Тихушник (СИ) - Бабин Александр - Страница 46

— Он об этом не знает. Я никому об этом не говорю. Я поначалу от денег отказывался, когда коллеги мне их давали, — но они всё-таки мне их навязали — сказали, мол, «твоя доля». Ещё в пример мне поставили нашего бывшего начальника ГАИ, который в нетрезвом виде аварию совершил, — знаете про этот случай?

— Конечно. В аварии погибло пять человек и его осудили, — по-моему, условно дали, если память мне не изменяет. Прокуратура занималась этим делом. А причём здесь начальник ГАИ?

— Мои коллеги мне рассказали, что коммерсанты, которые строили нам областное здание ГАИ — это их друзья, семьями дружат. Так вот, они нашему начальнику отстёгивали деньги, а чем мы хуже его? На нищенскую милицейскую зарплату не оденешь ни жену, ни себя, и ребёнка в садик не устроишь. Знаешь, сколько просят денег за место в садике? Аж 30 тысяч! Это сколько лет мне придётся работать, чтобы его туда устроить? Ребёнок уже в десятый класс пойдёт, пока дождёшься очереди.

— Ну, с такой философией ты, Сергей, долго в милиции не проживёшь — быстро в лапы прокуратуры попадёшь…

— А что прокуратура — сами такие же, как и мы. Взять нового областного прокурора, так он в элитном кооперативе строит себе коттедж — размером с Эрмитаж. Мы, гаишники, всё видим, особенно когда к нему везут халявные стройматериалы. И рабочие у него на объекте все из южных стран работают — дармовая сила. По накладным видно, что стройматериалы у него все левые, — но транспорт пропускаем. Боимся, что если их притормозим, нас за такие вольности по головке не погладят. Частенько его грузы работник прокуратуры сопровождает, а мы по закону не имеем право его осматривать. Вот и посудите сами, каково нам приходится на посту. А что они везут — никто не знает. Может, оружие или наркотики. Вот и приходится нам на всё это глаза закрывать.

— Всё может быть, всё может быть, — сказал я, обдумывая свои шаги в беседе с ним и прикидывая, какой повести дальнейший с ним разговор, чтобы дал положительный результат. Одно неосторожно сказанное слово — и дело рассыплется, а на кону чуть не весь руководящий состав УВД.

— Александр, что молчишь? Мне как поступать дальше — объяснение писать или подождать? — сказал Сергей, давая мне уверенность — он пошёл на контакт и можно его привлечь к сотрудничеству.

— Объяснение писать будет не нужно, если поможете мне, а я помогу вам, чтобы вы не пошли по уголовному делу и остались в стороне. Ну, а Махмуд был бы пойман с поличным.

— А что — это возможно?

— Конечно. Ты мне говоришь, когда он попросит вас пропустить одну интересующую меня машину — УАЗик-буханку. А я сделаю так, что вы к этому делу не будете иметь никакого отношения. Главное — твои коллеги не узнают, что ты помог мне. Сделаю так, что комар носа не подточит.

Пришлось раскрыть информацию по автомашине, которую обсуждал Махмуд в телефонном разговоре с неизвестным абонентом. Суть разговора заключалось в том, что в салоне УАЗика под мешками отрубей незаметно провезут «товар» — марихуану. Рыться в салоне гаишники не станут — могут испачкаться. Такие автомашины они не любят осматривать — гордость не позволяет, да и монотонность работы заставляет ответственно подходить к профессиональным обязанностям. Плюсом в этом случае станет их знакомство с Махмудом. Денежного вознаграждения после проезда этой машины, я думаю, он им не даст — это не КАМАЗ с арбузами, тот точно может показаться им подозрительным, а вот УАЗик с отрубями — нет.

— А как вы можете сделать так, что мы останемся в стороне?

— Это уж моя забота, все карты тебе раскрывать не буду, сам понимаешь: «что знают двое, то знает и свинья». Но обещаю — вы по делу не пойдёте, если сами не напишете явку с повинной. Думаю, вы не дураки — дальнейшую жизнь себе портить. Будете молчать — останетесь на свободе. Возможно, на следствии Махмуд расскажет о дружбе с вами, и на очных ставках будет говорить, что была договорённость о провозе товара через ваш пост, — но ему будет трудно это доказать. Ещё раз тебе объясняю — я не могу раскрывать всё, что задумал по этому делу, но, поверь, всё пройдёт нормально. Только о нашем разговоре никому не говори — даже своему отцу, а то и его привлекут, как соучастника за сокрытие преступления. Пусть останется между нами — так будет надёжнее для нас обоих. За наркотики могут голову оторвать, несмотря на погоны и на регалии, — поверь, я знаю, о чём говорю, и какие огромные деньги крутятся в этом бизнесе, и куда они ведут — до самых верхов. В нашей стране в это бесовское время всё перевернулось с ног на голову — не знаешь, откуда и от кого прилетит палка по голове. Друзьям скажешь, что я не уговорил тебя работать в нашем подразделении. Вот мои контакты — сказал я Сергею, дав ему свой номер телефона.

