Порочное полнолуние (СИ) - Рууд Рин - Страница 18

От резкого толчка, что давит на матку, я вскрикиваю в губы Криса, и обвиваю его шею, выдернув запястья из рук Чада. Я все еще их Бесправница, глупая и слабая девица, и я безвольно повинуюсь их низменным инстинктам.

Придерживая меня за ягодицы, Крис входит в меня агрессивными рывками, выбивая истеричные стоны, под которые Чад поглаживает меня по спине. Он ведет бедрами и плавным тугим движением проникает в меня сзади. Под копчиком тянет болью. Вскинувшись между оборотнями, взвизгиваю, но поздно дергаться. Меня распирает изнутри два горячих и скользких от моей смазки члена.

— Нет…нет…нет…

Смотрю в темные и гневливые от возбуждения глаза Криса, и со свистом выдыхаю, когда Чад медленным, но решительным движением протискивается глубже. В следующую секунду ему вторит его брат. Меня переполняет стыд, сладкая боль и извращенное удовольствие, что нарастает с каждым покачиванием.

Крис и Чад продираются сквозь острые судороги моего визгливого оргазма, и усиливают его ритмичным трепетом, что изливается потоками теплого и густого семени. Моя личность стерта раскатами рыка, надрывным поскуливанием и влажными алчными поцелуями. Я не чувствую тела, всполохи оргазма затухают, и меня, и Крис с хриплым вздохом кидает меня на пружинистый матрас.

Истерзанная внезапной и неистовой близостью, прячусь под одеялом, но его с меня срывает Чад и рявкает:

— А ну, посмотрела на нас!

Стоят втроем перед кроватью и тяжело дышат. Раскрасневшиеся, сердитые и растрепанные. Боюсь представить, как выгляжу я. Опять натягиваю на голую грудь одеяло, чтобы хоть как-то отгородиться от оборотней, которые чего-то ждут от меня. Только проснулась, а они уже успели увлечь меня в свои игрища, от которых меня трясет мелкой дрожью и тянет между ягодиц дискомфортом. Нет. Даже думать не буду, что со мной сотворил бородатый извращенец.

— Что? — не выдерживаю я молчания.

— Может, ей нужно время? — тихо спрашивает Эдвин.

— Или глаза раскрыть пошире, — цедит сквозь зубы Чад.

— Да что?! — взвизгиваю я, сгорая от стыда и злости.

Почему они не оставят меня в покое? Сколько я должна пережить позора, грязных соитий, чтобы эта троица насытилась и выпнула из леса?

— Ну или…

Чад щурится на меня, а затем, вскинув голову воет на потолок. От его оглушительного зова меня всю передергивает, перекручивает, и я с криком падаю на спину. Запутавшись в одеяле, яростно перебираю всеми конечностями, и в темном теплом коконе отвечаю ему заунывной волчьей песней.

— Ага, сучка, попалась, — Чад стягивает с меня одеяло.

Лежу на мятых простынях и перевожу с одного голого оборотня на другого и вопрошающе моргаю.

— Не сработало, — вздыхает Эдвин.

Чад разминает плечи и с треском костей, обрастая густой шерстью, встает на четыре лапы. Его примеру следуют Крис и Эдвин. Сажусь, и на секунду, что растягивается на минуты, комната, стены и мебель которой пропахли миазмами секса, исчезает, и вижу я только три пары волчьих и сияющих золотом глаз. Тишину нарушают глухие удары сердца, а мой позвоночник, который будто удлинился, мотыляет из стороны в сторону.

— Трое, да? — фырчит Крис, обнажив клыки.

Моя задница ходит ходуном от дикого умиления. Волки у кровати такие очаровательные, мохнатые и взволнованные, что я не могу просто сидеть и смотреть на них. Очень хочется потискать, обнять и прижаться к ним, чтобы ощутить тепло их тел.

Поддаюсь в сторону братьев, кубарем валюсь с кровати на ковер. Вскакиваю на ноги и падаю, потеряв равновесие.

— Не ушиблась? — обеспокоенно спрашивает Эдвин.

Ошарашенно смотрю на неуклюжие волчьи лапы, что должны быть моими руками, затем перевожу взор на мохнатую задницу и хвост, что приветливо бьет по полу, и изумленно гляжу на трех волков, чьи глаза меня опять завораживают звериной красотой.

