Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ (СИ) - "Балтийский Отшельник" - Страница 61

Дав прикрывавшим его разведчикам знак «внимание!», Больц медленно двинулся по следу, пытаясь не упустить ни единой детали. Нервы были предельно напряжены, и когда шагов через двести из зарослей стелющихся кустарников внезапно поднялась человеческая фигура, чудо, что никто не выстрелил.

Больц предупредительно поднял руку.

Сначала ему показалось, что именно эту фигуру он видел во сне. Но сейчас, при ясном свете, это было не так пугающе. Появились детали.

Одетый в грязный оборванный плащ человек с лицом, замотанным тряпками, держал в руках… глефу. Глефу?

Непонятно, что он видел сквозь тряпки, прикрывающие глаза, но острие глефы уверенно смотрело прямо в горло Больцу, который был ближе всех.

Пауза затянулась.

— Кто ты? — спросил Больц внезапно охрипшим голосом. — Кто ты?

— Что? Больц? — пробормотал человек и покачнулся. В следующий момент он опустился на колено, опираясь на древко глефы, но колено подогнулось, и воин беспомощно завалился на левый бок. — Больц, ты?

Но Больц не торопился подходить. Слишком реальным был недавний сон, не шел из головы, не отпускал.

Не отрывая взгляда от упавшего человека, он вновь показал разведчикам «стоять!».

И стелющимся скользящим шагом медленно двинулся вперед, правой рукой обнажая висевший на бедре кинжал.

Шаг, еще шаг…

Медленно наклонившись, он левой рукой потянул тряпки с лица лежащего. Он готов был увидеть что угодно.

Это был Орест.

Чудовищно исхудавший, обросший, грязный, но живой Орест!

Мучительно щурясь, Орест пробормотал: «Это действительно ты, Больц? Ты⁇ Ничего не вижу… Солнце слепит… Я пожег глаза…»

И только тут Больц оттаял.

Жестом показал своему эскорту рассредоточиться, он обнял друга: «Я, это я, Книжник!»

— Связного за перевал! Сюда целителя и санитаров! Взводу — начать прочесывание! — и застыл на коленях, обнимая за плечи друга, вернувшегося из мертвых…

* * *

Целитель появился только к полудню. Поднявшая его на перевал лошадка запыхалась, и вниз немолодого уже эскулапа практически тащили, сменяясь, санитар и разведчики.

Орест в себя за это время так и не приходил.

Больцу пришлось достаточно быстро оторваться от вновь обретенного друга — операция прочесывания шла полным ходом, и он был в долине старшим из офицеров. С Орестом остался разведчик, который в выходах выполнял роль санитара.

Когда Больц вновь объявился у места, оборудованного под импровизированный медпункт, целитель уже закончил свое обследование, а вокруг переодетого и умытого Ореста суетился прибывший санитар.

— Что скажете? — обратился Орест к Целителю.

Целитель не торопился. Тщательно обтер руки белым льняным платком, промокнул им лоб. Взглянул на пациента, недвижимо лежащего на ложе из веток и плащей, вздохнул.

— Жив, — наконец обронил целитель гулким басом, удивительным для тщедушного тела и длинного иссохшегося лица. Усталость прорубила на его лице глубокие вертикальные морщины. Сам эскулап был нездорово, до синевы, бледен.

— И это все, что Вы скажете, мессир?

— Да, это все, что я скажу, мессир, — удивительно точно и едко целитель повторил интонации Больца, но, в конце концов, смягчился. — Его жизнь в руках Единого. На теле нет ни единой серьезной раны, кроме повреждения правой лодыжки. Я подозреваю перелом, но это может подождать. Я не знаю, что у него с глазами, но они воспалены. Он изможден. Он много дней голодал. Я не знаю, хватит ли у него сил выжить. И у него очень нехороший кашель. Будь мы внизу, я бы тоже об этом не беспокоился. Но здесь, на высоте, тяжело дышать даже мне. И это тоже не позволяет мне строить прогнозы. Самое неприятное, что спускать его сейчас тоже нельзя — транспортировка убьет его даже вернее, чем одышка. Я дал ему кое-какие укрепляющие препараты, санитар поит его жидкостью, которая должна дать ему силы. Но в ближайшие сутки не я, а Единый будет решать его судьбу…

Больц молча кивнул и удалился. Ему перехватило горло и навернулись слезы, он хотел бы поблагодарить целителя, но гораздо больше он хотел, чтобы никто не видел его слез…

* * *

Тем временем, прочесывание большей части долины закончилось, а следом посту на перевале полетел сигнал гелиографа. И вот тонкая цепочка людей и лошадей начала просачиваться через перевал.

