Порочное полнолуние (СИ) - Рууд Рин - Страница 26

Контролировать в себе волчицу тяжело. Если метнусь во вспышке злобы в шкуру суки, то напитаюсь ее восторгом и влюбленностью, и ждет меня незавидная участь быть отлюбленной тремя самцами.

— Я думаю, что мы не мешаем, — Чад клонит голову набок, изучающе разглядывая мое лицо.

— Полли, давай дружить, — проникновенно шепчет Эдвин.

— Нет! — задергиваю полог и ныряю с головой под одеяло.

Пусть стоят себе. Мне нет до них дела. Ни стыда, ни совести. Разбудили, и сна теперь ни в одном глазу.

— Вам нужно извиниться, — едва слышно говорит Эдвин.

— С хрена ли? — фыркает Чад.

— Вы ее украли.

— Мы ее спасли от маньячилы-очкарика, — шипит Крис. — Она должна быть нам благодарна. Сейчас бы не под одеялом лежала, а в могиле. Или искалеченная доживала век.

— Вам, что, сложно? — сердито цедит Эдвин. — Язык сломается?

Полог отодвигается, и раздается шепот Чада:

— Полли, мне очень жаль, что мы тебя украли и не раз довели до громких оргазмов.

Выныриваю из-под одеяла, хватаю его за патлы и дергаю на себя:

— Мы же с тобой, мурло, поспорили. И чего ты ко мне сейчас лезешь?

— А напомни, на что мы с тобой спорили?

Я замираю и хлопаю ресницами. А ставки не было. И в чем тогда смысл нашего пари?

— Может, ну его, этот спор? — Чад улыбается. — Мы капитулируем и признаем твою победу. Мы говнюки, а ты принцесса. Наша принцесса.

Вибрирующие нежностью слова Чада отзываются в груди трепетом, а между ног жаром. Выпускаю его волосы из пальцев, толкаю в грудь и откатываюсь к краю кровати, но подлец учуял мое возбуждение. Хватает за бедра и с рыком подтаскивает к себе.

— Вот же гад!

Пинаю Чада, и он ловит меня за лодыжки. Затем рывком поднимает и разводит ноги. Я вскидываюсь на матрасе и вздрагиваю, когда бородатый и патлатый подлец нежно целует щиколотку, глядя мне в глаза.

— Что ты делаешь? — сдавленно спрашиваю я, когда он спускается чуть ниже.

Он молча встает на колени перед кроватью, закинув мои ноги на плечи. Не успеваю сообразить, что происходит, как он впивается горячим ртом к моей промежности. Пробегает волна дрожи от его требовательного языка, и я непроизвольно выгибаюсь в пояснице острой искры удовольствия.

Справа ко мне подкрадывается Эдвин, который припадает губами к соску, а мои стоны поглощает Крис глубоким и жадным поцелуем. Меня увлекает водоворот сладких судорог, что вспыхивают под упругим языком Чада, и я в силах только мычать. Слабые укусы Эдвина и поглаживания Криса растягивают дрожь наслаждения и сгущают желание.

Они по очереди присасываются к губам, скользят руками по груди и животу, а язык Чада ускоряется и усиливает давление на раскаленный похотью клитор. Вскрикиваю от мощного спазма, что растекается по мышцам конвульсиями, и мои вопли заглушает Эдвин голодным поцелуем. Вцепившись в волосы Чада, дергая тазом, поддавшись всплеску оргазма, и вновь вздрагиваю.

Обмякаю и тяжело дышу. Чад, отпрянув, вытирает тыльной стороной ладони рот, и легонько щиплет за бедро:

— Сладкая девочка.

Мягко скидывает ноги с плеч и целует левую коленку. Я истерзана его языком до онемения, поэтому тихие и насмешливые слова не вызывают во мне ни смущения, ни злости.

— Вот теперь спокойной тебе ночи, Полли, — Эдвин чмокает в висок и энергично вскакивает на ноги.

— Тебе важно, как следует выспаться, — Крис пробегает пальцами по шее и груди и покидает кровать, разминая плечи.

Я огорошена их сдержанностью. Они возбуждены: их хозяйства как торчали, так и торчат. Отымей они меня по очереди или сразу втроем, я бы не смогла даже слова сказать против. Я преисполнена теплой неги и медовой слабости: бери меня в любой позе и не спрашивай.

Тонкая нить разочарования оплетает сердце, когда братья опускаются на волчьи лапы и неторопливо семенят прочь. Приподнимаюсь на локтях, изумленно созерцая их хвостатые задницы, и сипло выдыхаю:

— Куда вы?

