Ванька 2 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич - Страница 15

Кто-то даже начал разгром русской армии предрекать. Таких было не много. Другие с ними не соглашались, говорили, что Япония истощена, даже старух там уже в армию берут…

Прошёл по нашему селу слух о возвращении в армию генерала Скобелева. Поговаривали, что в своё время он не умер, скрывался, а теперь и объявился. Предложил российскую армию даже возглавить.

Оставайся брат Ванюха

Зелену траву косить,

А мне бедному мальчишке

Шинель серую носить…

Сосед Федора контрибуции боялся. Покорится де Россия Японии, придётся нам с японцами рассчитываться. С народа деньги начнут собирать, всё на плечи крестьян положат. Так плохо сейчас живём, а потом только будет хуже…

Федор ему за эту контрибуцию морду и раскровенил. По-соседски. Не сильно.

Я уже порекрутился,

Трое санок изломал.

Лошадь сивую изъездил,

А в солдаты не попал…

В первых числах декабря в волостное правление пришла бумага. О мобилизации. Запасных старших сроков и многосемейных не трогали. Штатная норма была спущена только для молодых запасных. Не отказывались и от добровольцев. Они тоже в норму шли.

Бабы завыли, молодёжь зарекрутила…

Мало мало поработал,

Двадцать два года отдул.

Остаётся две недели

Погулять мне молодцу…

Тут и там гармошки заныли, рекрутские частушки стали слышны…

Не больно они весёлые, рекрутские частушки.

Не на блины молодые мужики и парни отправлялись.

Все ли вернутся…

Коснулось это дело и меня.

Брили брили нас молодчиков

Во нынешнем году.

Как дадут нам во невесты

По казёному ружью…

Из приёма вышел я,

Здравствуй милая моя.

Мои острижены волосы,

Не узнала ли меня…

(Приведенные в главе вятские рекрутские частушки начала 20 века можно ещё прослушать в «Доп. материалах». Там патефонная пластинка.)

Глава 27 Без меня меня женили…

Сегодня я рано-рано встал.

Выспался.

Третий день ведь уже по тёмному времени ломаться не хожу. Федор, пока в волости мобилизация идёт, ломания запретил.

Вятский губернатор, тот подписал обязательное постановление о запрете во всей губернии продажи огнестрельного оружия, кроме как лицам с именным разрешением от уездного исправника, а также любого холодного оружия, кастетов, тростей с вделанными клинками, финских ножей и кистеней, а атаман нашей бойцовской артели ввел запрет на ломания. В селе парни и мужики рекрутят, пьют как в последний денечек… Пьяный на ломании — до беды не далеко. Тем более, что Егора-гармониста сейчас нет. Некому вовремя взбесившегося остановить…

Воды на фельдшерский пункт с реки наносил. Печь затопил. Сижу, на огонь смотрю.

Дверь бухнула, Павел Павлович на своём рабочем месте без опоздания появился. С улицы у него очки запотели, стоит, платочком их протирает.

— Опять, Ваня, поленницу у нас развалили…

— Рекрутят, — совсем как местный уже я Павлу Павловичу ответил. Дома-то такого слова я не слыхивал, а тут вот такое иногда выговариваю…

— Рекрутят…

Фельдшер вдруг смешную рожу скорчил и старушечье-козлиным голоском пропел.

— Во солдаты отведут,

Одёжу розную дадут.

На головушку башлык,

Возле боку вострый штык…

Я не утерпел, рассмеялся. Не к добру, как оказалось.

Хворых с утра пришло только двое, так что освободились от обязательных занятий мы с Павлом Павловичем быстро.

— Давай-ка, Ваня, чайком кишочки пополощем…

Я отказываться не стал. Поддержал здравое начинание земского фельдшера.

Только самовар был готов, как у нас ещё один посетитель появился. Федор. Вот уж кого мы не ждали…

Вернее, Павел Павлович. За всё время его работы здесь Федор ни разу не баливал. Порезы и ушибы ему Евдокия самолично лечила.

— Проходи, проходи, Федор. — засуетился фельдшер. Атаман — лицо в селе значимое. — Чайку с нами выпьешь?

