Кистепёрые - Никитин Юрий Александрович - Страница 31

– Ничего не будем, – сказал я с усилием.

– Как это?

Я пояснил:

– Посмотрим, во что выльется. Искусственным разумом и не пахнет, алармисты пусть успокоятся. Но самим нужно быть строже в формулировках.

Невдалый сказал въедливо:

– Думать, о чём говоришь? А где же свобода слова?

– Демократия была в Элладе, – напомнил я, – когда на каждого грека по два раба, мальчику и козочке, а с той поры мир всё тоталитарнее, авторитарнее и автократичнее. Потому учитесь ходить строем, уже пора, пора. Мы одной конечностью в будущем, не заметили?

– А как же великие свободы Запада по смене убеждения и пола?

– Загнивание, – авторитетно сказал я. – Точнее, воспаление. Временное помешательство общества.

– Подлежит вмешательству психиатров?

Я проигнорировал, ответил Лысенко:

– Лучше сразу хирургов. С топорами. Шеф, но в самом деле, никто не может просмотреть, как продолжает наши программы «Алкома»?

Я поинтересовался:

– Ты в тех прогах, что пишет Невдалый, разбираешься?

Он поморщился.

– У него такой лес доморощенных формул, что мне, как в истории мидян, всё темно и непонятно.

– Не все доморощенные, – ответил Невдалый с достоинством. – Есть и такие, что пальчики оближешь! Правда, краденое, но кто в наше время не ворует? Демократия это обосновала как неотъемлемое право человека.

– А ты демократ?

– В случае кражи разделяю демократические принципы, – ответил Невдалый с достоинством. – Демократия должна быть с человеческим лицом и открытым для пользования задом! А отдельные ещё встречающиеся недостатки есть скрытые достоинства, если посмотреть внимательно, непредвзято и не в анфас. Ну вас, люди денисовского периода, пошёл общаться с «Алкомой», она умница!

Все промолчали, только Минчин сказал с тяжёлым вздохом ему в спину:

– Непонятный, как мислики.

– Зато какие алгоритмы выстраивает, – сказал с завистью Лысенко, – пальчики оближешь.

Минчин криво усмехнулся одной половинкой рта.

– У него алгоритм простой, – сообщил он. – Есть, жрать, лопать, а ещё размножаться. Как у таракана. А что память, как у суперкомпьютера, то заслуга прыгающих генов. Очень удачно скакнули. На нужное место, в нужное время и очень точно. Природа любит такие шутки, чтоб мы ахали и скрежетали зубами от зависти.

Лысенко оглядел его с головы до ног.

– Ух ты, с тебя можно лепить аллегорию зависти.

Минчин вяло огрызнулся:

– А из тебя что угодно!

Я похлопал в ладони.

– Брэк!.. Шаг назад, кирки в руки и в шахту!.. Это сейчас у нас всё убыстрилось, а вдруг завтра вообще до галактических скоростей и размеров?

Оба покорно ушли к своим стойлам, дело не в моей строгой команде, сами чувствуют момент, когда нужно остановиться, но я не успел добраться до кабинета, как навстречу ринулся, как чёртик из коробки выскочив из своей комнаты, Грандэ.

– Шеф!.. Нельзя же так!

Я спросил раздражённо на ходу:

– Многое сейчас нельзя, но зато всё можно в обществе полной открытости и дозволенности. Что тебе не так, старче?

Он встал перед дверью, как бросающийся на дзот.

– Ты же всё видишь! Вы все видите, так почему… Как мне вас убедить?

– Насчёт шашлыков или «Алкомы»?

Он сказал с надрывным отчаянием:

– Остришь? Как ты можешь?.. Её нужно остановить!.. Дело уже не в нашей работе!

– Останови руками курьерский поезд, – посоветовал я. – Или лучше лавину, цунами, ураган… То намного проще.

Он вскрикнул:

– Почему?

– «Алкома» не ураган, – ответил я. – Это ускоряющаяся поступь прогресса. Её остановить… ну разве что ядерной войной и уничтожением цивилизации?.. Откатом в каменный век?

Он покачал головой, покрасневшие глаза не сводили с меня пристального взгляда.

