Тихушник возвращается - Бабин Александр - Страница 13

Семенов решил не откладывать в долгий ящик встречу с Титовым, Ермаков сказал, смотрящий ему передает привет. Повод имеется. Не может быть, чтобы Тит и не был в курсе убийства судьи. Сейчас вся его братва в загуле, отрывается на радостях, как и он сам. Для них судьи и прокуроры в первых рядах в стане врага. Офис Тита в Доме культуры железнодорожников, администрация как раз в фойе здания проводит ярмарку пчеловодов. Рекламную акцию гоняют третий день по телевидению. Куплю баночку меда и зайду к Титу на огонек, чтоб мой приход в его глазах не выглядел намеренным, не подумал, что есть к нему интерес. Тита на мякине не проведешь: с какого такого перепугу отставному оперу захотелось с ним поговорить? Если что, вспомнить молодость. Оперов-пенсионеров не бывает и жулики это хорошо знают. Опер до конца жизни борется с несправедливостью, как и жулики, почитатели песни «Мурка», подавая руку оперу, в душе всегда считают его врагом. Сблизить их может только обоюдная беда, что редко в жизни бывает. Эту психологию знает Семёнов, знает и Тит. Еще на заре своей юности оба ходили в секцию бокса. В те далекие времена этим видом спорта занимались все нормальные пацаны, те, кто себя видел в рядах доблестной Советской армии. Но не всем было суждено пойти служить, а энергию от тренировок нужно было куда-то тратить. Имелось два варианта: вскопать лопатой дачный огород или подраться на танцах. Тит выбрал второй вариант — это была его первая ходка в малолетнюю зону. Сколько ходок было потом — это уже история. Главное, какой он сейчас. Тит как бы завязал с прошлым, смотрящий — это почти что мэр города, хранитель воровского общака. А воровская казна — тот же Центробанк, только находится не в структуре государства. Семенову посчастливилось изъять у Тита общак — это две бухгалтерские книги, приход и расход денег, и так называемые малявы — расписки, присланные зэками из лагерей. Книги изъял на время, снял с них копии и вернул в знак старой дружбы. Понимал: Тита лучше держать на коротком поводке, расскажи братве, что мусор забрал у него общак, он и минуты не проживет. В воровской бухгалтерии все жулики прописаны «прокурорской» рукой, все как на ладони и не только они: продажные адвокаты, менты, судьи, сотрудники зон и так далее. Но главное, прописан отчет поступления в общак наркотиков и всякой разной лабуды, а это уже тянет на серьезную статью в Уголовном кодексе. Преступное сообщество — статья строгая, она, как секира, висит над головой Тита. От тюрьмы его спасает, стало быть, покровительство ФСБ. За красивые глаза преступные авторитеты на воле долго не задерживаются.

Семенов сидел в своей машине, припарковав ее на стояночной площадке, заранее купив баночку меда, и наблюдал за прохожими: «Придется вспомнить оперскую молодость — «выпасти» Тита на подходе к дому культуры, — рассуждал он. — Как бы он не забухал на радостях по поводу смерти главного судьи. А его братва уже подтягивается на работу, — видя, как они подъехали на двух бээмвэшках. — Вышли из машин, встали кружком, значит, и Тит на подъезде. Столько лет на пенсии, а оперской навык не забыл, как отличить нормального человека от «ненормального». Хотя после перестроечного времени все люди перемешались в одну кучу. Точнее стали большой кучей навоза, если даже молодые люди, приличные на вид, без угрызения совести разводят пенсионеров на деньги. До ниточки их обирают. Даже в те далекие советские времена жулики старой воровской закалки строго спрашивали с тех воришек, кто залезет в карман ветерана войны. Им и спекулянтов хватало — непаханое поле — грабь награбленное, и все по понятиям. Так, стоп! Приехал, — закончил рассуждения, видя, как Тит припарковал свой чёрный «БМВ Х5». Он вышел из машины. К нему подошла братва, все по-кавказски побратались.

Семенов зашел в фойе дома культуры, встал у окна. Дождавшись, когда Тит пойдет к входу, пошел навстречу. Встретился с ним в дверях как бы случайно:

— Борис, ты, что меня пасешь?! — выпалил Семенов. — Давай отойдем в сторонку, — и взял его под локоть.

