Мавзолей для братка - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/72
• Следующая

«Прочь! Прочь отсюда!..»

Георгий остановился лишь на мгновение и то у самой опушки леса, чтобы успокоить рвущийся наружу желудок, и помчался дальше, сверкая голыми пятками: одежду и оружие он по-прежнему держал в охапке, не давая себе даже секунды, чтобы одеться.

«Прочь!..»

Он совсем не думал о том, что в прошлый раз заблудился именно в этом месте. Не до таких мелочей было объятому животным ужасом человеку, только что выскользнувшему из липких объятий неминуемой смерти.

Поэтому, услышав чей-то голос, он еще продолжал «на автомате» лететь вперед несколько мгновений…

– Стой ты, чудило! – повторил тот же голос, и Арталетов наконец остановился, едва не снеся лбом встречное дерево.

Сначала он подумал, что это разбуженное воображение шутит с ним такие шутки: откуда в непроглядном мокром лесу, да еще в такую пору человек? Но голос все еще стоял в ушах, абсолютно реальный, и, выставив перед собой шпагу на всякий случай, герой все-таки обернулся, готовый сорваться с места при любом подозрительном движении.

– Живопырку-то свою убери – не укушу, чай! – недовольно протянул голос. – Ишь, взяли моду железяками разными тыкаться…

– Где вы? – в смятении крикнул Жора, вернее, прошептал перехваченным горлом: второго монстра его сердце, бьющееся о ребра перепуганной пташкой, не вынесло бы. – Я вас не вижу!

– Тогда разуй глаза, – спокойно ответил голос.

«Тоже мне совет!..»

Но, приглядевшись, беглец все-таки разглядел маленький сгорбленный силуэт посреди маленькой полянки, принятый поначалу за пенек. Это и был пенек, но на пеньке сидело какое-то живое существо…

– Это вы со мной разговариваете? – осторожно спросил Георгий, немного опуская шпагу.

Существо казалось безобидным, но попробуй разбери тут…

Арталетов пошарил в кармане колета и выудил то, за что Горенштейн, узнай это до отправления, убил бы святотатца на месте, – дешевенькую газовую зажигалку. Вот уж невозможный в средневековье артефакт так артефакт!

Чиркнул кремень, и в руке путешественника затеплился крохотный огонек, светивший больше себе под нос, чем освещающий окружающее. Но и в его трепещущем свете Арталетову удалось разглядеть сидящее на пеньке, горестно подперев подбородок кулачком, маленькое мохнатое существо, не больше среднестатистического кота размером. Этакий роденовский «Мыслитель» в миниатюре.

– Ну, насмотрелся? – недовольно фыркнул «кот», сверкая огромными, словно у тропического лемура, глазищами. – Тогда погаси огниво – глаза слепит.

На кота он походил лишь условно: круглая щекастая мордочка, вздернутый носик, растрепанные волосенки… Хотя, опять же, мохнатые чуткие ушки, по-кошачьи торчащие вверх… Пресловутый Кювье впал бы в истерику при одном виде столь странного создания.

Зажигалка нагрелась и стала жечь пальцы, и «шевалье», чертыхнувшись, погасил ее.

– Так-то лучше, – буркнуло существо, отворачиваясь. – Чего в харчевню-то выморочную поперся? Не знаешь, что ли, чем такие дела кончаются? Я тебе сигналил-сигналил…

– Ты кто такой? – обрел дар речи Георгий.

– Кто? Дед Пихто, – огрызнулся «кот». – И бабушка Никто. Домовой я.

– В лесу?

– А где же еще? Не с упырем же этим жить! Лучше уж в лесу…

– Так ты из харчевни? А что с папашей Мишленом?

– Эк, хватил! Папаши Мишлена уж год, как на белом свете нет. И я тут столько же маюсь, неприкаянный, бездомный, – с жалостливым надрывом закончил домовой.

«А ведь я зря нахваливал меткость Дмитрия Михайловича, – похолодел путешественник. – По моим „часам“ он еще несколько месяцев назад был живехонек… Может быть, десяток лет прошел, да не один. Кота моего, поди, и в живых давно нет…»

– Слушай, домовой, – осторожно начал он. – А меня ты, случаем, не помнишь, раз в харчевне у Мишлена покойного жил?

– Почему не помню? Не помнил бы, так и не предупреждал бы. В прошлом году ты у нас был. Нажрался тогда с охальником этим, шутом королевским, и сгинул куда-то.

