От Альбиона до Ямайки - Калашников Сергей Александрович - Страница 6

На нижней кормовой надстройке, которая, как мне известно, называется ютом[2], перед задней мачтой из палубы одна за другой торчали две крепкие тумбы. К задней был приделан штурвал, а на вершине передней располагался компас. Периметр этой площадки ограждался крепкими перилами поверх высокого и крепкого заборчика, именуемого, если я правильно помню, фальшбортом. Тем не менее ветерок на высоте ног гулял беспрепятственно, вызывая радость тем обстоятельством, что на нас с Мэри не юбки – вот бы их потрепало! И еще было огорчение – заборчик мешал смотреть вокруг. Когда из виду пропали вершины деревьев, показалось, будто мы посреди необъятного океана. Пришлось пройти вперед к лесенке, ведущей на палубу, отсюда стало видно больше – мы двигались вдоль берега, медленно удаляясь от него. Хорошо взрослым – они высокие.

Между тем берег постепенно отодвинулся за корму, отец уступил место у штурвала матросу и, назначив курс, стек по трапу и нырнул в люк, который легко открыл, а потом и закрыл. Не уверена, что мы даже вдвоем с Мэри справимся с этой крышкой – на вид ее толщина больше двух дюймов. Тут и мышцы рук надобны крепкие, и пресс требует некоторого развития. Хотя более всего необходимо подрасти и веса поднабрать.

Словом, связываться с люками следует только при крайней нужде, чтобы не надорваться. Зато никто не мешает нам вскарабкаться на мачту.

Сильные руки сняли наше с Софи тельце с нижних выбленок – веревочных ступенек вант – и вернули на наклонную плоскость палубы. Жалко! Чтобы до них добраться, нам пришлось, помогая друг другу, карабкаться на этот самый фальшборт.

Возрастной такой дядька укоризненно смотрел на рассерженную меня и отдирающую ладонь от тех же вант Мэри. Тут все оказалось просмолено, но подружка прилипла крепче.

– Без дела маетесь, – констатировал незнакомец. – А ну бегом драить палубу на квартердеке[3] у штирборта[4]! – и указал на тот самый люк, куда минуту назад нырнул папа.

Конечно, девочки бы растерялись в столь непривычной для них ситуации, потому что этот люк находился ближе к носу, чем средняя мачта, то есть располагался на шкафуте[5]. Хотя и перед самым кормовым возвышением, который, собственно, ютом и считался. Или полуютом[6], раз надстройки две, ступенькой? Провались она, эта недоступная мирному жителю морская терминология. Так что я подсказал Софочке, что в люк нас послали за инвентарем, а не палубу драить. Вдвоем с подружкой они справились с крышкой, нырнули вниз и выволокли на палубу деревянное ведро-ушат и палку, к концу которой был прикреплен пучок веревок – похожими швабрами в последние годы моей жизни в том мире полы в офисах мыли. Что касается фронта работ, так это как раз место, через которое при погрузке таскали тюки от трапа к проему трюма, сейчас надежно закрытому. Это почти точно посередке между задними мачтами, что оставляет надежду на то, что этот участок корабля считается именно квартердеком. Но где тогда шканцы[7]? Да неважно, здесь действительно натоптано, и рулевой за штурвалом продолжает размазывать грязь по доскам.

Воды за бортом сколько угодно, но при том, что судно движется, нет никаких сомнений, что набегающий поток вырвет посудину из слабых детских рук – Софи с Мэри это прекрасно поняли и выглядят озадаченно. Вернее, я вижу только то, как выглядит Мэри, а чувства Соньки воспринимаю непосредственно. И, разумеется, готов помочь. Ведь действительно, не опускать же ведро за борт на веревке, которая всю кожу с ладоней сорвет.

Снова через люк возвращаюсь в межпалубное пространство, откуда подаю наверх конец брезентового шланга. Мэри тут же направляет его в ведро, а я снова спускаюсь по трапу и начинаю качать рычаг помпы, которая вделана здесь прямо в палубу около задней мачты. Тяжеловато идет – шток, уходящий вниз, заметно сопротивляется.

– Есть, течет! – вопит с палубы Мэри. – Еще, еще, хватит.

Снова выбираюсь наверх. Дядька так никуда и не ушел – смотрит в ведро и недовольно морщится. Потом подносит ко рту дудку и высвистывает нечто определенное, после чего на шканцах возникают еще трое.

– Вода в льялах чересчур чистая, – рассудительно докладывает собравшейся его стараниями публике свистун. Юнги! Марш мыть гальюн! А я шкиперу доложу. Потом откачаем и замерим, сколько набралось, – закончил он уже как бы в пространство.

Впрочем, дяденьки его прекрасно поняли, потому что ничего не сказали, а посмотрели на то, как мы вдвоем на рукоятке швабры несем ведро со считающейся чересчур чистой водой в сторону носа.

Спустившись по отлично знакомому нам носовому трапу в кубрик, мы отметили, что три парусиновые койки сейчас заняты – в них отдыхают взрослые дяденьки. По обе стороны крутой лестницы отыскали глухую стену без малейших признаков дверей – переборку. Пришлось возвращаться на палубу и обходить неожиданное препятствие поверху. Нашим взорам предстали классические туалеты типа сортира, лишенные любых признаков уединенности – ведущее в открытое море очко, обрамленное дощатым стульчаком. По одной штуке по каждую сторону носового окончания с головой льва, они словно висели в воздухе, хотя и были надежно закреплены на деревянных деталях, нагроможденных ниже бушприта. Причем оба этих «насеста» явно посещаются морем в особенно свежую погоду, потому что совсем никак от него не отгорожены – достаточно высокая волна надежно обеспечит принятие ванны. Однако, если выбрать «насест» подветренного борта, получится ограничиться лишь душем. Так что посещение гальюна – процесс творческий – выбор правильного очка – залог комфорта.

Кстати, здесь нашлась и «туалетная бумага» – вниз свисал канат с погруженным в воду концом. Гигиеническое состояние сооружения произвело благоприятное впечатление – ни следов фекалий, ни запаха мочи. Но на стульчаке бакборта нашлись налипшие очистки овощей, которые мы и отмыли шваброй. В завершение отмечу наличие громоздкого якоря, подвешенного неподалеку и идущего к нему каната.

В принципе, меня это не особенно удивило, а вот подружки явно забеспокоились – столь малый уровень комфорта при общении с окружающей средой их несколько смутил.

На верхней палубе людей прибавилось. Из поданного снизу шланга-кишки напористо лилась вода сразу в два ведра поочередно. Заполненное выливали за борт и вели счет откачанному.

– Точно. Увеличилась течь, – констатировал Хокинс. Я сильно удивился, что Софи с ним знакома.

– Судовой плотник, – мысленно пояснила моя хозяюшка. – Он заезжал к нам прошлым летом.

– В Лондоне после разгрузки поднимем пайолы и осмотрим днище. Ну а откачивать трюм можно и в обычном ритме. Через день. Добрый день, мисс Корн.

– Зовите меня по имени, Хокинс, – любезнейшим образом откликнулась маленькая хозяйка. – Вы ведь помните, что мы об этом договаривались.

Присутствующий при этом папенька только хмыкнул, а тот строгий дядька, что послал нас мыть сортир, хохотнул.

– Все, больше не подхватывает, – доложил поднявшийся снизу матрос и затащил обратно под палубу брезентовую кишку, из которой уже перестала литься вода.

Мы с Мэри заглянули под палубу и увидели, что шланг свернут, а еще незнакомый мужчина мимо нас пронес котелок от носа и скрылся с ним за дверью в кормовой переборке, расположенной над входом в нашу каюту. Догадываюсь, что трап ведет наверх, в апартаменты капитана. Показалось, что пахнет съестным, потому что аппетит мы нагуляли отменный.

– Идем обедать, юнги, – подтвердил мою догадку второй из матросов, работавших здесь же. Мы вернули на прежнее место ведро и швабру и уже под палубой проследовали вперед в область подвесных коек, где получили по миске каши с кусочками мяса. Деревянные ложки нам вручил дяденька с передником, тот, что носил котелок в каюту с неизвестным… пассажиром, наверное. Кок, значится, этот дядечка.