Понимаю, что я не против того, чтобы они остались и убаюкали объятиями и поцелуями. Крис оглядывается и обнажает правый клык, одарив меня волчьей ухмылкой:

— Полли, мы тоже обижены.

— За что?

— За испорченный ужин.

Чад толкает лбом дверь, и братья покидают спальню. Кажется, мне не только пожелали спокойной ночи, но и намекнули, как именно я должна извиниться за вечернюю истерику. Только вот им куда легче справиться со мной, чем мне с ними. Я одна, а их трое, и лишними ртами меня природа не наградила.

— Доброе утро, милая тетушка, — Чад приобнимает меня и с издевкой целует в щеку.

— Изврат какой, — папа бросает салфетку на стол и отодвигает тарелку с омлетом.

В похмелье он всегда недоволен и мрачен. Чад скалится ему в улыбке и садится за стол. Он и Крис заявились на завтрак босые и полуголые в спортивных штанах. Только Эдвин соизволил надеть футболку, за что его хочется похвалить.

— Как вам спалось? — Чад посылает очаровательную улыбку маме, и та густо краснеет, потупив взгляд.

— Может, вы оденетесь? — спрашиваю я.

— С чего вдруг? — недоумевает Крис, ткнув вилкой в яичницу.

— Если бы я заявилась сюда в трусах?

— Я бы был не против, — Чад пожимает плечами.

— Ты ведь этого не сделаешь? — Ида серьезно смотрит на меня.

— Нет. Меня хорошо воспитали, — прозрачно намекаю ей, что она не справилась с ролью матери.

— Так хорошо воспитали, что с тремя кобелями закрутила, — папа прикладывается к чашке с кофе.

Герман отвлекается от сосиску и переводит на него взгляд:

— С оборотнями. Попрошу без оскорблений.

Ида удивленно взирает на Германа, который неожиданно решил вступиться за внуков, которых еще вчера презирал.

— А как бы вы отреагировали на то, что ваша дочь…

— Положительно, — кряхтит Герман. — Да хоть с десяток мужей бы завела, всё было бы лучше, чем быть старой девой.

— О, так тебе стоило мне об этом раньше сказать, — Ида откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди, — я бы завела себе гарем. Может, место нашлось и для Грозовой Тучи.

— Вот ты поэтому и сука такая, что мужика у тебя нет, — Герман чавкает сосиской и тычет в нее пальцем.

— Дед, — Крис исподлобья глядит на него. — Полегче.

— Не огрызайся, — Герман обнажает зубы. — Я ее отец и имею право ткнуть в ее ошибки.

— Это было ее решение отказаться от замужества и стоит его уважать, — встреваю я, посчитав, что нападки Германа на Иду несправедливые.

— О, какая прелесть, сестринская солидарность? — Герман подпирает лицо кулаком и криво улыбается. — Я рад, что вы сблизились. Сердце тает.

Он прикладывает руку к груди и облегченно вздыхает. Мы переглядываемся с Идой, и невесело усмехается.

— Замужество не для всех, — предпринимаю очередную попытку поддержать ее.

— Ты хочешь сказать, что я бы не справилась с ролью жены? — Ида вскидывает бровь.

— Что?! — поперхнувшись куском сэндвича, прижимаю ладонь ко рту, и бубню. — Я не об этом.

— Посмотрим, какой ты будешь женой и невесткой, Ласточка, — ее зрачки вспыхивают недобрым огнем.

— Нет, — сердито вмешивается мама и смело смотрит в глаза Иды, — мне важнее, какими мужьями и зятьями будут твои мальчики.

— А давайте выдохнем и позавтракаем без нового скандала? — Эдвин мажет на тост ягодный джем.

— Теряешь очки, рыжий, перед будущей тещей, — папа баюкает чашку с остывшим кофе в ладонях, — а тещи злопамятные.

Эдвин замирает, поднимает взгляд на смурную маму и неловко улыбается, но до нее доходит смысл сказанного папой, и она возмущенно смотрит на него:

— Не поняла. Моя мать с тобой всегда была мила.

— Правда, что ли? — папа охает. — А я и не заметил.

Подтверждаю. Бабуля при каждой встрече критиковала его и ко всему придиралась. Даже к его шнуркам. Она — вечный генератор претензий. В один из дней папа не выдержал и завел блокнот, в который записывал все словесные недовольства тещи. Сейчас бы он очень пригодился ему в споре.