Георгий перевел дух. Дмитрий Михайлович ошибся всего на год, и это не могло не радовать. Возможно, Кот еще жив и не настолько дряхл, чтобы не помочь спасателям. Да и Леплайсана хотелось бы встретить таким же, каким он был при донельзя скомканном расставании, а не рассыпающейся на ходу дряхлой развалиной, пропитанной алкоголем по самую макушку.

– Так это ты тогда выл? – спросил он, присаживаясь на корточки рядом с грустящей нечистью, слава богу и в самом деле практически безобидной, которую и нечистью-то считать не след.

– Я, – тяжело вздохнул домовой.

– А чего же словами не сказал? Крикнул бы: «Берегись!», к примеру, или что еще.

– Ага! Послушал бы ты! Ты ж промок весь, трясся, глоток чего-нибудь горячего хотел больше, чем душу свою спасти. В другое-то время упырю этому глаза тебе отвести не удалось бы…

Арталетов вспомнил тянущиеся к его горлу когти и передернулся от отвращения.

– Опять же, – продолжал мохнатый доброхот, – Не к лицу мне так уж открыто на твою сторону, человек, становиться. Мы ведь с этим упырем проклятущим, как ни крути, а оба из одного окопа будем. И он, и я – нечистая сила! – Говоря последние слова, домовой даже несколько приосанился. – Вдруг кто услыхал бы? А так, мол, птица ночная кричала, и взятки гладки.

– Ну, спасибо тебе, домовенок… – Георгий вспомнил старый мультфильм и добавил: – А тебя, случаем, не Нафаней зовут?

– Не, не Нафаней, – встрепенулся домовой. – Нафаней, Нафанаилом то есть, моего дедушку кликали, а меня – Аганей.

– А это от чего уменьшительное? – покрутил в мозгу некруглое имечко путник. – Что-то не соображу.

– Эх, деревня! – покровительственно взглянул на Георгия сверху вниз Аганя. – От Агафангела, конечно, от чего же еще?

– Угу-м.

На «деревню» Арталетов ничуть не обиделся: все-таки маленький грубиян очень помог ему своим тарзановским воплем в трудную минуту, как ни крути.

– А что с Мишленом-то произошло? – спросил он, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

– А чего с ним могло произойти? Угробил его проклятый упырь, и сынишек его угробил. Жена, правда, сама преставилась, так что ей повезло…

– Как же повезло, если преставилась? – не понял Георгий.

– А то, что душа ее, может быть и в раю сейчас, а у старика с пацанами – пропала с концами. Коли на зуб вампиру попадешь – вовек не спасешься. Хотя она-то, может быть, и спаслась бы.

– Почему?

– А ты не понял? – издевательски прищурился Аганя (в чуть теплящихся предутренних сумерках черты его лица уже можно было смутно различить, приглядевшись). – Не заинтересовала бы она кровососа.

– Почему?

– Ну, ты и тупо-о-ой! – протянул Аганя совсем по-задорновски. – Тот ведь упырь не простой, а Голубой Вампир. А голубые вампиры…

– Все, все! – оборвал его Арталетов, перед глазами которого будто вживую встал жеманный облик нового хозяина корчмы, пока тот еще не превратился в чудовище: ему вдруг снова захотелось прочистить желудок. – Не нужно пояснений! Как такую мразь только земля носит…

– А ты вернись назад и, это самое… – Домовой неопределенно покрутил лапкой. – Избавь от него землю и все такое.

Нет, возвращаться в корчму, пусть из самых альтруистических побуждений, Георгию не хотелось. У него, в конце концов, своя задача…

– Знаешь, Аганя… Некогда мне. Может быть, на обратном пути…

– Вот-вот. Все вы такие. – Надежда снова потухла в глазках домовенка, и он разочарованно засопел. – А ведь спасибо-то в карман не положишь, на хлеб не намажешь… И шубы из него не сошьешь, и не булькает оно, и…

– Хочешь, пойдем со мной! – пригласил путешественник домового с собой, чтобы хоть как-то загладить неловкость: ежу ведь было понятно, как хочется доброму духу корчмы вернуться под обжитой кров, пусть даже без старого хозяина. – Я ведь в Париж направляюсь, а там домов – как деревьев в этом лесу…

• Предыдущая
• 20/72
• Следующая