Четыре угла - Белинская Анна - Страница 5

Одна.

Соединив, как школьница, колени и гоняя в пустом стакане лед.

Алексей Воронцов нахмурился и прошелся по оголенным ногам незнакомки прогуливающимся взглядом. Она единственная среди всех сидела кисло и натянуто, словно ее заставляли находиться там. Не разделяя всеобщего веселья и восторга Воронцова, девушка схватила телефон и уставилась в яркий экран, будто в нем было интереснее, чем здесь. То есть он выпрыгивал из трусов и рвал жилы, мечтая о том, чтобы вечеринка вошла в список самых масштабных мероприятий года в то время, как одна царевна скучающе воротила нос.

Воронцов вновь посмотрел на друга, у которого блаженно горели глаза, и в них явно отражалась не сводная экономическая таблица, а незнакомка с длинными волосами.

– Че за птичка? – уточнил Алексей у подвисшего Роберта. – Ты ее знаешь? – Гризманн смотрел на девушку так, словно они давние знакомые, которые не виделись несколько лет.

– Че? – повернулся к нему потерянный Гризманн.

– Добрый вечер, говорю. Познакомишь? – Воронцов неопределенно махнул головой в зал, но Роберт мгновенно понял посыл.

– Первый раз вижу, – смутился Гризманн и отвел в сторону взгляд.

– Ааа, – растянул губы в хитрой понимающей улыбке Воронцов. – И че ты притух? Иди, сними.

Гризманн поморщился. Его друг иногда был хамоватым придурком, и позволял себе выражаться как гопник. Удивительно, но с девчонками это работало. Всегда прокатывало, еще со времен студенчества. Нахальный, омерзительно-обаятельный мерзавец.

В семье Гризманн говорили почтенно и нарочито высокопарно. Сам Роберт мог пренебречь семейными постулатами в компаниях с мужиками или за снифтером дорогого бренди, но в большинстве случаев молодой человек высказывался цензурно.

– Лёх, захлопнись, а, – недовольно свел брови Роберт и оттолкнулся от поручней, направляясь к диванчикам, где приятели отмечали торжество.

– Да брось, Роб, – Воронцов ухватил друга за предплечье, – нормальная зефирка такая. Иди, подкати. Есенина зачитаете друг другу, – и весело заржал.

– Придурок, – озлобленно выдернул локоть Роберт и шлепнулся на диван.

Внутри Роберта бурлила ярость, помноженная на зависть. Молодой человек ненавидел в себе зажатость и скованность. Он мог часами разглагольствовать о политике или инфляции в стране, вести дебаты и споры, и выходить из них победителем, но не мог вот так запросто и расслабленно подкатить к девушке и завести разговор. Эта неуверенность в себе вызывала у Гризманна дискомфорт и чувство мужской неполноценности.

Ответственным «за девочек» в компании парней считался Воронцов. Вот, кто с врожденной легкостью и непоколебимой решительностью склеивал любую, даже самую богобоязненную девчонку. Алексей Воронцов слыл тем самым своим парнем в компании, задававшим жару мужским посиделкам.

И как бы не топил в себе Гризманн чувства досады и зависти к харизме Воронцова, они все равно карабкались и всплывали наружу.

Воронцов взглянул на прикисшего друга, затем еще раз пробежался по ровной спине заурядной незнакомки и решительно двинулся к лестнице, ведущей вниз на танцпол. Он собирался пригласить Несмеяну к ним за столик и облегчить тем сам Гризманну жизнь на сегодня. Не впервые, когда Воронцову приходилось становиться свахой.

Алексей с трудом протискивался между извивающимися телами, потому что толпа не собиралась перед ним расступаться. Вряд ли из них кто-нибудь знал его и Роберта в лицо как собственников этого места. Да и парни не особо афишировали свои персоны, отрываясь в «Карфагене» наравне со всеми: кутили, танцевали, снимали девчонок…

Ее белое платье отражало люминесцент. Незнакомку было сложно не найти, потому что она мерцала как дорожный светоотражающий знак на ночной темной трассе.

Воронцов усмехнулся.

Подошел близко со спины и на долю секунды замер. Черт его знает зачем, но чуть подался вперед и прикоснулся носом к распущенным волосам. В темном помещении их оттенок был трудно различим, а вот запах резко ударил в голову.