Тот согласился. Причем, с невеселой радостью какой-то, как будто что-то неприятное оттягивал. Вид у него такой был… Будто сделать Федору что-то обязательно надо, но дело это не совсем правильное, даже, как лучше сказать — не совсем хорошее. Нет, для кого-то хорошее, а для другого — не хорошее. Такое вот, скользкое…

Натянутое какое-то у нас шло чаепитие. Всё больше молчаливое. Павел Павлович Федору ещё выпить чайку предлагал, тот в ответ кивал, слова не проранивал. На меня посматривал. Как-то так…

Сидел Федор, третью уже кузнецовскую чайную чашку с голубой каемочкой допивал. Тут и услышал я от него новость.

— Мы тебя, Иван, в добровольцы записали…

У меня чай не в то горло пошёл.

— Как так? — фельдшер на атамана смотрел сейчас очень не добро.

Меня у него забирали. Глину, из которой он голема лепил. Бойца-бузника по своей авторской методике. Дело всей его жизни на пол дороге останавливалось.

— Общество так решило.

Федор как тяжкий груз с плеч сбросил. Сообщил новость.

Я сидел и молчал. Сказать мне было нечего.

— В штатную норму от волости добровольцы входят…

Понятно, понятно… Вместо чьего-то сына, мужа, брата я пойду за веру, царя и Отечество. А, что — правильно. Кто я здесь в селе? Чужой. Сирота-сиротинушка, тонкая в поле былиночка. Некому меня защитить.

Так боком мне бумага писаря из волостного правления и вышла. Нужная для проживания тут и устройства на земскую службу в фельдшерский пункт. Всё делалось для благого дела, а вот какой пипидастр и пердимонокль получился. Бумажку-то мне не только на руки выдали, но и куда следует вписали. Меня. Как жителя данного села. Со всеми вытекающими. Думали, как лучше, а получилось…

— Без меня меня женили, — только я и сказал, глядя в глаза Федору.

— Вот так. — атаман кривовато усмехнулся.

Видно было, что не больно этому он рад.

Федор встал и не прощаясь вышел.

Я тоже. Встал. К шкафу прошагал. Открыл его. Четверть со стеклянной притёртой пробкой достал. На стол её поставил. Всё как в тумане от обиды у меня в голове плыло. Торкнуло здорово.

Налил в свою чайную чашку спирта. Выдохнул. Спирт в себя влил. Так три раза.

Павел Павлович ничего мне не сказал. Сидел, вздыхал тяжело.

Крыша у меня поехала.

— Пошёл я рекрутить, — уведомил я расстроенного фельдшера.

Глава 28 Неожиданный поворот

Уххх…

Плохо мне совсем что-то…

Слабость во всем молодом организме.

С обеда я поленницы у фельдшерского пункта возвожу. Делаю, как было…

Ну, правильно. Сам вчера развалил, сегодня и восстанавливаю.

Порекрутил…

Как рекрутил, я только местами помню.

Вышел на мороз после новости от Федора, каждую жилочку у меня трясло от обиды. Может, ещё и после трёх чайных чашек спирта. Их-то зачем пил? Как нашло что-то.

В раздерганных чувствах поленницы и начал крушить. Сам де я их складывал, породил, можно сказать, вот сейчас и развалю. Всё равно — мне в армию. Добровольцем.

Общество так решило.

Одну поленницу развалил, вторую… Дальше — провал. Оказалось, четыре. Мог и больше, но дальше видно меня на улицу потащило.

Я положил на своё законное место ещё несколько поленьев. Всё, перекур.

Закурил. Вспоминать вчерашние выкрутасы попытался.

Ещё кое-что всплыло. Тут я уже по улице иду. Не один. С парнями. К Иванихе. За самогонкой.

Тут меня аж передёрнуло. Папироса из рук чуть не выпала.

Дурное дело не хитрое. Дошли мы с голубчиками до Иванихи. Купили напитка её изготовления. Нам ещё большая скидка вышла. Ну, как будущим воинам.

Как пить самогон начинали — помню. Дальше — опять темная зона.

Следующий светлый промежуток — дерусь. С теми же парнями, с которыми самогонку пил. Что-то между нами вышло. Зачем, из-за чего? Спросите, что полегче…

Что-то не курится. Лучше уж дальше дрова складывать буду. Быстрее всё в порядок приведу, а то самому сегодня стыдно. С дровами воевал…