Капитан (СИ) - Панченко Андрей Алексеевич - Страница 26

Мы стоим на месте, молотя винтами воду! На якорь что ли встали⁈ Как же не вовремя! Да и не должно было так случиться, сейчас мы по середине реки, а тут должна быть нормальная глубина! Нужно что-то срочно делать, иначе упустим время и нас обнаружат!

— Гриша, поднять якорь! Бегом! — шёпотом «ору» я.

— Это не якорь командир! — через несколько секунд слышится доклад боцмана — там плоты, цепью между собой связаны!

Боновые заграждения, из плотов, скрепленных между собой цепями! Сука! Пока тихо, но кто-то должен возле них дежурить! Многотонный корабль как следует двинул всю конструкцию! И в подтверждение моих слов с вражеского берега в воздух взмывает ракета, вызвав цепную реакцию, за первой в воздух уходят ещё три, освещая переправу, бон и застрявший в нём тральщик.

— Огонь! — тральщик взрывается выстрелами, из орудийных и пулемётных стволов вырываются злые языки пламени, поливая берег пулями и снарядами. У нас секунды, прежде чем финны ответят нам из орудий и потопят нас — Гриша! Гранатами по плотам!

Я не слышу ответа от боцмана, но вижу, как в воду одна за другой улетаю ребристые чушки, прямо под нос «Шторма», грозя нашпиговать его осколками. Взрывы гранат совпадают с первыми выстрелами финских артиллеристов, вокруг тральщика поднимаются султаны разрывов. Но дело сделано, я чувствую, как тральщик набирает ход.

— Полный вперёд! — ору я в переговорную трубу и до упора перевожу рукоятку машинного телеграфа — Сидоренко, весь огонь на батарею!

Я вижу вспышки от выстрелов из орудийных стволов на берегу, вижу дрожание огоньков пулемётов и тонкие росчерки винтовочных выстрелов, они близко, слишком близко и все они лупят по нам! Всё что может стрелять на нашем корабле, сейчас стреляет в ответ, именно туда. Над моим ухом захлёбывается ДШК, поливая палубу стрелянными, горячими гильзами. Как в страшном сне, тральщик медленно набирает ход.

— Давай «Штормик»! Вывози родной! — шепчу я, и как будто послушав своего капитана, бывший китобоец идёт резвее, вырываясь из плена вставшей вокруг него водяной стены.

— Впереди плоты и лодка! — это Гриша, в отличии от меня он сейчас смотрит вперёд, а не на враждебный берег.

Вторая полоса боновых заграждений! Она ещё далеко, и если бы не рыбацкая лодка, которую приспособили в качестве буя, мы бы её заметили в последний момент. На нас ли все эти заграждения поставили, или в качестве защиты от плавучих мин, мне сейчас без разницы, если мы упрёмся во второй бон, нам конец!

— Носовое орудие, огонь по лодке! — кричу я. Мои артиллеристы, не обращая внимание на впивающиеся в мешки с песком пули и стучавшие по обшивке осколки, переносят огонь прямо по курсу. И мажут, безбожно мажут, а бон уже совсем не далеко!

Не знаю, что на меня нашло, но я действовал на инстинктах. Не чувствуя боли, я соскочил с табурета и бросился на бак, к орудию. Отпихнув наводчика, я встал к прицелу, мир замер и изменился. Я снова стоял возле своей гарпунной пушки в открытом море, а передо мною маячила спина кита! У тебя один выстрел гарпунёр, иначе кит нырнёт и гоняйся потом за ним, а план горит! Я стрелял так почти тысячу раз, и не промахивался, я лучший гарпунёр флотилии! Выстрел! Слух вернулся, вместо привычного шума разматывающегося линя, противный визг пуль и осколков.

— Ура! — это кричит расчёт орудия, на месте лодки султан разрыва, который поднимает в воздух обломки дерева и обрывки цепей. Я попал! Крик подхватывают все бойцы, что сейчас на палубе, тральщик на полной скорости пролетает боновые заграждения, оставляя позади вражескую переправу и береговую батарею, которая в нас так и не попала. Ещё немного, и Онега, на которой стоят советские канонерки, мы почти прорвались!

