Наследница (СИ) - Островская Алина - Страница 47

- Ты успела передать ему какую-то информацию?

- Нет, - закрутила головой, покусывая губы.

- Посажу гаденыша в контейнер и пущу в кругосветку. Без еды, воды и разумной компании, - устало вздохнул мужчина и растер висок.

- Есть идея получше. - заявил Давид, пряча свой огнестрел за пояс брюк. Злость ещё клубилась возле него, мелькала на дне расширенных зрачков, но помимо неё появились облегчение, капелька азарта и вызов. Он не испугался возможности загреметь в тюрьму, а принял ее как данность, подстегивающую к решительным действиям.

- Отплатим ему той же монетой.

Шлёпок кипы документов вынудил Ольховского оторваться от смартфона. Тонкие губы сложились в самодовольную ухмылку, а взгляд с масляным отблеском окинул меня с ног до головы. Мужчина напротив - надменный и напыщенный - ликовал. Если я принесла необходимые документы, значит он выиграл. Сломал женщину, грязно манипулировал ей, а теперь пришло время собирать сливки.

Сегодня я в образе подавленной и униженной. Без косметики и укладки, словно рыдала до самого утра.

- Верни рубашку.

Ольховский улыбнулся шире, и снова пробежался глазёнками по джинсам и льняной рубашке.

- Как тебе ночь с итальянцем? Так же горяча, как с Давидом?

- Идите к черту.

- Фи, как грубо. Ты злая, потому что он не доставил тебе удовольствие? Моретти эгоист в постели? - с напускным ужасом полковник прикрыл ладонью рот и округлил глаза.

- Испытайте на себе, а потом расскажете.

- Дерзишь. А ведь жизнь твоего Давида ещё в моих руках. Хотя, какой же он твой, если ты переспала с другим, верно?

- Вы дали слово, - для убедительности я сжала кулаки и слегка наклонила голову, пряча глаза. В этот момент, по закону жанра, они должны заблестеть от слез.

- Как просто управлять женщиной. До чего слабое, чрезмерно эмоциональное существо. Ради любимого вы способны перешагнуть через себя, но стоит ли он того? Нет, ни капельки, - Ольховский пододвинул к себе документы и без интереса пролистал. - Правда в том, Анна, что я передумал возвращать тебе улику.

Мужчина прищурился, воображая свой головокружительный успех, и елейно улыбнулся.

- Так и вижу пёстрые заголовки новостных лент: криминальный авторитет упрятан за решётку на двадцать лет; торжество правосудия: полковник в отставке навёл порядок в городе.

Сердце забилось чаще. Я надеялась уйти отсюда крепко сжимая кусок ткани, виновный во всем этом бедламе. Ольховский обманул, просто воспользовался мной. А что если бы вчера Давид не явился в особняк Моретти? Тогда бы я с треском проиграла все партии. Нельзя связаться с шантажистом и уповать, при этом, на его добропорядочность. Такие люди априори склонны к обману. О чем я только думала...

- Вы отвратительны, - выплюнула я, смерив его презрительным взглядом. Даже играть не пришлось.

- Это говорит мне дочь сутенера, - противно рассмеялся он.

Из его кабинета я выскочила, громко хлопнув дверью. Смех сопровождал меня до самой улицы, впиваясь омерзительной интонацией прямо в мозг. Обыграл, обвёл вокруг пальца. Чуть ни сломал мне жизнь.

С Давидом мы так и не поговорили. Он непривычно молчит, задумчиво хмурится, старается долго на меня не смотреть. Сжала в кулачок кулон на груди и судорожно вздохнула. Что если я все испортила? Если за два месяца он разлюбил? Нашёл другую? А меня искал только для того, чтобы проучить?

«Убери руки от моей женщины» - прозвучал его голос в голове. Нет, я хорошо знаю этот собственнический тон. Он не остыл.

Быстрым шагом я убиралась подальше от Ольховского, боясь, что кто-нибудь из его мордоворотов пристанет ко мне и втянет в ещё какую-нибудь авантюру. С них станется. Небольшая тревога клокотала под рёбрами, вынуждая все время оглядываться. Когда расстояние между нами можно было измерить парой кварталов, а разум согласился с отсутствием погони, шаг замедлился сам собой.

