От Альбиона до Ямайки - Калашников Сергей Александрович - Страница 33

С этим стержнем целый огород нагородили. Он нависал сверху и калился в пламени бензиновой… фитиль, в общем, как у керосинки. Не зажигалкой же это называть! Горелка, одним словом, прикрепленная к лафету. При выстреле она вместе с крышечкой съезжала вбок, а стержень посылался точнехонько в запальное отверстие и втыкался в порох. Откатившийся ствол не гасил горелку, оставшуюся на неподвижном лафете, и не переламывал стержень, который к стволу и крепился, отскакивая вместе с ним назад. После наката второй наводчик возвращал на место и стержень, и горелку на крышке, прикрывающей вход в запальное отверстие. В сумме для этой эпохи весьма непростые решения, за которыми последовал новый шаг. В снаряде между стабилизаторами после окончания трубки для запала оставался пустой промежуток, куда очень хотелось впихнуть порох, количество которого в заряде тоже заметно уменьшили, а то он целый факел из жерла выбрасывал, потому что не успевал полностью сгорать из-за короткого ствола. Если рассуждать по-артиллерийски – орудие имеет длину канала всего в семь калибров, три из которых занимает собственно снаряд и еще один занят порохом. На разгон остается расстояние, всего втрое превышающее диаметр. Действительно, игрушечная мортирка по меркам любого времени. А длиннее ствол мы просто не можем отлить – нам сил для этого не хватает и емкости тигля, который помещается в горн. Да и поднять его невозможно, даже если упихнем. Но миля – совсем неплохая дистанция поражения, даже если снаряд пролетает ее за треть минуты. Тут важно, что пушку удобно наводить – она легко крутится. Горизонтально плечевым упором, а вертикально рычагом, делящим усилие втрое, что позволяет рукой удержать ее при откате, когда центр масс отъезжает назад и нагрузка с околонулевой возрастает до сорока фунтов – крепкому матросу вполне посильно, а мы, недоросли, невольно выпускаем рычаг, отчего ствол вместе с лафетом задирается вверх.

Не буду идеализировать, но для стрельбы с качающейся платформы пока никто ничего лучше не придумал. Папенька согласился, когда увидел нашу пальбу, но заопасался, что так можно по собственным мачтам угодить в запале боя. Или по вантам и штагам. Он решил взять «игрушку» для пробы, поставив на полуют с ограничением углов горизонтальной наводки до ста восьмидесяти градусов. То есть от вправо через назад и до налево. А с заталкиванием пороха в пространство между стабилизаторами не согласился. Начал рассказывать про то, что ствол после каждого выстрела нужно обязательно банить, потому что на стенках остается тлеющий нагар, а матрос, заряжающий такую бомбу с приделанным картузом, может просто запихнуть в ствол сгоряча и получить выстрел прямо в лицо.

Тем же членам экипажа, которые по боевому расписанию заняты у орудий, «игрушка» пришлась по душе. И на задней оконечности кормы на верхней точке самой приподнятой вверх палубы появилась дополнительная надстройка, чтобы ствол оказался выше фальшборта. Невысокая, четыре фута, и неширокая – проходы вдоль бортов сохранились.

Я, конечно, крепко жалел о том, что ни заряжания с казны, ни нарезных стволов пока выполнить не могу – нет в моем распоряжении нужных технологий и инструмента. Даже сталь нынешняя для пушек не годится. Но Софочка осталась довольна и больше не давила мне на мозги.

Зато отец очень настойчиво требовал сделать ему книппели для двенадцатифунтовок – это когда два ядра связаны цепью. Такая композиция в полете вращается и сокрушает мачты, реи, ванты и паруса – зверская неприятность для любого нынешнего корабля, способная в одно действие лишить его хода и создать проблемы с управляемостью. Однако стреляют ими недалеко из-за непредсказуемости траектории – таким бумерангом и с кабельтова не каждый раз угодишь даже во всю массу парусов. Мне сначала пришла на ум гантеля, потом городошная бита и, наконец, нунчаки. С них и начали – отлили из чугуна четыре палочки диаметром по два дюйма и длиной по десять, связали последовательно коваными из железа кольцами, сложили вместе и скрепили баббитовым пояском, который отлили по месту точно в калибр орудийного жерла. Двенадцатифунтового, естественно.