Стук в дверь, и я с криками подрываюсь с ковра. Ору от боли, что дробит кости и рвет мышцы, и вжимаюсь спиной в холодную каменную стену, обхватив лицо вспотевшими ладонями. Братья-оборотни теряют в моих человеческих глазах обаяние и красоту, стоило мне только сбросить шерсть и хвост. Я вижу в них теперь лишь зверей.

— Да чего ты чайкой голосишь?! — Крис трясет ушами. — Полли! Я так оглохну!

— Господи, — всхлипываю я и оседаю, вцепившись в волосы, — что вы натворили!

Дверь со скрипом открывается, и в комнату входит Герман в шерстяном клетчатом халате и домашних тапочках. В левой руке за уши он держит мертвого зайца с окровавленной шкуркой. Принюхивается, морщит нос и кидает тушку зверька мне под ноги:

— Ешь.

— А вот и виновник всего этого безумия, — шипит Крис, окрысившись на гостя.

— Цыц, — Герман садится на край кровати, с интересом оглядывая балдахин.

Его совершенно не волнует, что я сижу на полу нагая и заплаканная. Подбираю под себя ноги и прикрываю рукой грудь, но этого мало, чтобы соблюсти приличия перед стариком. Поддавшись смущению и, в который раз не осознав метаморфозу, с треском мышц и костей обращаюсь в испуганную волчицу. Опять, покоренная звериным очарованием братьев, яростно машу хвостом и влюбленно их оглядываю. Какие красавцы, и все мои!

— С обращенными всегда так, — Герман хмыкает. — Никогда не угадаешь, какой сюрприз от них ждать.

— Какого хрена, дед? — Крис прижимает уши. — Она не может быть нам Нареченной. Троим, мать твою!

— А ты прабабку свою всуе не упоминай. Ох, она бы тебе уши за такие слова вырвала. А за то, что Бесправницу решили делить на троих, хвосты бы в узел завязала.

Эдвин несмело семенит ко мне и мордой подталкивает тушку мертвого зайца. Благодарно облизываю его нос и отскакиваю голой девицей к окну. Срываю штору и торопливо в нее кутаюсь.

— Один Господин, — Герман тычет пальцем в морду Криса, — одна Бесправница и до самой ее смерти! Устроили тут вертеп! Девку за девкой тащили сюда! Замок и лес помнят их слезы! Их желание быть для вас Нареченными, о которых ваша дура-мать все уши прожужжала, — кривится и пародирует голос Иды. — Мальчиков ждет судьба, истинная пара! Вот!

Вскидывает в мою сторону руку:

— Наслаждайтесь! Вот вам Нареченная и делите ее, как хотите, — лицо Германа сминается в глумливую улыбку. — Надо быть осторожнее в своих желаниях. Ваша мамочка очень уж хотела вас сдать Нареченной, ночами не спала, Луне молилась.

Эдвин, бесшумной тенью прошмыгнув ко мне, приваливается к бедру и лбом подныривает под ладонь, ища ласки.

— А я-то тут при чем? — машинально чешу бархатное волчье ухо. — Вот нужны они мне?

Чад и Крис в негодовании переводят на меня взгляд, и мне становится совестно за свою необдуманную грубость. Они ошарашены тем, что Луна им подсунула в Нареченную Бесправницу и не особо довольны ситуацией.

— А ты как хотела? Бесправницы исполняют желания господ, а чье желание было самым сильным? М?

Не дождавшись от меня ответа, Герман повышает голос:

— Моей дочери! Нет ничего хуже Альфа-самки в семье! Глазом не моргнешь, как у тебя лес из-под носа умыкнет!

Ясно, откуда у Германа растут уши обиды и недовольства на Иду: Доча подсуетилась и лес прибрала к рукам, а еще посмела не родных детишек нарожать, а усыновить чужих.

— Так она для волчат трех Нареченных хотела! — я тоже вскрикиваю. — А не одну!

— Иди претензии кидай лесу и Матери Луне! Я тебя от скуки обратил. Слабость у меня к художникам.

Я переглядываюсь с Крисом и Чадом. Он шутит или серьезен? Если первое, то остроты у него несмешные и жестокие, а если нет, то он просто чокнутый маразматик.

— Да тебе за эту слабость Церковь голову свернет, — рычит Крис.

— Мне? Нет, — Герман смеется с перерывами на кашель. — Я, как бы выразились люди, недееспособный. За меня ответственность несет Ида. Сюрприз-сюрприз!

И хохочет, похлопывая себя по коленям. Какие нездоровые отношения царят в этой семье. Герман подставил дочь и радуется, как ребенок. Очень морщинистый и седой ребенок.