Сказки о воображаемых чудесах - Датлоу Эллен - Страница 31

В других пространственно-временных континуумах:

У герра Эрвина нет дочерей, только сыновья, и он крадет кошек-жертв в переулках.

Герр Эрвин женат, но детей у него нет.

Герр Эрвин холост и бездетен.

Герр Эрвин предлагает эксперимент как теорию, а другие, если захотят, могут претворить его в жизнь. Но в этой реальности ты все равно не проведешь кошек, герр Эрвин! В конце концов, если бы он не желал нам никакого зла, то почему бы ему не выбрать для эксперимента другое животное? Ну, скажем, собаку?

Мице полагает, что и другие, более ранние варианты вселенных, тоже должны существовать. Например: не успев получить докторскую степень в 1910 году, герр Эрвин Шрёдингер с позором изгоняется из университета из-за скандала сексуального характера, в котором оказываются замешаны шлюха средних лет, жена и дочь барона, а также невероятные горы вишневых штруделей.

Целые вселенные, в которых юный мастер Эрвин в возрасте восьми лет по дороге в школу спотыкается о черную кошку, и его сбивает проходящий экипаж. Череп вдребезги!

И все же, размышляет Мице, позже — это тоже не слишком поздно. Она представляет себе мир, в котором герр профессор Эрвин Шрёдингер, к горю своему, неосведомленный о том, насколько само его существование зависит от чуткого наблюдения неких четвероногих экспертов, таинственно пропадает после тяжелого дня, заполненного научными экспериментами в лаборатории. Его дорогая доченька Фелиция приходит навестить его после уроков, но обнаруживает, что он исчез. В ту же секунду она спасает свою любимую кошечку с золотыми глазами и серебристой шерсткой из дьявольской коробки.

Мице долго размышляет, возможна ли такая вселенная. Ей она нравится. Ужасно нравится. Да, так сойдет.

В конце концов, она до сего момента старалась ни во что не вмешиваться. Сеанс за сеансом терпела она; сидя в коробке, думала с размягчившимся сердцем о Фелиции, которая бросала ей под столом кусочки куриной печенки, которая умеет спать как раз в такой позе, чтобы кошке было удобно прилечь в изгибах ее тела. Мице, разумеется, знает, как будет тосковать Фелиция, если что-то случится с ее отцом, герром Эрвином, которого дочь считает образцом добродетели.

Но самому-то герру Эрвину плевать, станет ли его дочка горевать о смерти Мице. Что сердце Фелиции разобьется, узнай она, какое чудовище ее отец. Лучше уж избавить ребенка от такого потрясения.

Мице потягивается, насколько позволяет коробка. Решено. Даже если бы она захотела, она не смогла бы стать такой, как мыши и канарейка. Она — наблюдатель, обладающий невероятными способностями, охотник, не чета герру Эрвину. А значит, ей надо быть терпеливой. Но кошка может терпеть слишком, слишком долго.

Глубокий раскатистый рык заполняет горло Мице. Момент настал. Пора открыть коробку для герра профессора Эрвина Шрёдингера.

Микаэла Реснер написала четыре романа, а также целый ряд различных художественных и нехудожественных произведений. Также она рисует и участвует в выставках. Среди ее последних опубликованных (и готовящихся к публикации) работ назовем рассказы «Жена рыбака» («The Fisherman’s Wife»), напечатанный в журнале Room, «Клепсидра» («The Klepsydra»), вошедший в антологию Polyphony 7, и «Рыбы говорят» («The Fishes Speak»), появившийся в зимнем выпуске антологии Postscript (2009/2010). Она получила степень магистра искусств в академии Стоункост и теперь преподает онлайн на писательских курсах Gotham Writers’ Workshop и в колледже Эксия (Axia).

Реснер рассказывает о том, что побудило ее написать рассказ: «Как человек, которым всю жизнь владеют кошки, я всегда ужасно бесилась от этого парадокса Шрёдингера. Даже если предположить, что это всего лишь мысленный эксперимент, gedanken, почему же Шрёдингер выбрал именно кошку, почему именно ее решил запереть в коробке и подвергнуть опасности? Будто в мире не хватает разных тварей — крокодилов, мух, комаров, — которых было бы уместнее поместить в эту коробку, да и места для них было бы там больше.