Брать человека за руку — значит применить психологический прием. Семенов, еще учась в школе милиции, отрабатывал его на курсантах. Этому приему научил преподаватель по психологии и судебной психиатрии. Собеседник входит в гипнотический транс, налаживается с ним контакт. Этим же приемом пользуются цыганки, гадая гражданам на судьбу, где жертва крепко попадает в их паутину, и делай с ним, что захочешь. Бывали случаи, когда граждане приглашали гадалок к себе домой, и в спокойной обстановке они их обчищали до нитки. Выйти из цыганского транса без помощи постороннего человека трудно.

— Александр, ты какими судьбами в моих краях?! А, вижу, медку прикупил, — заметив в руках банку с медом, — позвонил бы, я б тебе бочку меду подарил!

Вышли на улицу, встали на крыльце.

— Что скромничаешь, ты уже на пенсии, никто тебя не уличит во взятке, — говорил улыбаясь. — Тут с Ермаковым Юрой вспоминали тебя добрым словом, он сказал, что ты ездишь на стареньком «Поло». Тебе нужно было копить деньги на джип, когда носил погоны, нормальные менты на зарплату не живут, один ты слыл белой вороной. Извини, за мои слова ну, правда, даже мне, вору, обидно, честное слово. Пойдем в офис чаем хорошим угощу, мне его азеры подгоняют. В магазине такого не купишь. Там весь чай из-под метлы китайца. Банный веник и то вкуснее пахнет!

— В твоем офисе опасно пить чай, ФСБ все твои разговоры прослушивает, что не знал?! — спросил серьезно.

— А мне от чекистов скрывать нечего, одно дело делаем, деньги в один карман кладем. Ты как будто первый раз об этом слышишь. Чё дурака включаешь! Александр, мы с тобой как братья, знаем друг друга столько лет! Моя интуиция подсказывает, что не за медом ты в ДК приехал, а ко мне на разговор. Мои пацаны сейчас обрадовали, говорят, главный судья богу душу отдал. Царствие небесное ему не желаю, а вот сковородку с пальмовым маслом сам бы подпалил! Не без его участия по последней ходке мне впаяли пятерик! А денег ему из общака отвалили прилично, детям его хватит. Вот и верь мусорам!

— Видать, деньги до судьи не дошли, прилипли в кармане посредника. Бежите за помощью к адвокату, а надо напрямую идти, есть с кого спросить. Как будто ты этой делюги не знаешь, или что, пробиваешь меня на вшивость?

Титов призадумался:

— Адвокат говоришь?! Так он у меня на окладе кормится из общака, до гробовой доски свой! Проверенный! Видать, в окружении крысы завелись. Запомнил твои слова, как нужно выбирать себе друзей. Завалиться к нему домой и посмотреть, как он живет, и все станет понятно: барыга он или человек! Так, где же сейчас найдешь порядочных корешей! Если что, когда ты умрешь, твою мумию поставлю в офис, на обозрение братвы, пусть берут с тебя пример!

— Ермаков мне рассказал, якобы ты заказал иконописцу списать с меня мой лик? Сделай лучше так! Когда я умру, не трать деньги, лучше их потрать на крест и сделай его из сухой сосновой доски. И чтоб был в сучках и его не крась. Богу красота не нужна. Крест на могиле года три простоит, сгниет, ну и хрен с ним. Люди меня запомнят не по памятнику с семнадцатиэтажный дом и с фотографией с ключами от «БМВ», и газовой горелкой, а запомнят по делам моим и поступкам.

Тит задумался:

— В последнее время только об этом и думаю, весь мозг сломал. Видать, старею! За свою жизнь насмотрелся всякого, больше негативного. С кем поведешься, от того и наберешься. Ты вот, говорят, пишешь книжки, круг общения совсем другой. Все на «вы», «здравствуете», «пожалуйста», «будьте любезны»! — продолжил как бы очнувшись. — Чё мы как не родные торчим на улице, пойдем в офис, там продолжим разговор, как нам мир спасать!

— А что, пойдем! Твой чай, мой мед!

Зашли в здание ДК, поднялись на второй этаж, где находился офис Тита, а это два проходных кабинета, разделенные дверью. В первой комнате двое крепких лысых парней с одинаковыми круглыми лицами и фигурами, как у американского артиста Дольфа Лундгрена, играли за столом в нарды. Тит, подойдя к ним, без слов пожал им руки: