Главред: назад в СССР (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 44

— Что ж, — немного подумав, сказал Краюхин. — Собственно, мы примерно о том же и говорили в обкоме. Ты, главное, пойми, Кашеваров — я на твоей стороне. Нравится мне твоя идея. Но тут, понимаешь, пока непривычно все. И не всем нравится.

Он многозначительно посмотрел на меня, и я задумался, не намекает ли он на Клару Викентьевну. Впрочем, даже если и так, сам я это озвучивать не стану. Лучше смещу акценты.

— А как же выступление генерального секретаря по поводу гласности? — выдал я свой главный аргумент, который уже использовал в разговоре с Громыхиной.

— Да есть она, твоя гласность, — вздохнул Анатолий Петрович. — Только она умеренная должна быть. Не все подряд. Ведь какова наша цель?

— Умеренная критика недоработок с целью последующего исправления, — я вспомнил детали доклада генсека, решив не давить и не спорить слишком уж явно с Краюхиным. — По крайней мере, я так понял товарища Горбачева…

— Ты давай не юли, Кашеваров, — поморщился Анатолий Петрович. — Раз взялся что-то делать, так делай и говори прямо. Наша цель — чтобы люди знали мир, чтобы учились думать, чтобы вражеские голоса не казались истиной, а чтобы советские граждане могли посмеяться над тем, как они нас представляют. Вот она гласность — как лекарство для разума. Но лекарства не должно быть слишком много, иначе оно станет ядом. Мы приучили людей, что все в газетах — это истина. И если резко выйти за рамки, это же сломает многих из них. Так что постепенно. Двигаться вперед, но не рвать. У тебя, Кашеваров, сейчас задача такая и ответственность, что впору вешаться.

— Что, прямо как новая коллективизация и индустриализация? — я немного подыграл первому секретарю, хотя его речь, чего уж греха таить, мне и в самом деле понравилась.

— А хоть бы и так, — парировал Анатолий Петрович, затем посмотрел на меня, хитровато прищурившись. — Или ты сам не веришь в то, что делаешь?

— Очень даже верю, — без тени сомнений ответили я.

И мысленно вновь согласился с Краюхиным — гласность задумывалась именно для этого. Чтобы дать людям возможность задумываться, обрести критическое мышление и не бояться его применять. Но потом, как говорил один политический деятель из девяностых, хотели как лучше, а получилось как всегда. Пройдет всего всего пару лет, и советские газеты захлестнет волной такой чернухи, что у бывалых циников глаза на лоб полезут. Вот только я-то планирую не выходить за берега, и осталось только Анатолию Петровичу это доказать.

— Вот и отлично, — первый секретарь смотрел на меня одобрительно и дружелюбно.

— Я так понимаю, что зеленый свет концерту на таких условиях дан? — я сразу схватил быка за рога.

— Меня в худсовет возьмешь, — потребовал Краюхин.

— Договорились, — ответил я.

— Тогда свободен.

Мы попрощались, и я помчался вниз, к ожидающему меня водителю Севе, чтобы побыстрее вернуться в редакцию и подписать газету в печать.

[1]Песня «Путь наверх», входящая в совместный альбом «Смутное время» Валерия Кипелова и Сергея Маврина (запись 1997 года). Текст: Маргарита Пушкина, музыка: Валерий Кипелов.

[2] ОБХСС — Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. Занимался экономическими преступлениями.

Когда я, запыхавшись, влетел в свой кабинет, Шабанова с Мирбах уже принесли свои материалы. Я поблагодарил их и отправил думать о следующих темах, потом слегка попридержал Зою.

— Материалы о Котикове и Леутине не ушли в мусорную корзину, — сказал я девушке, и на ее усталом лице появилось подобие вымученной улыбки. — Я только что был у Краюхина, он дал добро на сборный концерт самодеятельных ансамблей. Есть пара условий, но они выполнимы. Так что не отчаивайтесь.

Зоя расправила плечи, улыбнулась уже гораздо смелее и шире. Потом поблагодарила меня и ушла вслед за Мартой Рудольфовной. А я вернулся к осунувшемуся от непривычной для него нагрузки Бродову.

— Ну, что, Арсений Степанович? — нарочито бодро осведомился я. — Выходит у нас каменный цветок?

