Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Солод Вадим - Страница 21

Как писал Дмитрий Мережковский: «Молчи, поэт, молчи: толпе не до тебя…»

Пройдёт время — некоторые студенты или, как их тогда называли, вузовцы, присутствовавшие на этой встрече, сгинут в мрачный период всенародной борьбы с троцкистской и прочими оппозициями, кто-то не вернётся с фронтов Великой Отечественной войны, кому-то повезёт и он проживёт долгую и, возможно, счастливую жизнь, но я почему-то убеждён, что ни один из её участников никогда и никому не рассказывал правды о том, как будущие советские экономисты и юристы тренировались в остроумии, освистывая и сгоняя со сцены великого поэта. Скорее всего, в сотнях своих воспоминаний, официальных и «кухонных», они будут делиться своим восторгом от общения с «глашатаем Великого Октября», фантазировать на тему своих вопросов ему и его ответов на них, в деталях опишут внешний вид поэта, восторженно добавляя детали и фразы, взятые из когда-то прочитанных книг и чужих мемуаров, увиденных кинофильмов и пр.

Вечером 14 апреля перед спектаклем в театре В. Мейерхольда на сцену вышел Феликс Яковлевич Кон — заведующий сектором искусств в Наркомпросе РСФСР: «Автор пьесы, которую вы собрались здесь смотреть, Владимир Маяковский, сегодня утром застрелился».

Утром следующего дня все центральные газеты выходят с некрологами. Один из них начинается словами: «Ушёл с поста трубадур революции. Мы осуждаем его за дезертирство из жизни, но творчество ценим, и любим». В коротком сообщении газеты «Труд» написано о том, что революционный поэт Владимир Маяковский ушёл «от жизни».

Некролог

Василий Катанян и Пётр Незнамов, тщательно подбирая слова, написали о своём друге в экстренном выпуске «Литературной газеты»: «Революционным поэтом он был не потому, что писал о революции, а потому, что писал для революции. Пролетарским поэтом он стал не потому, что сделал пролетариат своей темой, а потому, что дело пролетариата сделал своим делом».

В парижской газете «Возрождение» в «истинно либеральном» стиле опубликовал статью о Маяковском эмигрант В. Ф. Ходасевич: «Он также не был поэтом революции, как не был революционером в поэзии. Его истинный пафос — пафос погрома, то есть надругательства над всем, что слабо и беззащитно… он пристал к Октябрю потому, что расслышал в нём рёв погрома».

Борис Пастернак:

Борис Корнилов, которого считали одним из лучших ленинградских молодых поэтов, когда-то буквально боготворивший Маяковского, посвятил ему стихотворение «Письмо на тот свет»:

Похороны Маяковского. У гроба Маяковского мать и сестра.

Фото С. О. Фридлянда. М., 16.IV. 1930. 23,6x29,4 см. Фото-архив «Огонек»

Так что теперь для многих молодых пролетарских писателей и поэтов Владимир Маяковский — дезертир, предатель и почему-то эмигрант.

Государственную комиссию по организации похорон возглавлял старший майор госбезопасности, член Коллегии ОГПУ Яков Агранов. В полночь гроб с телом покойного установлен в зале Клуба писателей на улице Воровского, 52. С 14 часов 15 апреля началось прощание. У гроба почётный караул красноармейцев Московской пролетарской стрелковой дивизии, писателей, вузовцев, актёров.

Похоронная процессия, впереди — грузовик с гробом В. В. Маяковского. ГММ

15, 16, и 17 апреля сюда пришли попрощаться с любимым поэтом более 150 000 человек. По официальной сводке московской милиции, в траурной процессии участвовало 60 000 жителей Москвы и специально приехавшие в столицу пролетарские делегации, но на самом деле людей было значительно больше. На этом фоне недавнее казавшееся всенародным прощание с Сергеем Есениным выглядело довольно скромно.

Надо сказать, что ритуал литературных похорон, как бы странно это ни прозвучало, сложился ещё в конце XIX века.

Первыми «невиданными… и по многолюдству, и по внешнему виду» были похороны Н. А. Некрасова в декабре 1877 года. Именно на них впервые была нарушена традиционная структура траурной процессии: священник — колесница с покойным (или гроб на руках) — провожающие.

На похоронах Н. А. Некрасова процессию «стихийно» возглавила толпа молодёжи с несколькими громадными венками, «украшенными надписями», всю дорогу певшая Трисвятое: «Святый Боже». За венками несли гроб, за ним шли близкие родственники Н. А. Некрасова, коллеги-литераторы и многочисленные поклонники различных сословий. Впервые на таком мероприятии охрану порядка взяли на себя участники шествия. Отказавшись от услуг полиции, «студенты и профессора, взявшись за руки, образовали длинную цепь» вокруг гроба и венков, защищая их от любых посягательств извне. [1.205]

На похоронах Фёдора Достоевского в феврале 1881 года в Петербурге молодые люди, по поручению организаторов обеспечивавшие безопасность, полностью контролировали многотысячную процессию. Слушатель Академии художеств И. Ф. Тюменев впоследствии вспоминал: «У Владимирской церкви… я встал в цепь вместе с двумя другими нашими учениками и всё время до Лавры шёл уже боком, держась за руки с соседями. Вокруг самого гроба род цепи составляли гирлянды из еловых ветвей, которую несли на палках как один громадный венок, окружавший и гроб, и провожающих…». Две цепи — по обе стороны процессии — образовала молодёжь и на похоронах Г. И. Успенского.

Н. С. Полищук в своём исследовании «Обряд как социальное явление» (на примере «красных похорон») отмечает, что «гражданские» (литературные) похороны совершались по православному обряду, но присущие им особая торжественность, многолюдство, широкое участие учащейся молодёжи и представителей разных сословий, включая и демократические слои городского населения (в том числе и рабочих), делали их ярким явлением общественной жизни России.