Атолл (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич - Страница 35

   На корте - прямоугольной площадке кирпичного цвета, за высоким забором из стальной сетки, - играли двое. Долготерпеливый доктор и работник консульства, атташе по культуре Пауль Вульфовиц. Невзрачный лысый человечек лет около тридцати, пять футов роста. Как все маленькие люди - чрезвычайно обидчивый и амбициозный.

   Подойдя ближе, Джон увидел, что на скамеечке спиной к нему сидит секретарша консула Сэнди Уолш - премиленькая блондиночка, с голубыми глазами, бюстом, с ногами (и с руками, разумеется) - все, как полагается у блондинок. Когда она наклонилась почесать ногу, из-под белых мини-брючек чуть ниже пояса и дальше к копчику показалась татуировка - какой-то сложный узор, который можно будет разглядеть, если девушка разденется.

   - Хай, Джон! - вскочила Сэнди, демонстрируя короткую маечку с портретом Марии Шараповой. - Как хорошо, что ты пришел. Старички уже выдохлись, а я свеженькая. Готова разделать тебя под кокосовый орех.

   - Ну, ну, это мы еще посмотрим, кто кого разделает, - ответил на вызов Джон, после чего поздоровался с мужчинами.

   - Чей это мальчик? - спросила Сэнди, обнимая Оайе. - Ну, представься.

   Вместо мальчика (тот сильно засмущался, увидав такое количество белых против себя одного) ответил Джон:

   - Точно такой же вопрос задал мне сейчас президент Куллал Манолу, когда мы ехали в его лимузине. Он подвез меня...

   - Ты хочешь сказать, что ехал автостопом с президентом Куакуйи? - Сэнди сделала удивленные глазищи.

   - Да. Вот Оайе подтвердит.

   Мальчик кивнул головой.

   - Он у тебя не особенно-то разговорчивый.

   - Просто устал. Мы с ним сегодня везде побывали...

   На немой вопрос Сэнди Джон ответил:

   - Оайе - сын вождя Луллабая Эссмоя. Брат Аниту.

   - Той самой... твоей пассии? - Сэнди состроила хитрую рожицу, какую обычно женщины делают, когда говорят о пикантной любовной связи.

   - Той самой, - подтвердил Джон.

   Удивительно, но при всей пронырливости Сэнди, она еще ни разу не видела любовницу известного писателя. Джон почему-то никогда не брал с собой Аниту на игру в теннис. Потому что, во-первых, считал теннис некой физкультурой для своего сердца, а во-вторых... Да черт его знает, почему. А ведь Аниту, наверное, было бы интересно сыграть в эту западную игру.

   - Обещаю, в следующий раз приведу Аниту на корт. Ты научишь её ударам.

   Мужчины закончили гейм, подошли к лавочке, где стояли их сумки, стали вытирать полотенцами вспотевшие лица, шеи, полоскать рот водой из пластиковых бутылок.

   Генри Уилсон был импозантным мужчиной пятидесяти трех лет с типично английской внешностью: тронутые серебром волосы, мелкие морщинки вокруг чистых голубых глаз и седой щеточкой усов под гордым носом; военный врач по образованию. Уилсон живет в Онаэгане уже несколько лет с английским паспортом, неоднократно продляя визу, но, в конце концов, подумывает натурализоваться. Он приехал из Англии на архипелаг из-за слабых легких. У себя на родине зимой стал плохо переносить холод. У него воспалялись бронхи и развивалась бронхиальная астма, врачи рекомендовали (да он и сам это знал) жаркий климат. Здесь Уилсон чувствовал себя прекрасно. Даже забыл, когда последний раз принимал очищающие бронхи сиропы.

   Сегодня он был одет в белые теннисные шорты и белую же футболку с Юнион Джеком*.

   [*Юнион Джек - название английского флага]

   Генри был приятелем Джона и партнером по теннису. Джон считал его воистину близким другом! Если верить календарю, Джон знал его лишь несколько месяцев, но бывают ведь дружбы, которые создают собственную внутреннюю длительность.

   Джон неплохо играл в бейсбол, а Генри - в гольф. Остров, в силу ограниченности своей территории, не мог предоставить обширные поля для гольфа, поэтому друзья пошли на компромисс - играли в теннис.

   Они часто говорили о литературе и даже спорили. Такие разговоры были крайне нужны Джону, оторванному от живого литературного общества. Интересно, что в пен-клубах между писателями считается хорошим тоном говорить между собой по преимуществу о всяких пустяках, но не о литературе. Такому правилу придерживался и Джон. Но в отрыве от собратьев по перу, чувствовал настоящий интеллектуальный голод. И буквально вцепился в доктора, когда случай свел их здесь в Онаэгане, в баре "Гавана".

   Спор обычно возникал, когда они говорили о русской литературе. Джон был влюблен в русскую литературу, старательно искал в себе русские корни (что-то ведь его привлекает к этой хрустальной снежной стране? Не спроста же?) и, кажется, преуспел в этом.

   Уилсон был равнодушен к современной русской литературе вообще и к русским в частности. Что касается русской классики, "с её достоевскими сварами и толстовскими тонкостями снобизма, повторенными и растянутыми до невыносимой длины", - то она ему не нравилась.

   На что Джон возражал, восхищаясь описаниями русского характера, флорой метафор, тающими аллеями, о, нет, не перебивайте меня, игрою света и тени, способной поспорить с тою, что творят величайшие из английских поэтов, которую - Кокто, если не ошибаюсь, - определил как "мираж висячего сада".

   Но эта полярность взглядов и вкусов не разобщало друзей, наоборот, как противоположные полюса магнита их крепко притягивало друг к другу.

   Сэнди "Шарапова" резво бегала по корту, коварно меняя тактику нападения и защиты, чередуя удары, била то классическим кроссом, то кроссом обратным. Джон отражал удары невозмутимо. Вовремя оказывался поблизости от мяча. Чему способствовали его длинные ноги, хорошая моторность тела и не менее развитые руки. Сэнди каждый удар сопровождала почти эротическим вскриком, подражая своей любимой русской теннисистке. Джон выдыхал при ударе мощно, но почти бесшумно. Но когда делал промах в игре, позволял себе крепкое словцо. Впрочем, почти всегда олитературенное, в пределах общественных норм.