Мама, не плачь (СИ) - Борисов Олег Николаевич - Страница 9

Уже на переходе внутри пересадочной станции меня тормознул патруль. Один полицейский встал сбоку, положив руку на кобуру, двое других замерли прямо передо мной.

— Документы предъявляем.

Протянула айди, попутно пытаясь понять, с чего бы прицепились. Народу много, но выдернули именно меня. Скорее всего — ножик не понравился. Я его особо не афиширую, ножны слева, под курткой. Просто там в рукоятке наверняка штатный идентификатор прошит. И его видно, если сканеры работают. Чип глушат, когда на боевые выходишь, но в неактивном виде таскать по городу — минимум штраф, а то и уголовная ответственность. Поэтому я даже не трогала.

— Здесь сказано, что тебе подтвердили право на ношение холодного оружия. Сколько лет?

— Четырнадцать и три месяца.

— Не рано с железом без присмотра шляться?

Патрульные на галочку зарабатывают. Только вот зря они так. Я же дурная, законы зубрила до посинения. Адвокатской лицензии нет, но права и обязанности знаю на отлично.

— Ребята, давайте без косяков. Документы вы проверили, за мной нарушений нет. Хотите палку в отчет вписать на дурочке малолетней? Так ведь я сопли на кулак мотать не стану. Как только будет официальное обвинение предъявлено, тут же подниму куратора. С ним и будете разбираться.

— Даже так?

— Как иначе? Мне клинок не за красивые глаза выдали. Есть вопросы — набираете номер службы безопасности, он в айди в закрытом разделе прописан. Полковник Рихтер, он мне аттестат совершеннолетия заверял.

Помрачнев, старший наряда возвращает мне пластиковую карточку. Похоже, служил, разбирается в ньюансах. После войны часть населения с освобожденных территорий контрразведка перевозила в другие миры. И трясли нас, как сидоровых коз. И до конца жизни будем болтаться в списке неблагонадежных. Зато я — полная сирота — в свои четырнадцать уже совершеннолетняя. И мой старший опекун — полковник из госбеза. За любой косяк матку выдернет и сожрать заставит. Но и в обиду просто так не даст.

— Можешь идти. Но будет лучше, если нам перестанешь глаза мозолить.

Это само собой. Я теперь в Академии осяду и постараюсь вообще нос на улицу не показывать. Спасибо, нагулялась, до сих пор икается. Поэтому убрала документы, вежливо попрощалась и потопала на свой поезд. Еще час с пересадками — буду на месте.

В Индустриальной Академии существует правило первого полугодия. Это когда в общежитии числятся все первогодки. Специально отмечу — числятся. Считается, что за шесть месяцев студенты должны узнать друг друга получше, завести первые знакомства и хлебнуть полной ложкой учебу и все, с ней связанное. Потом уже можно или продолжить занимать место, или съехать домой и ходить только на занятия.

Но в реальности дети богатых родителей не особо стремятся на кампус. У них к шестнадцати годам у каждого личные аппартаменты, сложившаяся тусовка, планы на вечер рабочего дня. Про выходные лучше и не вспоминать — там по минутам все расписано. Поэтому в общаге моментально образуется каста “потеряшек”. Это когда койка за тобой закреплена и ты даже иногда раз в неделю заходишь подушку поправить. В остальное время — или на парах, или в городе. Те, кого мама и папа грызут нещадно, на парах появляются чаще, чем более удачливые товарищи по загулам.

В отличие от “потеряшек”, примерно четверть обитателей комфортабельного общежития — задроты вроде меня. У кого нет огромного состояния, кому надо будет после диплома выходить на работу и без дураков вкалывать. Ну и где-то между бедолагами затесались в качестве арифметической погрешности те, кому в самом деле нравится учиться. Говорят, один-два каждый год мелькает в списках. Не знаю, может и познакомлюсь.

Для меня собственный угол в Академии — это вопрос выживания. Потому что я обеспечена здесь трехразовыми питанием. Мне должны будут выдать форму. И я не замерзну в подворотне зимой в морозы.