Для проверки жахнули в крону дерева. Как и ожидалось, центробежные силы в полете разорвали поясок, нунчажная цепь раскрылась и перебила кучу веток – их на хороший костер хватило. Против рангоута этот снаряд оказался не чересчур хорош – самые толстые сучья устояли, но веревкам и тряпкам… пардон, такелажу и парусам от такого гостинца придется кисло. Сам же «гостинец» четырежды переломился по чугуну, разделившись на три меньших снаряда, каждый из которых выбрал свой путь, оставив собственный след обломанных веток. Благодаря этому их и отыскали. Кое-что у нас и с одного захода получается.

– Ух и холодина, – сказала Сонька, выбираясь из-под одеяла. Потрогала ногами пол, зябко поджала пальцы и, свесившись вниз головой, принялась извлекать из-под кровати ботинки. Обулась и прошла к умывальному тазу – вода в кувшине рядом с ним оказалась покрыта корочкой льда.

– Это называется мороз, – ответил я. – Погляди, как он окна разрисовал. А тебе не ежиться нужно, а быстро одеваться и мчаться к кухонному очагу вместе с кувшином. Там и лицо умоешь после сна, когда вода растопится.

По опыту двух предыдущих зим я уже сообразил, что климат нынешней Британии не настолько мягкий, как в мои времена. Писали где-то, что Гольфстрим в былые века как-то иначе протекал и доставлял в Западную Европу меньше тепла. Однако все-таки особых морозов до этого здесь не припоминают. Ну, снег выпадает, реки замерзают, щеки пощипывает. А тут вдруг на тебе – настоящая дубарина. Это при том, что в окнах одинарное остекление, да еще и отопление производится каминами, которые жрут прорву дров, быстро прогревают помещения, но и выстывают быстрее собственного визга, едва прогорели.

В этом доме их шесть. Вернее, пять, плюс кухонный очаг, который от камина отличается только тем, что на нем готовят. Трубы уходят вверх сквозь толщу стен, принося немного тепла на второй этаж в жилые комнаты. Опять же, форма одежды местных жителей на морозы не рассчитана – в холода они надевают суконные пальто или куртки, отличающиеся длиной. От колен или ниже – пальто или шинель. Выше – камзол. До бедер или в пояс – тужурка. Еще плащи шерстяные, у которых на плечах лежит пелерина до локтей. Они больше от дождя спасают, но довольно теплые. Тулупчиков овчинных или хотя бы заячьих нет и в помине, а меховые шубки – предмет роскоши, статусные вещицы. Конечно, у матушки, ее дочек и крестницы таковые есть, да еще у Бетти с маминого плеча. Но надевать сапоги на размер больше с суконной портянкой я Софочку научил. А рукавички из того же сукна она себе сама пошила. Не маленькая уже по местным меркам – девять лет, десятый.

Но если наш кирпичный дом еще хоть как-то от мороза спасает, то у остальных дела плохи. Очаги встроены во внешнюю стену, сложенную из камня, через которую часть тепла тщится подогреть внешнюю среду. Остальные стены слеплены из глины с соломой и навозом. Оно бы и ничего, если бы были потолще, но ведь тонкие, удерживаемые деревянным каркасом, балки которого видны наружу. Да и внутри они тоже кое-где виднеются. Кажется, этот стиль зовется «фехтварк». Или фахтверк? Или как-то еще в этом духе. На вторых этажах даже потолочные покрытия не у всех имеются. Ну и знаменитые английские сквозняки.

– Мам. Замерзнут наши арендаторы, – привычно подслушав мои мысли, обратилась Софочка к маменьке, которую нашла в кухне у очага тоже с умывальным кувшином и Кэти подмышкой. Консуэллка как раз следом подтянулась. Мэри с братьями потеснились, освобождая нам место поближе к огню. Горшечник наш, который тут на казарменном положении, и еще ребята, оставшиеся ночевать здесь, – нас много набилось в кухню. Как раз Бетти начала разливать похлебку, которую сразу же пожелала малышка Кэти. Нам с Консуэллкой тоже налили. Чуть погодя, когда тепло от еды растеклась по жилочкам, Сонька окончательно пришла в себя и вопросительно посмотрела на маму.