Право на эшафот - Вонсович Бронислава Антоновна - Страница 33

– Дон де Монтейо, не убивайте! – взвизгнула девушка и затараторила, выплевывая слова со скоростью пулеметной очереди: – Я же всегда вам помогала. Я же лучше всех ее светлость знаю, все ее привычки как свои пять пальцев. Никто лучше меня не присмотрит за ее вещами. Где вы найдете для жены горничную лучше меня? Я вам всегда верной буду.

Мне наконец удалось раскрыть глаза на самую малость, достаточную, чтобы увидеть, как Эмилио держит Эсперансу за подбородок собственническим жестом, а она смотрит на него взглядом побитой, но преданной собаки.

– Так хочешь быть со мной, что не боишься мести графини Хаго? – Он усмехнулся, всунул ей в руки увесистый мешочек, явно с деньгами, и распахнул дверцу кареты. – Убирайся, здесь тебе не место. Сядешь рядом с кучером.

Было страшно находиться в крошечном помещении наедине с человеком, чьи цели были непонятны. Лучше бы он и дальше болтал с Эсперансой. Рассказал бы ей, какой он гениальный, с примерами из жизни и доказательствами в виде планов. Я бы хоть знала, к чему готовиться. Но нет, сидел молча и смотрел на меня столь тяжело, что, будь я хоть чуточку менее материальной, давно распалась бы под давлением его взгляда.

– Заставила ты меня побегать, – наконец сказал Эмилио. – Хорошо хоть твоя горничная больше верна мне, чем тебе. Прислугу нужно выбирать правильно, так ведь, Фани?

Я была с ним настолько согласна, что чуть не кивнула, помешало лишь то, что шея пока не слушалась. Но подвижки уже были, поэтому я призвала себя быть внимательной и не расслабляться. Тем временем Эмилио продолжал свой спич, поскольку ему моя реакция не требовалась, дон был вполне самодостаточен.

– Я обещал твоему брату позаботиться о тебе. Лучше всего я это сделаю, будучи твоим мужем. Уверен, был бы твой брат жив, он бы со мной согласился.

Сказал он это не слишком уверенно. Видно, сомневался Эмилио, что мой брат одобрил бы его деятельность. Подозреваю, что Максимилиано посчитал бы этого кавалера неподходящим спутником жизни для своей Сиятельной сестры, как это уже сделала моя тетя. Эрилейские, судя по всему, были весьма амбициозны. Дружба дружбой, а брак должен быть с правильным партнером. И никак иначе.

– Хорошо, что ты спишь, хоть глупостей не наделаешь. – Он наклонился и провел пальцем по моей щеке. – Даже не верится, что все оказалось так просто. Такая умненькая девочка, а попала в столь примитивную ловушку. Интриги Теодоро оказались мне на руку, хотя он явно на это не рассчитывал.

Барон рассмеялся неожиданно красивым торжествующим смехом, а я подумала, что Теодоро знать не знает какого-то там провинциального аристократишку с его мышиной возней вокруг наследства Эрилейских. В том, что именно вокруг наследства, а не меня, не сомневалась: да, я этому дону нравлюсь и сама, но еще больше ему нравится то, что со мной связано. Захотелось двинуть ему по физиономии, и внезапно я почувствовала, что руки начали меня слушаться. Совсем чуть-чуть, но начали.

– Спи, любовь моя, и пусть тебе снятся хорошие сны, – опять наклонился ко мне Эмилио. – А когда проснешься, начнется новая жизнь. Она тебе понравится.

Последняя фраза прозвучала угрожающе, поэтому желания дожидаться новой прекрасной жизни не возникло. Меня и старая устраивала, и пока получается, что все изменения – только к худшему. Бежать надо при первой же остановке. Даже если перебирать ногами еле-еле, можно отойти на достаточное расстояние, чтобы после зелья меня никто не связал с каретой. Зелье?.. Я осторожно провела рукой к карману. Движение было медленным, почти незаметным в полутемной карете, но Эмилио внезапно напрягся. Я замерла. Но, как выяснилось, насторожился Эмилио не из-за меня. Он сдвинул створку в окошке и зло спросил кучера:

– Почему замедлился? – В ответ прозвучало что-то неразборчивое. – Плевать. Сейчас самое важное – время. Лошадей сменим на ближайшей станции. Гони!