— Хорошо, Александр. Надеюсь на твою порядочность.

— Это всё, что осталось у меня после 16 лет службы в милиции, остального у меня нет. Даже лизать одно место у руководства за этот срок не научился, а уже через несколько месяцев на подходе звание подполковника. Менталитет не позволяет. Но думаю уволиться из органов пораньше — если уже свои же коллеги стали подставлять на каждом шагу, работать не дают, все на деньгах свихнулись. Мне иногда кажется, что окружают меня вокруг не милиционеры, а коммерсанты. У вас в ГАИ тоже не лучше — тоже имеются такие, разницы никакой нет.

— Александр, если не секрет, почему ты ещё не на должности начальника?

— А у нас все должности с начала образования нашей службы — под контролем начальника. Наш шеф — везде ставит своих людей только из своего окружения — сотрудников БХСС. Выходцев из уголовного розыска не приветствует. Был бы начальник из уголовного розыска — ставил бы своих. Так устроена система подбора кадров — не по мозгам назначают сотрудника на должность, а из близкого окружения. Одни маленькие начальники помогли шефу построить очередную дачу и гараж, другие — баню подогнали, третьи начинали вместе службу в милиции, да и у нас должностей в шестом отделе — раз-два и обчёлся, это же не райотдел и не УВД, где их десятки. Если мне и предлагали должность, то не в нашем подразделении, а в райотделах ГУВД или в УВД. Я уже весь этот дурдом прошёл, так что снова раскрывать преступления, связанные «с кражей трусов у бабки Агафьи», меня не интересует. Да и коллектив в них, как на подбор — не украсть, не покараулить. Есть, конечно, в этих подразделениях нормальные сотрудники, но редко, и служба им не в радость. У них с начальниками всегда разногласия — умных сотрудников они не любят. Я стал уже за собой замечать, что начал деградировать, работая в милиции. А если ещё лет пять в ней послужу — точно буду своих допрашивать. Такие случаи в моей службе были — некоторые оперá стали своих коллег допрашивать вместо жуликов и в автобусах приставать к гражданам, якобы те за ними следят. От физической и моральной нагрузки на организм у него происходит сбой — такое бывает, особенно у работников розыска, вот у них крышу и сносит. Не зря мы на пенсию уходим рано — нет ещё и сорокá лет, а здоровья ни у кого нет. Врачи же не дураки, что сделали нам такой маленький срок службы, — с ними не поспоришь. До 60 лет редко кто из нас, оперов, доживает. Напряжения и стрессы каждый день случаются, борьба с преступностью — это тебе не на балалайке брякать. Слава Богу, что хоть до этих годов нам небеса дают дожить.

— И какая дальнейшая их судьба?

— Судьба? Одна — увольнение из органов. Я сейчас тоже некоторых действующих сотрудников уволил бы из органов, но думаю — скоро это сделаю, — сказал я, подумав о начальнике службы безопасности УВД и его «друзьях», которые позорят офицерские погоны.

— Александр, я пошёл, а то коллеги смотрят на нас подозрительно.

— Ничего страшного — как и договорились: я тебе предлагал у нас работать, ты отказываешься. Всё. Пока. Жду от тебя звонка.

Имея уже все оперативные подходы к Махмуду, что можно было сделать в нашей оперской работе, я стал ждать весточки от Сергея. И звонок через некоторое время поступил. Сергей рассказал, что Махмуд был у них на посту и как бы невзначай сказал — мол, у его знакомого есть в хозяйстве свиньи, он для них купил дроблёнку, но она без документов, — и попросил помочь в пропуске через пост без досмотра автомашины УАЗ. Той самой, что меня интересовала. Они, конечно, согласились — ведь через пост везут металл сотнями тонн и практически весь без документов, а тут дроблёнка — мелочь, обычное измельчённое зерно, и не догадаешься, что под ней везут наркотики. Сергей назвал день и время провоза товара.