– Сейчас, – пояснил я, – похожие монстры ставят и в других фирмах. Но, думаю, и там такие же страхи. И все делают. Потому что если не они, то мы. А мы – если не мы, то они. У нас глобализация только в разговорах, а без неё этот беспредел.

– А если там люди умнее и остановят? И только мы будем виноваты в гибели человечества?

– Даже гибели? Это точно?

– А если половина на половину, то можно?

– Не остановят, – ответил я и сам ощутил в своём голосе сожаление. – Мне кажется, человечество вообще на прогресс не влияет.

– Что? Это как?

Я напомнил:

– Начиная от взрыва Праатома всё усложняется быстрее и быстрее. По экспоненте. А в остальном прогресс то же самое, что гравитация, скорость света или постоянная Планка.

Уже не только взгляд, а всё лицо и даже вся фигура выражала отчаяние, я вместе с раздражением ощутил жалость.

– Я такое, – вскричал он, – допустить не могу!

– Борись, – ответил я с сочувствием. – Путь прогресса всегда усеян трупами хороших, но не очень умных людей. Как и то, что с прогрессом идут не всегда лучшие.

Он вскрикнул:

– Шеф!.. Но ты-то всё понимаешь?

– И потому я с прогрессом, – ответил я. – Да, может погубить, но застой ещё опаснее. Откат в Средние века не спасёт даже от астероида, не говоря уже о новых смертоносных пандемиях, что осадили нашу крохотную крепость. А мы ещё старые не до конца изжили…

Он в жесте полной беспомощности развёл руки, словно хотел бы обнять и то ли спасти весь мир, то ли придушить.

– Шеф…

– Извини, – отрубил я жёстко, – но с такими настроениями больше не допущу до «Алкомы», каким бы хорошим человеком ты вдруг ни засветился.

– Шеф!

– В прогрессе нет человечности, – объяснил я холодно, – а та, что вносим, прогрессу ни холодно, ни жарко. Это как пара мух на спине слона. А слону всё равно, куда советуют идти и куда стараются направить.

– Но нельзя же ничего не делать?

– А кто сказал, что ничего не делаем?

– Ну да, жмём на акселератор изо всех сил!

– Тормозить бесполезно, – отрубил я. – Да и не наш это путь. Динозавров погубил не астероид! Слишком уж не спешили. А надо закусить удила… Ты закусил?.. Почему нет?.. Закуси и топай жать на газ. Думаю, уже немного до края.

– Пропасти?

– А вдруг там взлёт? – предположил я. – Если хороший разгон?

Он тяжело и с безнадёжностью вздохнул, будто тащит тяжело гружённую телегу в гору, и отступил от двери в сторону, шаркая подошвами туфель от Гуччи.

На новостном экране появился консервативно одетый и немолодой самец в хорошо подогнанном костюме, чисто выбритый, со строгим лицом и понимающими глазами, что значит сообщит о науке или медицине.

Так и оказалось, буднично сообщил, но с радостной ноткой в голосе, что первые мыши, на которых испытали новый метод генной терапии, живут уже три года, чувствуют себя хорошо, выглядят молодо. Третья стадия экспериментов с ДНК показала: уже через пять-семь лет можно приступить и к клиническим испытаниям этого метода на малой группе отобранных добровольцев.

Когда закончатся все три обязательные стадии с постепенным расширением числа испытуемых, станет доступным массовый переход в бессмертие.

«Не в бессмертие, – отметил я автоматически, – а в стадию пренебрежительно ничтожного старения, но за ней в самом деле придёт и настоящее бессмертие, в котором подпитка лекарствами уже не потребуется».

Тут же начался в режиме реального времени сетевой хайп, пошли дискуссии, споры. Одни ликуют, другие бьют тревогу, предрекают вымирание или падение интеллектуального уровня до лемуров. Любая обслуживающая техника изнашивается, но ещё нет такой, чтобы ремонтировала её и саму себя, а человек без трудностей обязательно деградирует.

Я движением брови сменил новости медицины на события в мире железа. Пытались прорваться каналы с новостями моды, кухни, вязания, туризма и прочей недостойной разумного человека хрени, но натыкались на ментальный блок уважающего себя человека и гасли.

– Только бы дожить, – прошептали мои губы, – разберёмся. Опустимся до обезьян или нет, знают только бабкованговцы, а так помрём без вариантов.