Но до заселения пока еще нужно сдать сочинение “как я провела лето”. Поэтому заглянула в библиотеку, с поклоном вручила брикет ореховой прессованной пасты со специями. На Сатарде это считается деликатесом к чаю. В бухгалтерии оставила коробочку с конфетами. Положила поверх распечатанного авансового отчета. Он в электронном виде еще вчера в архив ушел, но традиции надо чтить. Меня так безопасники учили: нет ничего более важного в спитых коллективах, чем традиции. И рожу твою запомнят, и при случае на допущенные косяки сквозь пальцы посмотрят.

Первому секретарю деканата презентовала запаянную в пластик копченую рыбную тушку. Почему-то более чем уверена, что если бы шла с обычными пассажирами, половину подарков на таможне могли изъять. Потому как не куплено по диким ценам в дьюти-шопах, а взято на рынке или вообще на “Роме” во время фасовки отсыпали. Премиальные мне не положены, как стажеру, поэтому рыбкой отдарились. Я на нее смотреть уже не могу, от одного запаха воротит. Зато в бумажной сумочке попугайской расцветки отлично выглядит и с удовольствием за семейным столом копченость потом будет съедена.

— Спасибо, Пикси. Хотя это лишнее.

Само собой — если ты взятку суешь и что-то требуешь взамен, то пошлют куда подальше. А в качестве благодарности хорошему человеку — возьмут с улыбкой. Надо понимать разницу.

— Вот копия отчета о практике. Оригинал я еще до вылета переслала.

— Да. Я уже включил в личное дело… К сожалению, господин ректор хотела с тобой лично пообщаться. Ты единственная, кто привез такой ворох отличных рекомендаций. Поэтому — присядь на минуту, я сообщу о тебе.

Блин, мечтала не отсвечивать. Но, похоже, у ректорши на меня зуб. Когда тебя раком ставят и объясняют правила игры с правительственными структурами в грубой форме — подобное долго помнят и стараются поквитаться. Против чиновников никто буром не попрет, мне же запросто неприятностей отсыпать могут. И отсыплют.

Закончив говорить, Кински нажал пальцем на гарнитуру, повернулся ко мне:

— У босса настроение с утра не очень. Не принимай на свой счет. Можешь идти, тебя ждут.

Конечно. Улыбаемся и машем. Главное — не нахамить сдуру. Потому что плохое настроение у студента — это норма и мелочи жизни. А вот у ректора — катастрофа.

— Добрый вечер, госпожа Новак.

— Садись.

Устроилась на краешке стула, разглядываю выставку тщеславия за дорого одетой дамой. Награды, дипломы, фото с разнокалиберными политиками. И это — исключительно личные достижения. Успехи Академии слева от меня, на застекленных стеллажах.

— Я проверила отчет о практике. Включая отметки о выполненных работах во время перелета на Сатард и обратно… Если бы не твой слишком юный возраст, я бы подумала о горизонтальных способах, которыми ты заработала столь высокие баллы.

Какой прозрачный намек. Но — молчу. Я с самого начала знала, что здесь нищей сироте рады не будут. К сожалению, на распределении у ГС было только одно квотированное место по той специализации, которая мне интересна. Поэтому — обтекаю и жду продолжение.

— У меня три рапорта от седьмой группы. Два от старосты и один от студентов. Перечислены нарушения правил прохождения практики, отказ от выполнения официальных рекомендаций и грубость по отношению к товарищам. По совокупности документов я решила поставить тебе общую оценку “удовлетворительно”.

Сидит, жаба надутая, ждет, что скажу в ответ.

— Спасибо, госпожа Новак.

Доказывать что-либо я не стану. Бессмысленно. Меня вызвали для того, чтобы в нужник рожей окунать. И плевать, чье дерьмо навалено. Слишком независимых и гордых правители с Олимпа гнобят любыми способами.

— Еще раз хочу напомнить, Блютих, что я не потерплю в Академии людей, создающих проблемы коллективу. Если в конце полугодия не изменишь свой подход к учебе и общественной нагрузке — поставлю вопрос об отчислении на Совете деканов. Понятно?

— Так точно.

— Место в общежитии тебе выделено. Завтра получи форму. Если на занятия явишься в… этом… Тогда вопрос о завершении учебы решать будем намного раньше.