Карета ускорилась, потому что покачивание стало интенсивнее, усилился грохот от колес. На этом фоне удалось дотянуться до кармана. Содержимое оказалось на месте. Самое забавное, что второй рукой я все так же судорожно сжимала письма, пусть уже не было уверенности в том, что они настоящие. Быть может, письма Эмилио с нужной фразой были добавлены к моему дневнику для правдоподобности? Не зря же защитный кокон открывался по его имени, в то время как тайники Эрилейских срабатывали на другое слово. Впрочем, оставлять их я все равно не буду.

Рука двигалась все легче, по телу толпами пробегали мурашки, но не те, что бывают от близости нравящегося субъекта, а те, что приходят после вынужденной неподвижности, когда каждое движение сопровождается неприятными ощущениями. Заодно включилась голова и подсказала, что побег будет не столь легок, как представлялось поначалу: вернут, едва заметят, что в карете никого нет. А это значит… что в карете кто-то должен быть. Хотя бы фантом. Теоретически я умела их делать, практически их сотворяла Эстефания. Так же, как и отвод глаз. Но теория с практикой не всегда дружат, а я отнюдь не все «вспомненное» проверяла. Казалось важнее как можно больше «вспомнить», и я успела почти все.

Как говорил один мой знакомый из прошлой жизни, деньги надо вкладывать не в акции и недвижимость, а в себя, в свое образование. Акции могут обесцениться, недвижимость – развалиться, а знания и умения навсегда останутся с тобой и помогут выплыть в самой тяжелой ситуации. Можно перестать быть герцогиней, но запомненные магические практики останутся при мне. Если, конечно, вдруг не останусь без магии. Ни о чем таком я не читала, но этот вариант тоже не стоило отбрасывать.

Карета опять замедлилась, но на этот раз Эмилио не занервничал. Отодвинул шторку, выглянул в окно и удовлетворенно хмыкнул. Вскоре мы вообще остановились, и мой похититель выпрыгнул из кареты, демонстрируя неплохую физическую подготовку. Я привстала, обнаружила, что конечности хоть плохо, но слушаются, засунула пачку писем в карман и стала выплетать заклинание фантома, копируя собственную внешность. Пальцы двигались с трудом, поэтому процесс шел необычайно медленно, грозя в любую минуту сорваться. Было очень много отвлекающих факторов: лошади недовольно ржали, Эмилио что-то кому-то выговаривал, а вскоре к его командному голосу присоединился льстивый голосок Эсперансы.

Фантом получился плотным на ощупь, но немного прозрачным. Я понадеялась, что в темноте кареты будет не особо заметно, набросила на него укрывавший меня плед и осторожно открыла дверцу, противоположную той, рядом с которой сейчас беседовали Эмилио с подельницей. Ничего не скрипнуло – ни когда открывала дверцу, ни когда притворяла. Слуга, следивший за имуществом Эмилио, делал это на совесть, не забывая смазывать петли, чтобы те не беспокоили хозяина.

Двигаться приходилось осторожно не только потому, что побег могли обнаружить, но и по причине подгибавшихся от слабости ног, так и норовивших уронить меня, а при падении я рисковала не подняться – внизу было довольно грязно и вязко. Проверять, в чем вязнут ноги, желания не было, поэтому приходилось контролировать каждый шаг, чтобы не упасть.

Выплетать заклинание отвода глаз оказалась уже не в состоянии – на ногах бы удержаться. Понадеявшись на темноту, тихо, вдоль стеночки, стала двигаться от кареты, стоявшей рядом с конюшней. Чем больше делала шагов, тем легче они мне давались, словно кровь начала в усиленном режиме выводить ту гадость, которую высыпал на меня Эмилио.

Свернув за угол, я достала бутылочку с зельем и капнула из нее на ладонь. Капелька засияла, как маленькая жемчужина, которую я тут же отправила в рот, и на языке она разошлась сладостью меда и пряным гвоздично-коричным ароматом. Не самый плохой вариант. Не знаю, изменило ли зелье внешность, но на кружившуюся голову и подгибающиеся ноги точно не подействовало.

Срочно требовалось укрытие. Я стояла рядом с приоткрытой дверцей сарая, в него и зашла. Медленно, как дряхлая старушка, забралась по лестнице под крышу и зарылась в ворох сена. Успокоилась не раньше, чем услышала звуки отъезжающей кареты. Надеюсь, пару часов фантом выдержит, а там и сам Эмилио уснет, а когда проснется, не сразу поймет, где меня потерял. В любом случае сил двигаться дальше у меня не было. Я закрыла глаза и провалилась в сон.