Досталось «Шторму», аж смотреть больно. Борта и надстройка как решето, огромная дыра в надстройке от взрыва финского снаряда. Правый борт и нос судна, которым попало больше всего, сейчас похожи на спину ежа, от обилия забитых в пробоины деревянных кольев, они густо торчат во все сторону. На палубе, позади рубки, сюрреалистической конструкцией громоздятся остатки зенитной пушки, весь настил в потёках крови, масла и опалинах. На корме развивается военно-морской флаг, он тоже весь пробит. Уцелевшие остатки экипажа, сейчас стоят на пирсе коротким строем, в обгоревших, изорванных форменках, на многих белеют повязки. Если бы не мешки с песком, то большинство из них были бы мертвы. Парни отказались уходить в медсамбат до возвращения в Архангельск, если мы конечно сможем туда попасть. Наша судьба ещё не решена. Я стою перед строем тяжело опираясь на деревянную трость, рядом со мной комиссар, который во время прорыва был второй раз ранен в руку и Сидоренко, кисти рук которого похожи на боксёрские перчатки из-за густо намотанных на них кусков ткани, пропитанных кровью. Мы ждём представителя военного совета Карельского фронта, который когда-то отправил нас почти на верную смерть. Именно он решит — жить мне или идти под трибунал, что сейчас означает только одно — расстрел.

Преодолев боны, мы тогда не избавились от внимания финнов. От переправы до выхода в Онегу было ещё тридцать километров, которые тральщик прошёл под непрерывными обстрелами с захваченных врагом берегов. Мы огрызались как могли, и медленно погружались в речную воду, которая заливала трюмы из многочисленных пробоин. Гриша со своими бойцами прямо на ходу заделывали их деревом, рискуя свалится за борт, схватить пулю или осколок в спину, а механики пытались организовать откачку воды. Мы теряли скорость, мы теряли людей, мы теряли надежду, но мы всё же вырвались!

Когда наш избитый тральщик, с деферентом на нос и большим креном на правый борт подошёл к пирсу Вытерги, на нас смотрели как на восставших мертвецов, да и выглядели мы тогда не лучше. Видимо о том, что к базе Онежской флотилии подходит пропавший на реке Свирь тральщик, командование предупредили заранее, потому что встречал нас лично Дьяконов. Выслушав мой короткий доклад, он посмотрел мне в глаза и приказал подготовится к приезду дивизионного комиссара, и отдыхать, а потом отдал распоряжение начальнику порта заняться кораблём. Действовал он тогда быстро и чётко, полуторки одна за другой отходили от судна вывозя раненых и убитых, водолазы немедленно занялись подводной частью обшивки, а экипажи стоящих недалеко катеров и канонерок направили на «Шторм» хорошо оснащённые аварийные партии, которые приступили к откачке воды. И вот теперь мы ждём решения своей участи.

Чёрная «эмка» выехала прямо на пирс, подкатив прямо к «Шторму», дивизионный комиссар, опередив своего адъютанта, сам открыл дверь и в несколько огромных шагов оказался рядом со мною, оглядывая экипаж и судно. Позади него встал Дьяконов.

— Здравия желаю, товарищ дивизионный комиссар, экипаж тральщика Т-66 «Шторм», по вашему приказанию построен! Командир тральщика старший лейтенант Жохов!

— Ранен? — смотрит на меня комиссар — каковы потери экипажа?

— Ранен в правое бедро и сломаны рёбра — отвечаю я — потери экипажа и приданного ему охранения перевозимого груза — семьдесят пять человек, шестнадцать тяжелораненых направлены в госпиталь, остальные убиты. В строю восемнадцать человек, из них десять ранены легко и остались в экипаже.

— Что с грузом и вторым буксиром?

— В семидесяти километрах от входа в Онежское озеро попали в артиллерийскую засаду, буксир «Ижорец» и обе баржи уничтожены, тральщик получил снаряд в надстройку, ответным огнём и силами десанта из числа экипажа тральщика и охранения барж, вражеская батарея из пяти орудий и двадцати двух артиллеристов уничтожена, захвачено двое пленных. В виду невозможности дальнейшего выполнения задания, по моему приказу, остатки барж и буксира сожжены, я принял решение возвращаться в Онежское озеро. В ходе прорыва уничтожена вражеская переправа и боновые заграждения. Во время боя тральщик получил многочисленные пробоины, вышло из строя кормовое зенитное орудие. Пленные, документы уничтоженного расчёта и прицелы с замками от орудий переданы в штаб Онежской флотилии!