствуется одним титулом королевским; но что же больше может дать Польша? Если не захочет дать волею, то можно взять силою; для этого надобно ввести свое немецкое войско в пределы Речи Посполитой, сперва, разумеется, под благовидным предлогом.