Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1 - Коллектив авторов - Страница 85

Куда меньше споров между союзниками вызывала проблема территориальных изменений в Европе, которые должны были произойти после окончания войны и разгрома коалиции Центральных держав. Так или иначе, но союзники сходились во мнении, что после того, как будет сокрушена германская военная машина, Франция возвратит себе утерянные Эльзас и Лотарингию, Дания — Шлезвиг и Гольштейн, Бельгия также получит компенсацию за счет Германии, а Австро–Венгрия превратится в триалистическую монархию. При этом под эгидой России будет создана объединенная Польша, а Сербия получит Боснию и Герцеговину. Не исключалась возможность и других территориальных изменений на Балканах. Кроме того, союзники были едины в том, что Германия непременно должна будет лишиться всех своих заморских колоний.

Однако планы Антанты по послевоенному переустройству мира, как впоследствии показали документы, обнаруженные в немецких архивах, были эталоном скромности по сравнению с аппетитами правителей Второго рейха. В Берлине мечтали ни много, ни мало о новом и коренном переделе всего мира: под немецкий контроль должны были быть переданы все английские, французские и бельгийские колонии, Бельгия превратилась бы в немецкий протекторат, Франция могла лишиться части побережья Ла–Манша, железорудного бассейна Бриэ, западных Вогезов, крепостей Бельфор и Верден. С России причитались Польша, прибалтийские губернии и «территории, расположенные к югу от них», Финляндия и даже Кавказ. Некоторые из этих земель следовало, по мнению немецких стратегов, включить в состав Великой Германии, а другие — сделать «буферными» государствами, находящимися в полной зависимости от Берлина. Само собой, все страны — противники рейха — были бы обязаны выплатить огромные репарации и контрибуцию, а Россия помимо всего прочего заключить с Германией торговый договор и стать фактически ее аграрным придатком.

Более «скромными» были планы Австро–Венгрии. Они ограничивались установлением полного господства империи Габсбургов на Балканах и подавлением любых устремлений славянских народов к независимости. Например, Сербию в Вене предлагали разделить между Австрией и Венгрией, или в крайнем случае сохранить ее в качестве самостоятельного государственного образования в урезанном виде и с населением не более полутора миллионов человек. У Черногории австрийцы намечали отобрать Адриатическое побережье и сделать все возможное для недопущения в будущем объединения Сербии и Черногории. Также предполагалось «подкорректировать» в пользу габсбургской монархии границы на Балканах и в других местах: Польше, Трансильвании. Но как отмечают российские историки, «у правителей Австро–Венгрии не было ни продуманных военных целей, ни планов реализации не только в начале войны, но и в конце ее».

Следует, однако, подчеркнуть, что и в германских политических и финансовых кругах не существовало полного единства взглядов касательно «целей войны» — одни стремились к южным морям и колониям, другие вожделенно посматривали на восток Европейского континента.

Например, начальник германского Генерального штаба Э. фон Фалькенгайн уже осенью 1914 г. стал придерживаться мнения, что коль скоро разгромить Францию и осуществить «план Шлиффена» не удалось, а война на два фронта вступила в затяжную фазу, сепаратный мир и «замирение» с Россией самым благоприятным образом скажется на положении Германии. Его, как и О. Бисмарка, пугали безбрежная территория России и огромные людские резервы страны. Он полагал, что в этих условиях наилучшим вариантом для Германии была бы ликвидация протяженного от Балтийского моря до Карпатских гор Восточного фронта и последующая концентрация усилий на Западе. «Россию разгромить невозможно — с ней можно только договориться», — такова была позиция начальника германского Генерального штаба.

Военный министр Э. фон Фалькенгайн. РГАКФД

Генерал–адмирал А. фон Тирпиц. РГАКФД

Есть сведения и о том, что генерал Э. фон Фалькенгайн выступал против разгрома России и по политическим соображениям. По его мнению, второе после русско–японской войны поражение царской империи неизбежно революционизирует страну, что закончится трагедией не только для нее одной, так как грядущий русский бунт будет представлять серьезную опасность для внутриполитической стабильности Германии.

Идею поиска компромисса с Россией поддерживал и министр иностранных дел Второго рейха Г. фон Ягов.

Кроме того, твердым сторонником заключения скорейшего мирного договора с Россией и отказа от предъявления ей каких–либо претензий был и влиятельнейший морской министр А. Тирпиц. Главным соперником рейха он, безусловно, считал Англию: «Политическим мозгом Антанты всегда был Лондон; он же становился все более и ее военным мозгом… Никакое расчленение царской империи, которое имели в виду германские дипломаты и демократия, не могли нам помочь, если главный враг оставался для нас недосягаем». «Я не знаю, найдется ли в мировой истории пример большего ослепления, чем взаимное истребление русских и немцев ad majorem gloriam англосаксов», — писал позднее гросс–адмирал Тирпиц в своих воспоминаниях.

Несколько отличного мнения придерживался рейхсканцлер Т. Бетман–Гольвег. Он поначалу весьма сдержанно относился к идее возможности прийти к соглашению с Россией, полагая, что она еще не готова к переговорам с Германией. Тем не менее он надеялся, что грядущие победы Гинденбурга и оккупация всей Польши германскими и австро–венгерскими войсками смогли бы в ближайшем будущем создать основу для «взаимопонимания» между двумя враждующими странами. Например, информируя 24 ноября германское министерство иностранных дел о мирной инициативе датского короля, канцлер присовокупил: «По моему мнению, ответ должен быть отсрочен до тех пор, пока не наступит решение на Востоке».

Иной позиции придерживался заместитель министра иностранных дел А. Циммерман, за спиной которого стоял генерал Э. Людендорф. Главным врагом, по мнению Циммермана, для немцев всегда была и оставалась Россия. Соответственно, до тех пор, пока немцы самым решительным образом не рассчитались с ней, сохранялась бы угроза существованию Второго рейха. Исходя из этого, возможным виделось только военное решение проблемы. Россию первой было необходимо «поставить на колени».

Наименее опасным врагом Германии Циммерман считал Францию, которая была вынуждена вступить в войну «не по своей склонности». Франция, по его мнению, вообще держалась лишь благодаря массированной военной помощи Англии и надеждам на русский «паровой каток», который должен был раздавить немцев. Поэтому именно ее он видел готовой к началу переговоров о мире с немцами, хотя о каких–либо территориальных уступках Парижу не могло быть и речи. В качестве самого главного врага рассматривал Россию и другой видный немецкий военачальник — П. фон Гинденбург. Именно на Востоке, как он полагал, и лежал ключ к победе во всей мировой войне.

Таким образом, к концу 1914 г. ни среди немецких военных, ни в правительстве не существовало даже какого–либо подобия единства мнений. Некоторые германские государственные и политические деятели считали возможным пойти на компромиссы с отдельными противниками во имя достижения главной цели, другие полагали, что в этом мире все проблемы решаются только при помощи грубой военной силы. Но сути дела это не меняло: основной задачей берлинских стратегов было установление такого миропорядка, при котором доминирующая роль принадлежала бы исключительно Великой Германии.

Следует также подчеркнуть, что у Центральных держав вообще не было согласованных военных целей. За все годы войны им так и не удалось выработать по этому поводу общую программу. Невозможным оказалось даже согласовать интересы между Германией и Австро–Венгрией, а состоявшиеся по этому поводу 15-16 ноября 1916 г. переговоры в Берлине закончились фактически безрезультатно. Двум ближайшим союзникам на этой встрече удалось лишь договориться о взаимных гарантиях территориальной целостности.