Пастыри чудовищ (СИ) - Кисель Елена - Страница 16

Она — которая вместе.

Когда она выходит из состояния единства — скортокс шипит и булькает оглушительно. Со стороны звучит пугающе. Но Гриз разбирает мурлыкающие нотки приветствия.

— Дай-ка мне посмотреть, что с тобой не так, Шуршик, — просит она и теперь подходит к скортоксу вплотную. — Как и думала, он сюда приплыл, потому что люди добрались до его места. Какие-то рыбаки, скорее всего. Он запутался в сетях, да ещё они на него подводные капканы начали ставить… ушёл вот по этой речке, а тут обессилел, думал подкормиться у канавы. Сил не хватает, чтобы уйти. Это ничего, Шуршик, это мы сейчас поправим…

Скортокс послушно распускает щупальца, раскидывает их по разные стороны от Гриз. Щупалец всё равно слишком много, чтобы добраться до тела и до ран — приходится надеть перчатки. Хаату Гриз просит послушать — где там охотники. Заодно посмотреть — насколько широкая в этом месте река.

Мазь Аманды (специально для скортоксов и гидр, на теплокровных не применять) творит чудеса, и Шуршун оживает на глазах. Гриз потчует его ещё кроветвором из поясной сумки (разбавить водой), достаёт укрепляющее из сумки на боку — вливает скортоксу в пасть полную бутыль. Скортокс ворчит и булькает недовольно.

— Вкус как и раньше, — соглашается Гриз. — Скажи спасибо, что в этот раз можно обойтись разовым приёмом, а не пичкать тебя снадобьями месяц. И перевязывать мы не будем, так? Сейчас вот малость замазки…

Быстро всё равно не получается. Шуршун нервничает и иногда оплетает сам себя щупальцами — превращаясь опять в огромный извивающийся ком чешуи и темноты. Гриз отдёргивает руки — в перчатках, но щупальца скортокса того и гляди под рукава заползут. Тихо напевает сквозь зубы что-то подслушанное у Аманды — о тёмных заводях и о луне, которая заблудилась в небесных морях.

Ночь эта — самый глубокий омут,

В небе полно серебристой рыбы…

Шуршун недоверчиво булькает, прислушиваясь — и Гриз возвращается и накладывает замазку на самые глубокие раны. Хаата давно уже вернулась, расширив замусоренное русло, насколько смогла. Теперь вот приникла к сосновому стволу, будто гибкий, перепуганный зверёк.

Ты не успеешь, — шепчет Хаата. Они близко. Лес слышит. Уйдем, сестра. Незачем оставаться тут с твар… со скортоксом.

Гриз кивает, не переставая напевать. Потому что слышит уже не только лес, но и она.

Лай собак и редкие ругательства. Шипение: «Тише ты, прёшься как хромой яприль!» Покашливание: «Близко уже, кажись…». Недоумение: «Да чьи тут следы-то такие мелкие? Ребенок, что ль?»

Близко, очень близко. И очень шумно идут — глупые юнцы, возомнившие себя великими охотниками. Не надо шептать на своём языке, Хаата — я слышу. Да, Пастыри Чудовищ безумны все до одного. И да, я не уйду.

Потому что никто не умрёт здесь сегодня.

Псы вылетают на поляну первыми. Три болотных сторожевых — угольно-черные, оскаленные, с мощными шеями. В азарте не видят перед собой ничего: только след, только добыча, сознание отключено, болотники, получив цель, идут до смерти. Эти — готовы слепо рвать, прыгнуть, напоровшись на щупальца, парализованными свалиться в грязь — только бы хватануть клыками…

Только вот перед шипящей, булькающей, распускающей щупальца целью стоит варг, и глаза у варга прорастают властной, успокаивающей зеленью. Мало времени — на троих, и не увидеть глаз всех псов, так что Гриз лишь вскользь касается их рассудков, посылает успокаивающее: «Мы вместе»

И болотные сторожевые останавливаются с разлету, недоуменно перерыкиваясь. Сбитые с цели. Потому что неписанный закон сильнее цели: здесь варг, нельзя тронуть варга, нельзя пролить его кровь…

Стадо не имеет права проливать кровь своих пастухов

— Стоять, — говорит Гриз размеренно и низко, и от такой наглости у псов начинают отвисать челюсти, — Шуршик, тихо… тихо, они меня не тронут, всё, ты можешь уходить…

Но скортокс не желает двигаться обратно к речке, не хочет даже укрываться под хворостом: пронзительно шипит и топорщит щупальца, чует опасность.