Мне казалось ясным, что Шрёдингер испытывал к кошкам пассивно-агрессивную враждебность. Что за глупый выбор, в самом деле, для эксперимента с эффектом наблюдателя! Разве знаете вы лучших наблюдателей, чем сами кошки? Я почувствовала, что уже давным-давно пора предоставить слово кошке, зажатой в этой смертельно опасной коробке, чтобы она могла взять реванш в этом поединке за звание лучшего наблюдателя».

Для Хэвиланда Тафа Био-Агрикультурная Выставка Шести Миров оказалась огромным разочарованием. Весь день (который длился целую вечность) Хэвиланд провел на Бразелорне и до смерти устал. Он бродил в толпе по пещерам выставочных залов, останавливаясь то тут, то там, дабы бегло оглядеть новый гибрид зерновых или генетически улучшенное насекомое. Хотя коллекция клеток на борту «Ковчега» содержала в буквальном смысле миллионы образцов для клонирования видов — как растений, так и животных — из бесчисленного количества миров, Хэвиланд Таф все же держал нос по ветру и следил за всеми возможностями пополнить ассортимент своих товаров.

Но среди представленных на Бразелорне образцов интересного было мало. Время шло, и Таф все больше скучал и уставал от толкотни среди безразличных посетителей. Люди кишели повсюду: фермеры из туннелей планеты Скиталец, одетые в темно-бордовые меха: все в перьях, надушенные аринские помещики; угрюмые ночесторонники и ярко наряженные полуденники с Нового Януса и, разумеется, коренные бразелорнцы в изобилии. Все они чрезвычайно шумели и, когда Таф проходил мимо, одаривали его любопытными взглядами. Некоторые даже задевали его локтями, и морщины неудовольствия проступали на его вытянутом лице.

Таф все думал, как бы ему спастись от толчеи, и в итоге решил, что он голоден. С видом величественной неприязни прошествовал он сквозь гущу посетителей ярмарки и вышел на поверхность из купола Птоланского Выставочного Центра — свод был высотой этажей в пять. Снаружи, между зданиями, разместились со своими ларьками сотни торговцев. Из всех, кто был неподалеку, меньше всего посетителей было у торговца пирогами с начинкой из шипучего лука, и Таф решил, что именно такого пирога ему для счастья и не хватает.

— Сэр, — обратился он, — я бы хотел пирога.

Торговец, облаченный в засаленный фартук, был розов и кругл. Он открыл ящик с подогревом, засунул туда руку в перчатке и вытащил горячий пирог. Протягивая его через прилавок, он впервые взглянул на Тафа, да так и уставился на него.

— О, — сказал он, — да вы из больших.

— Да, сэр, так и есть. — Таф взял пирог и принялся жевать его с равнодушным видом.

— И вы не из здешних, — высказал свои наблюдения продавец. — Явно издалека приехали.

Таф в три аккуратных укуса прикончил пирог и вытер засаленные пальцы о салфетку:

— Вы говорите очевидные вещи. — Он поднял вверх длинный мозолистый палец: — Еще один.

Получив от ворот поворот, торговец без лишних замечаний достал второй пирог и позволил Тафу насыщаться в относительном спокойствии. Смакуя слоеную корочку и кисловатую начинку, Таф оглядывал снующих посетителей, ряды палаток и пять огромных залов, царящих над всем пейзажем. Покончив с едой, он снова повернулся к торговцу. Лицо его, как всегда, ничего не выражало.

— Сэр, у меня есть вопрос, если позволите.

— Что такое? — довольно грубо спросил тот.

— Я видел пять выставочных залов, — сказал Хэвиланд Таф. — И посетил их все по очереди. — Он стал указывать на павильоны. — Бразелорн, Долина Арин, Новый Янус, Скиталец, а тут Птола. — Таф аккуратно сложил руки на выступающем брюшке. — Пять, сэр. Пять залов, пять миров. Конечно, мне, иноземцу, могут быть неведомы какие-то тонкости местных обычаев… Я сбит с толку. В тех областях, где мне приходилось бывать, от выставки под названием «Био-Агрикультурная Выставка Шести Миров» ожидают, что на ней будут представлены образцы из шести миров. Очевидно, на сей раз это правило не сработало. Может, вы сможете просветить меня на предмет причин такого отклонения?