Лошадей вели в поводу, тропа, по которой они спускались, петляла по склону змеей, удлиняя путь раз, наверное, в пять.

Глядя на это снизу, из долины, Больц впервые усомнился в разумности всей операции.

План строился на тактических аксиомах.

Кавалерия — ударная сила, кавалерия мобильнее пехоты. Пусть кавалерия оседлает перевалы и захватит плацдарм — а потом и пехота подтянется, укрепляя и расширяя маршрут снабжения. А имея плацдарм в подбрюшье Степи можно было готовиться и более серьезным действиям.

Лозунг мессира Бирнфельда «Степь должна обезлюдеть!» колоколом звучал в голове каждого без исключения бойца эскадрона.

Но…

Больц видел, что скорость марша конников через высотные перевалы оказывается в итоге ниже, чем, возможно, показала бы пехота, и — однозначно — медленнее, чем смогли бы егеря.

Непривычные к высоте лошади быстро выдыхались, груз на вьючных лошадях приходилось все время уменьшать, из-за чего безмерно растягивался обоз. Сказывалось полное отсутствие опыта действия на таких высотах. Самые высокие пики Северных гор не дотягивали до высоты перевала, который сегодня брал эскадрон.

Первоначально планировалось, что освободившиеся от провианта и кормов лошади будут возвращаться обратно, на базу Корпуса и вновь догонять эскадрон со свежими припасами. Но, по мере набора высоты, становилось ясно — лошади не освободятся. Запасы провизии уменьшались, но уменьшалась и возможность лошадей нести груз. На базу корпуса вернулся лишь один ездовой с парой охромевших лошадок. Он и повез руководству Корпуса донесение командира эскадрона.

Эскадрон начал нести первые небоевые потери.

Вот оступилась одна из лошадей и, кувыркаясь, с истошным ржанием, полетела вниз, увлекая за собой уцепившегося за уздечку всадника. Отцепившаяся человеческая фигурка застыла на склоне, а уже безмолвная лошадиная туша приземлилась у подножия склона с влажным шлепком, слышным на всю долину. Слава Единому, в своем полете она не задела никого из идущих по тропе ниже.

Под взглядом десятков глаз человек пошевелился, присел, огляделся. И, прихрамывая и оскальзываясь, двинулся к ближайшему извиву тропы…

Краем уха Больц услыхал, как старшина отсылает звено разведчиков, сменившихся с дежурства, освежевать тушу. «И то дело, — подумал Больц. — Лучше свежая конина, чем привычная солонина…»

К вечеру в долину успели спуститься всего два взвода в неполном составе. Счастье, что расторопный квартирмейстер вклинился со своими вьючными лошадьми в график перехода и ни кони, ни люди не голодали.

Когда уже стемнело, к костру разведчиков прибежал запыхавшийся санитар с вестью, что Орест пришел в себя.

* * *

Под тентом у «постели» больного собрался почти весь командный состав: командир с замом, два взводных. Но «командовал парадом», естественно, целитель.

Он пропустил Больца и встал рядом с ним, остальные сгрудились за их спинами.

— Орест? — Больц ладонями сжал лицо друга.

— Больц? — слабым голосом ответил Орест, отворачиваясь от света. — Уберите факел… Больно… Глаза пожег на плато… Ночами шел… Сбился со счета… Какой нынче день?

— Второй день третьего месяца лета.

— То-то я так ослабел… Больше месяца… Ночами шел… Упал… Ногу или сломал или вывихнул… Распухла, в сапог не влазила… Здесь в долине яйца искал, думал окрепну и дойду, а вот как вышло… Как вы меня нашли?

— Где Ривалд?

— Ривалд умер тем же вечером. Я еще два дня заслон держал на том проходе… А потом выключился… Очнулся, спустился вниз, следов нет, твоя снаряга как бросил, так и лежит… Забрал твою глефу в придачу к своей, да и пошел вслед… Да вот глаза… Как дошел плато до конца — не помню… Думал отпустит, а вот все никак… Шел только ночью… А тут нога… Как нашли то меня?