Опасность — четыре остолопа из окрестных деревень — вываливаются на поляну следом за псами. С воплями: «Взять, кому сказано, взять!»

Сыновья старост и егерей, старшему — лет двадцать пять, младший только-только отрастил неубедительные усёнки. Наверное, совесть тоже отрастил, потому что первым делом кидается спасать Хаату: «Девка, дура, беги, пока не сожрал!»

А потом орет еще громче, когда разбирается — кто перед ним.

Хаата высвистывает на родном наречии — куда следует отправиться всем Людям Камня в Кайетте. Заливаются хриплым лаем болотные сторожевые — не могут решиться двинуться вперед, потому что тут же варг, скортокса защищает варг, нельзя трогать варга…

Шуршун откликается шипением, распускает щупальца, взметывает в воздух, предупредительный выпад — псы отскакивают…

Галдят охотники. Каждый своё: «Ребята, давайте!» — «Да что это за баба?» — «Вот же Праматерь, здоровый какой!!»

Громче всего вопит самый молодой: «Да это не девка, это терраант!»

— А ну тихо!

Голос Гриз Арделл падает — свистом хлыста. Рассекает воздух — со щелчком в конце.

На миг примолкает даже скортокс.

— Отзовите псов, иначе он их перекалечит. И уходите сами. Он сейчас просто уплывёт, и больше вы о нём не услышите.

«Уплывай, Шуршик, — шепчут ласковые травы в её глазах. Мята и тимьян. Кипрей и подорожник. — Уходи вглубь лесов. Найди хорошую воду».

И тень единства там, внутри — упрямая, извивающаяся щупальцами, — отвечает: нет, только с тобой, а то они тебя обидят.

— Э-э, ты в сторонку-то отойди, — говорит старший остолоп. Высокий, с пышными льняными кудрями. — Умом, что ли, поехала? Он же тебя сейчас…

— Он меня не тронет. И не тронет вас, если вы… хотя бы просто будете стоять. И не мешать. Уберите собак, пожалуйста.

Деревенские озадаченно переругиваются, сумерки начинают красться быстрее, время утекает шустрее ручьёв в этом лесу.

Гриз пользуется замешательством. Входит в разум сперва к одному болотнику, потом к другому, третьему — всего лишь несколько секунд: мы вместе, мы с вами, вы же видите, никто не сделает вашим хозяевам вреда, а скортокс не добыча, просто заблудившийся путник, он сейчас уйдет…

Сторожевые прекращают рычать и метаться. Чинно садятся на траву, глядя в глаза варгу — в зелёные извивы плюща. Хозяева в безопасности, скортокс не добыча, мы слышали, мы вместе…

Если бы людям ещё можно было бы так легко объяснить. Вон, чернявый, плотненький, в залатанной куртке выжевал губами: «Варг».

— Варг, сталбыть? — прищур у старшего недобрый. — Пришла, сталбыть, добычу отбивать у честных охотников? Скортокса защищать, а?

— Пришла отбивать честных охотников. У добычи.

Шуршун нетерпелив, рвётся в бой, в сознание толкается: «Враги, чужие, защищаться, защищать…»

Но зелень растёт в её глазах: длинные, прохладные, оплетающие нити водорослей. Нет-нет, шепчут нити. Стой.

— Вы что же, правда думали на скортокса пойти вчетвером? С такими-то силами?

Огненный Дар у молчаливого здоровяка. Старший — Вода, чернявый — Стрелок. У младшего правой ладони не видно, но это и неважно — в деревнях редко встречаются те, кто владеет Даром мастерски, таланты всегда нужны в городах…

— И с тремя псами?!

— Ну… — робко втискивает безусый. — Нас больше!

— Заткнись, Эджей! — это уже главный. — А ты б подвинулась да и посмотрела, что мы можем, а?

— Извините, не могу. Потому что сегодня здесь никто не умрёт.

Шуршун встопорщивает щупальца за её спиной. Нетерпеливо, пугающе. Уходите, — звучит в шипении скортокса. Уходите, тут моя территория. И эта, которая вместе — со мной. Уходите, а то я вас… я вас сейчас всех.

Спокойно, Шушник, спокойно, — изо всех сил нашептывают травы в глазах Гриз. Сочная осока и сладкий аир. Спокойно, стой, я разберусь, не надо этого, не надо вперёд…

Проще было бы — в полном единении, а не в этом полукасании, но ведь нужно же ещё за псами присматривать, да и длить, длить бессмысленный разговор с теми, кто понимает хуже.