Улыбнулся. Словно знал. И почему-то был точно уверен – яркий, насыщенный, сладко-сладкий аромат шампуня или же ее собственный… ванильный зефир. Приторный, что зубы свело.

– Девушка, вас случайно не Игорь зовут? – прошептал прямо на ушко одно из своих работающих подкатов так, что Несмеяна вздрогнула.

Замерла и уставилась вперед. Не дышала.

Медленно повернула голову и врезалась своим носом в подбородок Воронцова, успевшего турнуть какого-то чувака и примостыриться плечом к барной стойке.

Опешила и отстранилась, испуганно распахнув глаза.

Воронцова торкнуло. Что-то такое щёлкнуло в голове, отдаваясь трепетом под ребрами. Защекотало и вниз соскочило, натягивая трусы.

Алексей вязко очертил взглядом личико, коснулся им же слегка торчащих ушей, за которые были заправлены волосы девушки, и расплылся своей самой нахально-обаятельной улыбкой.

– Н-нет, – сглотнув, ответила Несмеяна.

– Нет? – игриво выгнул бровь Воронцов. – И меня тоже! Видите, сколько у нас общего?! Тогда можно узнать ваше имя? – аккуратно подхватил лежащую на сведенных коленях руку девушки и невесомо коснулся горячими губами тыльной стороны ладони.

– Зачем? – несмело поинтересовалась Несмеяна, почему-то до сих пор позволяющая вести себя таким своевольным образом с собой.

– Я хочу представить его вместе со своей фамилией, – невозмутимо ответил Воронцов и прикусил нежное запястье.

Несмеяна нахмурила аккуратные темные бровки. Закусила задумчиво губу, а потом… расхохоталась.

Воронцов улыбнулся тоже. Смотрел на Несмеяну, которая, обнажив ровные белые зубки, смеялась звонко и без кокетства.

– Полина, – с улыбкой ответила девушка, слегка наклонив голову. Ее горячая ладонь горела в руках парня, разнося пожар по всему телу, а очаровательный румянец багровел на юном лице.

Полина… имя такое же нежное, как зефир. Легкое и воздушное. «И девушка… чистая», – почему-то подумалось Воронцову.

Она как невесомое и хрупкое белоснежное перышко. Откуда ты здесь такая? С кем?

Глаза смущённые, несмелые, спрятанные под негустыми темными ресницами. Светло-карие, кажется. Губы алые-алые, не тонкие, и не полные. Обычные. И она сама не красавица. Во всяком случае точно не во вкусе Воронцова. А манкая… Какой-то своей невинно-детской непосредственностью и стеснительностью этой, подкупающей. Сыграть так захочешь – не сможется.

Такие неженки никогда не привлекали Алексея. С ними проблемно и муторно. Затратно, нудно и долго. Волнами разбиваться перед ними нужно, очаровывать, вдохновлять, удивлять. Чтобы разок другой кувыркнуться и распрощаться. А их натуры ранимые, близко к сердцу принимающие, проклятиями после осыпающие. На хрен ему карма подпорченная? Проще там, где тонко и само предлагается, пусть даже после презентованной бутылки шампанского и пары коктейлей. Иногда, конечно, хотелось поохотиться, поухаживать, но надолго Воронцова не хватало. Утолял жажду рыцарства и обратно возвращался.

– Алексей, – представился Воронцов, ощущая тот же пожар.

Они безмолвно смотрели друг на друга несколько секунд, пока:

– Привееет, – певуче протянул голос рядом. Воронцов, разорвав гляделки, переключил с трудом внимание на озорную блондинку, переминающуюся с ноги на ногу с хищной улыбкой. – Я Кристина, – впихнула свою руку в ладонь Воронцова.

Наши дни

– Ты пересолила пюре. Его невозможно есть, – недовольно пробурчала в трубку Татьяна Борисовна, мама Полины.

Не прошло и десяти минут, как девушка отъехала от клинической больницы. Им с матерью хватило пяти минут свидания, чтобы у Полины возникло малодушное желание того, чтобы родительницу продержали в отделении как можно дольше. И желательно в неврологии.

Пихнув матери пакеты с наготовленной едой под сквернословный поток недовольства и проклятий всей системе здравоохранения, девушка молча покинула стационар, доселе поинтересовавшись лишь днем выписки родительницы.