Глубоко и поверхностно дыша, я пробиралась по людным улицам: мимо невысоких белокаменных домов с алой черепичной крышей, небольших магазинчиков, пекарен, источающих головокружительный аромат свежей выпечки, статных католических соборов, - и, словно видела все это впервые. Не будь на сердце тяжелого морального груза, я бы точно насладилась этой необыкновенной, размеренной атмосферой. Непременно попробовала бы настоящую пиццу, прогулялась бы по ночной Флоренции и долго бы разглядывала звёздное небо. Я по-детски зажмурилась, горячо взмолившись про себя: «Господи, пусть все будет хорошо... я обещаю, что....».

Настроившись на торг, я собиралась сулить небу примерное поведение, благотворительность и регулярное посещение церкви по воскресеньям, но меня прервал голос, приковавший своей низкой частотой к земле.

- Аня, садись в машину.

Зажмуриться пришлось сильнее. До разноцветных звёздочек перед глазами. Нравоучительный тон не обещал легкомысленней беседы. Давид снова не в настроении, но хотя бы дождался меня, как обещал.

Воровато оглядевшись, подошла к припаркованной машине и скользнула на переднее кресло. Замки на дверях тут же щелкнули, и чёрный седан с тихим гулом мотора втиснулся в общий поток машин.

- Все получилось?

От холодности его тона я замерла с ремнём безопасности в руках. Подняла взгляд на мужчину. Тот же безупречный профиль, ухоженная щетина, переходящая в бороду, прямой нос и густые смоляные ресницы, загибающиеся к бровями. Все тот же Давид, но теперь такой отстранённый. Словно между нами образовался огромная пропасть, которую я вырыла собственными руками.

- Ольховский не отдал рубашку. Мне очень жаль, - эта новость тяготила пуще остального. Пусть играет в молчанку сколько угодно, но его свобода для меня по-прежнему важнее всего. - Нужно что-то придумать, - тихо добавила и отвернулась к окну. Городской пейзаж постепенно сменялся завораживающими видами Тосканы. Только сейчас, разглядывая изумрудные поля и стройные кипарисы, я вдруг осознала степень морального опустошения. Ни трепетного восторга от природной красоты, ни желания узнать куда мы едем. Совершенное в своём проявлении безразличие.

- Поговори со мной. Так паршиво на душе, - едва слышно проговорила я. Казалось мой голос растворился в шелесте шин, пробирающемся в салон от набранной скорости.

- Так бывает, когда пытаешься взять на себя мужскую зону ответственности, Аня.

Я развернулась к нему и изогнула бровь. Он мельком взглянул на меня и тут же вернул внимание дороге.

- Мои проблемы - только мои. Ты о них даже думать не должна, не то чтобы пытаться решить. Нужно было позвонить мне, объяснить все, а не улетать в Италию.

- Я ведь испугалась... за тебя. Он бессовестно угрожал, манипулировал. Откуда мне было знать, что Ольховский обманет? Не отдаст эту проклятую рубашку?

- К черту эту рубашку! - наконец-то взорвался Давид. Огонь в его глазах полыхнул, пальцы, обвитые вокруг руля, побелели. - К черту свободу, добытую таким путём! - цедил он каждое слово сквозь зубы. - Пусть весь мир катится к черту, если тебе нужно..., - последние слова он не договорил, но и так все понятно. Он приложил костяшки правого кулака губам, продолжая играть желваками.

- Между нами... между мной и Моретти ничего не было. Клянусь, - шёпотом добавила.

- Я знаю. Слышал ваш вчерашний разговор, - спокойнее проговорил Давид, а у меня словно гора с плеч.

- Прости меня... я была не права, но в своё оправдание скажу: любовь делает из нас глупцов. Мое сердце разрывается от мысли, что твоему заточению я буду виной.

После слов о любви, как мне показалось, взгляд Давида стал мягче, а тон бархатистее. Исчез этот звериный рык, пробирающий до самых

косточек.

Долюбить тебя надо. Это я помню. Это я могу.

- Влажным мечтам Ольховского не суждено сбыться, Аня. Во-первых, грязнухой я сам не занимаюсь уже давно. Так что кровь на рубашке ни о чем не свидетельствует. А, во-вторых, не дорос ещё он, чтобы против меня дела фабриковать. Так что выбрось из головы любую мысль о моем возможном заключении. Этому не бывать.