Четыре угла - Белинская Анна - Страница 8

Зачем он явился?

Зачем душу ему рвет?

Не пустой он… живой и чувствующий… Скотиной себя чувствующий, потому что не собирался говорить Воронцову о том, что Полина вернулась.

Спрятать ее хотел.

Для себя спрятать.

А вина уже начала точить свои когти. Потому что при всём своём мужском эгоизме, он малодушно просил у бывшего друга прощения.

Зачем он пришел?

Зачем в его день рождения заставляет врать?

Но он не скажет. Нет.

Каким бы ни был надрыв, он не скажет.

Счастье – оно же тихое должно быть, личное… А его счастье сейчас там… в плетеном кресле и с кружкой ароматного глинтвейна.

– А почему, Роб? – прохрипел Воронцов. – Четыре, твою мать, года, Гризманн! Ты мне объясни, может, я пойму, – начинал заводиться Воронцов. – А то я ни хрена не улавливаю, – развел руки в стороны, расплескав треть бутылки.

Воздух мгновенно опьянел. Ударил терпкими промильными парами в голову и тут же разнесся ветром.

Сколько бесполезных, безрезультатных попыток… Сколько вопросов и ноль ответов.

Что произошло с их дружбой?

Что произошло с их маниакальной мужской солидарностью и некогда клятвенным заверением – «брат за брата»?

Когда их приятельские отношения переросли в партнерские? Общий бизнес, рабочие вопросы и всё. Лаконично, кратко, по делу…

– Лех… – устало вскинул глаза Гризманн на Алексея, обхватив пальцами переносицу.

– Не, Роб, не прокатит, – покачал головой Воронцов, перебивая. – Я миллион раз прокручивал в голове тот день, но ни черта не вижу взаимосвязи, – проорал, сделав шаг к Гризманну и оказываясь в метре от него. – Ты из-за Полины, так? – сощурился. – После того, как я натворил дерьма, именно тогда всё пошло под откос. Из-за нее, да? Скажи, блть! – требовал Воронцов.

Внутри него кипело. Он не мог понять природу этого состояния, но бурлило так, что поднималась внутренняя температура.

Роберта трясло тоже. Ломало и било в висок неврологическим молоточком, проверяя парня на прочность.

Стиснув губы, Гризманн молчал.

Всегда молчал, потому что не знал, как сказать лучшему другу, что из-за него, из-за его тупой кобелиной натуры он лишился Полины.

Он тоже потерял Полину… жену лучшего друга. Которую любил, по которой сходил с ума, а ночами выл от бессилия и безвыходности.

Но он мог ее видеть. Украдкой наблюдать, как очаровательно пунцовели ее щеки, когда они здоровались, как потрясающе она улыбалась, когда они вели ничего незначащие беседы, как скромно опускала взгляд, когда на ушко друг шептал ей нежности…

Никто у Роберта не мог отнять – наслаждаться ее присутствием и фантазировать, тайно желать… А потом у него отняли… отняли эту возможность, и виноват в этом был Воронцов.

И как ему об этом сказать?

– Молчишь… – усмехнулся Алексей и поймал взгляд Гризманна. – Я одного понять не могу – каким образом наш с Полиной развод сказался на нашей с тобой дружбе, Роб? М?

И Воронцов не лукавил. Он действительно не понимал, потому что Гризманн никогда, ни единого повода не давал в себе усомниться и разочароваться как в друге. Он бы никогда не смог предать. Роберт знал и видел, как Полина боготворила Лешу. Парня разрывало внутри, но при этом он всегда желал им искренне счастья, задавливая свое.

– Мне пора, – Роберт бросил взгляд исподлобья. Столько всего в этом взгляде было намешано, что прочитать оказалось сложно.

Толкнул дверь, не давая себе опомниться, и провернул замок, ограждаясь. Припал спиной к железяке и закрыл тяжелые веки. Глотку перехватил спазм.

Он его чувствовал. Там за дверью.

И вину тоже чувствовал.

А не должен, потому что обстоятельство сильнее. В кресле обстоятельство с кружкой в руках. Оно сильнее.

Оттолкнулся и без оглядки направился на задний двор, услышав за спиной глухой удар по двери.

Воронцов с силой долбанул еще раз.

И еще.

