Аркадия - Стоппард Том - Страница 21

Ханна. Ты чем занимаешься? Вэл?!

Валентайн. Множеством точек на комплексной плоскости, полученных в результате…

Ханна. Это дичь?

Валентайн. Дичь. Черт бы ее побрал.

Ханна. Не бросай эту работу. Не сдавайся.

Валентайн. Почему? Разве ты не согласна с Бернардом?

Ханна. А, ты об этом… На самом деле тривиально и незначительно все: твоя дичь, мой отшельник, Байрон, который так занимает Бернарда. Цель, в сущности, ничто. И возвышает нас не цель, а сама жажда познания. Иначе мы покинем сей мир так же тихо, как пришли. Поэтому я и говорю, что в загробную жизнь ты верить не смеешь. Верь во что хочешь: в Бога, в отделение души от тела, в высший дух, в ангелов, если угодно, — но только не в эту великую сходку, на которой все наконец встретятся и все обсудят. Если ответы в конце книги, я еще подожду. И то это ужасно нудно. Уж лучше бороться — хотя поражение неотвратимо и необратимо. (Смотрит из-за плеча Валентайна на экран компьютера.) Ого!.. Красиво!

Валентайн. Закат семейства Каверли.

Ханна. Закат Каверли? Господи, Валентайн!

Валентайн. Дай-ка пальчик. (Несколько раз нажимает ее пальцем на клавишу.) Видишь? Островки совершенного порядка в океане праха. Формы, возникающие из ничего. Снова и снова. Каждая картинка — увеличенный фрагмент предыдущей. И так далее. До бесконечности. Здорово, правда?

Ханна. Это что-то важное? Это серьезно?

Валентайн. Интересно. Можно публиковать.

Ханна. Поздравляю!

Валентайн. Не меня. Томасину. Я просто прогнал ее уравнения через компьютер — в миллион, в несколько миллионов раз дальше, чем успела она со своим карандашиком. (Достает из старой папки тетрадку Томасины и передает Ханне.)

Спасибо, можешь забрать.

Ханна. И все-таки — что это означает?

Валентайн. Не то, чего ты ждешь.

Ханна. Почему?

Валентайн. Ну, во-первых, она бы прославилась при жизни.

Ханна. Не успела. Она умерла слишком рано.

Валентайн. Умерла?

Ханна. Сгорела заживо.

Валентайн (осознав). Ах, так это девушка, погибшая в огне!

Ханна. Пожар вспыхнул ночью, накануне ее семнадцатилетия. На фасаде видно — не хватает мансардного окна. Там, под самой крышей, была ее комната. В парке — памятник.

Валентайн (раздраженно). Я знаю. Это мой дом. (Валентайн снова поворачивается к компьютеру.)

Ханна. Вэл, а ведь Септимус был ее учителем. И они вместе могли…

Валентайн. Занимайся своим делом.

Томасина. Ты же клялся! Ты крест на сердце клал!

Огастес. Я маменьке скажу! Все маменьке скажу!

Томасина. Какая же ты дрянь!

Септимус. Тише! Что случилось! Милорд! Прошу всех успокоиться.

Благодарю вас. (Проходит к своему месту за столом. Наливает себе бокал вина.)

Огастес. А, добрый день, господин Ходж!

Септимус. Не составите ли нам сегодня компанию, лорд Огастес? У нас урок рисования.

Огастес. Я рисую лучше всех в Итоне, господин Ходж. Но мы предпочитаем обнаженную натуру.

Септимус. Что ж, рисуйте по памяти.

Томасина. Какая гадость!

Септимус. Прошу тишины.

Томасина. Никаких отметок?! Тебе не понравилось кроличье уравнение?

Септимус. Не усматриваю связи с кроликами.

Томасина. Они же поедают собственное потомство.

Септимус (после паузы). Я сразу не понял. (Протягивает руку.)

Томасина (возвращая ему тетрадь). Дальше сделать — просто места не хватило.

Ханна. Ты хочешь сказать, что мир все-таки спасен?

Валентайн. Нет. Мир по-прежнему обречен. Но если он зарождался именно так, то, возможно, и следующий мир возникнет по этому образцу.

Ханна. Из доброй английской алгебры?

Септимус. И так — до бесконечности, нуля или полного абсурда.

Томасина. Нет. Если отбросить отрицательные корни, все снова обретает смысл.

Валентайн. А чай-то стынет.

Ханна. Я не пью горячий.

Валентайн (не слушая ее). Нет, ты вдумайся. Твой чай стынет сам по себе. А нагреваться сам по себе не может. Странно, правда?

Ханна. Нет.

Валентайн. Не спорь. Конечно, странно. Только от горячего к холодному. Улица с односторонним движением. Чай будет стынуть и стынуть — до комнатной температуры. Так происходит везде и всюду. Солнце и звезды тоже остынут. Не так быстро, как чай, но в конце концов все на свете придет к комнатной температуре. Во времена твоего отшельника этого не понимал никто. Но — ладно, допустим, что в тысяча восемьсот лохматом году этот полоумный действительно разбирался в термодинамике — единственный во всем мире. Даром что жил затворником в дербиширской глухомани.

Ханна. Он — выпускник Кембриджа. Ученый.

Валентайн. Да хоть десять раз. Спорить не буду. А девчонка была его ученицей, ученицей гениального наставника.

Ханна. Или наоборот.

Валентайн. Как угодно. Главное — суть. А до сути они докопаться не могли! Как уж он спасал мир с помощью доброй английской алгебры — не знаю. Но только не так.

Ханна. Почему? Потому что у них не было калькулятора?

Валентайн. Нет. Да. Потому что существует определенный порядок, ход событий. Нельзя открыть дверь несуществующего дома.

Ханна. На то и гений.

Валентайн. Увы — это гений безумцев и поэтов.

Пауза.

Ханна.