Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1 - Коллектив авторов - Страница 7

Эта задача вполне соотносима с общим замыслом шеститомной «Всемирной истории», подготовленной Институтом всеобщей истории РАН. Авторы и редакционная коллегия этого многотомного издания видят свою главную цель в том, чтобы продемонстрировать сочетание концептуального и конкретно–исторического подходов к анализу мировой истории. В проекте участвовали многие десятки российских специалистов из научно–исследовательских институтов и университетов.

С изданием заключительного тома, который читатель сейчас держит в руках, проект «Всемирная история» не заканчивается. Он будет продолжен в электронном варианте, причем документальные разделы по разным эпохам мировой истории будут постоянно пополняться. Мы надеемся, что в таком виде «Всемирная история» может стать не только научно–исследовательским, но и важным образовательным и культурным проектом, доступным всем, кто интересуется мировой историей.

В демографической истории человечества XX век занимает особое, неповторимое место. За одно столетие население нашей планеты увеличилось в четыре раза — прирост абсолютного числа одновременно живущих на Земле людей был большим, чем за все предшествующие тысячелетия человеческой истории, — и это лишь одно из ряда небывалых по своей глубине и последствиям демографических изменений, объединяемых понятием «демографическая революция» или «демографический переход». Впервые за время существования человека, в результате накопившихся исторических перемен, изменилась репродуктивная стратегия вида Homo Sapiens, что оказало огромное влияние на экономические, социальные и политические процессы во всех уголках земного шара.

Кардинальные демографические перемены назревали по меньшей мере с конца XVIII в., весь XIX в. сыграл роль подготовительного этапа к основным событиям, которые с необыкновенной скоростью развернулись в XX столетии.

Роль пускового механизма, инициировавшего демографическую революцию, сыграло небывалое снижение смертности.

С древности люди полагали, что предельный срок человеческой жизни равен примерно 120 годам. Это представление отражено, в частности, в Ветхом Завете («И сказал Господь: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет». — Быт. 6,3). Однако уделом большинства была ранняя смертность: на протяжении истории такой тип вымирания поколений сохранялся почти без изменений. Он был предопределен набором заболеваний и причин смерти, который мало менялся за тысячелетия. Даже в спокойные, некризисные годы, когда не было эпидемий, войн или вспышек голода, большинство людей умирало от причин, обрывавших жизнь в относительно молодом, особенно часто в детском возрасте от инфекционных заболеваний, а также от разных форм насилия. Такая эпидемиологическая модель воспринималась общественным сознанием как единственно возможная, была неотделима от всего образа жизни доиндустриальных обществ, определялась их бедностью, технологической слабостью, отсутствием научных знаний о природе болезней и способах их лечения. Человеческая жизнь ценилась очень низко. Отдельные люди доживали до глубокой старости, но средняя продолжительность жизни редко достигала 35 лет.

Лишь в XIX в. в результате промышленной революции, роста городов, развития естественнонаучного знания и основанной на нем новой медицины возникли предпосылки для установления эффективного контроля над ключевыми факторами смертности. Социальным ответом на новые возможности стало создание систем здравоохранения (первая из них возникла в Англии в результате деятельности Э. Чедвика и принятия в 1848 г. закона об общественном здоровье — Public Health Act), целью которых стала охрана здоровья населения. Все это сделало возможным переход к совершенно новой эпидемиологической модели — он начался во второй половине XIX в. и резко ускорился в XX в. Результаты, достигнутые уже к 1960‑м годам, дают основания говорить о подлинной эпидемиологической революции, которая коренным образом изменила модель заболеваемости и смертности.

Эти изменения хорошо видны на примере Англии и Уэльса, где имеющаяся статистика позволяет построить самые ранние таблицы смертности по причинам смерти на национальном уровне (за 1861 г.) — тогдашние показатели разительно отличаются от соответствующих показателей сто лет спустя. В табл.1 хорошо видно, как формировалась новая эпидемиологическая модель.

В условиях смертности 1861 г. почти 46% родившихся мальчиков и 43% девочек предстояло умереть от инфекционных болезней, включая туберкулез, а также от внешних причин — все эти причины смерти объединяло то, что они обрывали жизнь людей в молодом возрасте, средний возраст смерти от них был крайне низким, особенно это относилось к инфекционным заболеваниям, которые свирепствовали среди детей. Шансы же умереть от причин с более высоким возрастом смерти (болезней системы кровообращения или новообразований) были гораздо ниже — всего у 15% родившихся мальчиков и 17% девочек.

К началу XX в. произошли небольшие подвижки, однако эпидемиологическая модель оставалась прежней: определяющую роль продолжали играть те же группы причин с низким, хотя и несколько выросшим средним возрастом смерти, тогда как болезни системы кровообращения и новообразования, от которых люди умирали в существенно более позднем возрасте, по–прежнему имели второстепенное значение.

Если же сравнить эпидемиологическую модель 1960 г. с моделью 1861 или даже 1900 г., становится очевидным, что изменения приобрели принципиальный характер. В условиях смертности 1900 г. 43% родившихся мальчиков предстояло умереть от указанных выше четырех групп причин смерти с низким возрастом смерти, в 1960 г. — всего 18%. Зато от двух групп причин с высоким возрастом смерти — 68% вместо 28%. При этом значительно повысился и средний возраст смерти от всех причин, в том числе от причин первой группы — свидетельство того, что от них все меньше и меньше умирали дети.

Переход к новой эпидемиологической модели не завершился и в 1960 г., хотя и приобрел новые черты. Смертность от наиболее опасных в прошлом, но оказавшихся устранимыми инфекционных заболеваний к этому времени была сведена к минимуму, дальнейшие возможности ее сокращения были почти исчерпаны. Начался второй этап эпидемиологической революции («вторая эпидемиологическая революция») — оттеснение к более поздним возрастам заболеваемости неинфекционными хроническими заболеваниями и смертности от них, и одновременно сокращение смертности от внешних причин, что также хорошо видно на примере Англии и Уэльса (см. табл.1).

Таблица 1

Эпидемиологическая революция в Англии и Уэльсе [1]

Эпидемиологическая модель 1861 г. предопределяла тогдашнюю продолжительность жизни — уже не средневековую, но все же очень низкую. Насколько можно судить по Швеции, имеющей самую раннюю систематическую статистику продолжительности жизни (см. график 1), устойчивый рост этого показателя в наиболее благополучных европейских странах начался в первые десятилетия XIX в. Ситуация в Англии и Уэльсе в 1861 г. также свидетельствовала о наблюдавшемся росте. Он продолжался до конца XIX столетия, но был довольно медленным и никак не предвещал того огромного скачка, который произошел в XX в. и стал результатом стремительного перехода к новой эпидемиологической модели.

Особенно большой выигрыш в продолжительности жизни принес первый этап эпидемиологической революции. Несмотря на две мировые войны, за первые шесть десятилетий XX в. ожидаемая продолжительность жизни в промышленно развитых странах, в том числе и в тех, на территории которых проходили боевые действия, выросла на 20 и более лет, особенно большим был прирост продолжительности жизни женщин. «Вторая эпидемиологическая революция» в течение последней трети XX в. (она продолжается и в XXI в.) принесла меньший, но тоже значительный прирост продолжительности жизни (см. график 2).