— Выходит, — улыбнулся толстяк, считав мою отсылку на книжку Бажова. — Осталось фотографии подобрать для обеих полос.

— А вот для этого, — я назидательно поднял указательный палец, — я и попросил наших фотокорреспондентов создать архив. Как раз для таких случаев.

Я уселся в свое кресло, связался с секретаршей и попросил ее передать мою просьбу Фельдману, которого я потом планировал сделать главой фотоотдела.

Когда взъерошенный Леонид принес мне целую кипу разнообразных снимков, я уже полностью вычитал обе полосы, внес свои правки и готов был нести материалы на верстку. Фотографии мы принялись выбирать втроем, и вскоре мы с Бродовым, получив «добро» Клары Викентьевны, помчались к метранпажу Правдину, который уже наверняка мысленно меня убил раз пятнадцать. Но что поделать — если хочешь качественного контента, порой приходится потерпеть.

Арсений Степанович пыхтел как паровоз, и мне в какой-то момент даже стало его действительно жаль. Надо бы записать его, что ли, к Ямпольской, чтобы здоровье проверить. А потом и в «качалку» к Вовке Загораеву отвести. Вместе с остальными желающими. И не только туда. Еще можно организовать совместные походы с коллективом. Взять напрокат рюкзаки, составить маршрут и пройтись по крутым берегам Любицы. В это время они еще не застроены коттеджами «новых русских», как в девяностые начнут называть нуворишей-бизнесменов. А потом, уже в двадцать первом веке, на берегах нашей любимой речки возникнут целые закрытые поселки, и природа отодвинет свои границы — до той самой стрелки, где я в прошлой жизни помогал волонтерам-спасателям искать пропавшего мальчика.

— Неужели готово, Евгений Семенович? — метранпаж говорил спокойно, но на лице его застыла язвительная улыбка.

— А вы сомневались, Павел Прокофьевич? — я вернул подначку и гордо вручил ему материалы с отличными фотоиллюстрациями.

Правдин кивнул, резонно решив не вступать в перепалку, и вместе мы стали готовить гранки, чтобы ускорить процесс. Дамы-корректоры быстро вычитали тексты, обрадовавшись, что дело идет к штатной сдаче газеты без проволочек, нам с Бродовым выдали полностью обновленный макет, и я лично, оставив Бродова отдыхать с Правдиным, направился к парторгше Громыхиной.

— Подпишите, пожалуйста, Клара Викентьевна, — войдя к ней в кабинет, я протянул гранки, говоря максимально вежливо. — Сдаемся вовремя, по графику.

— Это радует, — безучастно ответила она и сосредоточенно принялась читать новые полосы.

Я присел на стул для посетителей, терпеливо ожидая вердикта. На часах уже было четверть шестого, и сумасшедший рабочий день подходил к концу. Под тиканье ходиков я осматривал убранство, зацепился за корешки стоявших на полках книг. «Зори над Любгородом» Павлентьева, «Как закалялась сталь» Островского, «Железный поток» Серафимовича, «Конармия» Бабеля. И, конечно же, «Молодая гвардия» Фадеева. Книги, знакомые с самого детства.

— Что ж, — подала голос Громыхина, отвлекая меня от воспоминаний. — Газета готова к печати. Сдавайте, Евгений Семенович.

Внутри у меня все запело. Учитывая, что это мой первый собственный «принт», к тому же с относительной легкостью пробившийся через цензуру, наступил миг триумфа. Правда, это пока еще только первый шаг к победе — я выиграл битву, но не войну. И впереди у меня еще десятки таких номеров, прежде чем окончательно спадут ограничения, мешающие газете развиваться. Уже завтра с утра я буду выслушивать свой огромный коллектив, наперебой предлагающий мне идеи. А ведь еще остались в работе темы про милицейский патруль, что мне обещал Бульбаш, и о ликвидаторах чернобыльской катастрофы. Но последним я займусь сам, еще раз напомнив об этой теме Краюхину. Позвоню зятю Толика из кровельного цеха ЗКЗ, договорюсь о встрече. А потом… Черт, даже голова кружится от предвкушения всего того, что мне еще предстоит сделать!

— Спасибо, Клара Викентьевна! — я улыбнулся Громыхиной и побежал вниз, радовать Бродова и Правдина, которые ждали меня в цехе предпечатной подготовки.