Прошипел сквозь зубы и сжал кулак.

Ткнулся лбом в непрошибаемую возведённую стену. В который раз.

Скатился по двери вниз и уселся на корточки.

Поганое чувство потери… потери всего.

– С днём рождения, брат, – салютовал в воздухе бутылкой и «чокнулся» с кирпичным косяком.

Поднес к губам, желая сделать обжигающий глоток, но завис…

Покрутил виски в руках. Поставил на щебенку.

Встал.

Отряхнул задницу.

Решительно двинулся к машине, по пути набирая номер:

– Привет, любимый! – вожделенно прощебетал липкий голос.

Воронцов сжал челюсть, чувствуя, как моментально кровь закипела:

– Сколько раз я говорил, просил, приказывал – НЕ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ ТАК! – процедил, скрипя зубами, и запрыгнул в машину, шарахнув от души дверью.

– Ну не зли-иись, – пропел заискивающе голос в трубке. – А ты…

– Я заеду, – взглянул на время в приборной панели, – через сорок минут. Собери мне его и выведи на улицу.

– Как? – возмутился голос. – Ты же сказал, что сегодня будешь занят, – недовольно пробурчала девушка.

– Я не понял, это проблема? – завел двигатель, чувствуя раздражение.

– Меня нет дома. Я ушла, – деловито пояснила. – Мы с подружкой…

– Мне это не интересно, – резко отрезал Воронцов. – Через сорок минут я жду внизу, – отбил звонок и опустил голову на руль…

Пять лет назад, июнь

Прикрыв бесшумно за собой дверь, Полина оглядела холл.

Он расхаживал по пустому коридору у окна взад-вперед и смотрел себе под ноги. Ровными интонациями отчитывал кого-то в трубку, опустив руку в карман джинсов с дырками на коленях.

Сердце Полины дернулось и затарахтело как неисправный карбюратор. За месяц знакомства эта реакция на Алексея Воронцова стала настолько привычной, словно они были близки несколько лет, а не каких-то сорок восемь суток, которые Полина высчитывала и зачем-то помечала крестиком, потому что каждый день в их личном календаре был красным и праздничным.

Закусив губу, хотела сорваться с места, но замедлилась.

Лёша ее не видел, увлеченно беседуя по телефону: жестко, основательно, авторитетно. При всем своем развязно-тинейджерском внешнем виде, Алексей разговаривал и строил персонал так, что ни одно его слово не ставилось под сомнение. Полина успела узнать, как уважают Воронцова его работники и как заглядывает мужчине в рот любой, кто попадает в зону его очарования.

Девушка улыбнулась и замерла, разглядывая своего парня.

Выглядит как охломон!

Так бы сказала ее мама.

К слову, именно так она его и называла.

Дырявые джинсы, футболка с принтом вверх поднятого среднего пальца и бейсболка козырьком назад, из-под которой торчали светлые, слегка вьющиеся на концах волосы. Полина знала, какие они мягкие на ощупь. Совершенно не мужские, не жесткие. Ей нравилось зарываться в них пальцами и перебирать, замечая, как ее молодой человек от удовольствия прикрывает глаза точно ленивый сытый кот.

От внезапных нахлынувших ощущений, свело низ живота. Томно и приятно потянуло, разливаясь истомой по всему телу. И эта была еще одна реакция на Алексея Воронцова, к которой девушке хотелось привыкнуть навсегда и сделать её традицией.

Невозможно привлекательный!

Смертельно и опасно обаятельный оболтус, умеющий ловко разруливать любую проблему. Полина не могла понять, как в одном человеке мог сочетаться уличный свой пацанчик и строгий начальник, держащий персонал в ежовых рукавицах. Но только персонал… Полина по крайней мере надеялась на это, потому что она в его руках плавилась как самая настоящая восковая свеча. Сгорала, тлела, растекалась… Настолько его ладони были нежными и острожными, настолько дарили неземные ласки, что, подумав об этом, у Полины зарумянились щеки.

Невероятно красивый.

Просто крышу сносило от того, насколько Полины вросла в Воронцова за столь короткое время. Всеми волосками и атомами, каждым миллиметром дыхания. Девушка не могла им налюбоваться. Внутри порхало так, что кончики пальцев на ногах поджимались.