Прямой наследник (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 23

Патрикеев, конечно, сразу возбудился и стал придумывать, как бы Шемяку повинтить. Московского наместника с его послужильцами он из Ростова услал, но гонец запросто может добечь до Переславля, всего-то шестьдесят верст, переговоры затянуть, дождаться подхода дружины и — ррраз!

Простые они тут ребята, дают — бери, бьют — беги, на два шага вперед думать — зачем, однова живем! Оттого-то Витовт так ловко их под себя и подминал.

— Ты ж крест целовал, что ему путь чист, Юрий Патрикеевич! — делано изумился я. — Клятву преступить хочешь? Грех это, большой грех!

— Отмолим, — убежденно вздернул бороду Патрикеев. — К Троице съездим, игумен Зиновий разрешит от греха.

— Игумен-то разрешит, чего же нет, коли ты к нему со вкладом придешь. А вот разрешит ли Господь? Ты же как поганые думаешь, мол, жертву принес и все, идолов задобрил. А мы православные, мы сами душу свою спасать должны.

Литвин в изумлении вытаращился на меня и ушел задумчивый.

Шемяка прибыл к вечеру, монастырский двор сразу заполнился ржанием, лязгом оружия, звоном удил, говором, но все мгновенно смолкло, стоило мне и епископу выйти на крыльцо кельи.

— По здорову ли, брат мой Дмитрий, — склонил я голову.

— По здорову ли, брат мой Василий, — отрепетовал кузен.

А я краешком глаза рассматривал его отряд, насколько это возможно в темноте, еле разбавленной факелами. Кони гладкие, потники и попоны на всех одинаковые, да и тулупы у молодцев тоже. И епанчи у всех серые, только у двоих синие, да у самого Шемяки красная. Отборные ребята, меня даже жаба придушила, что у меня Волк один, а тут каждый второй волком смотрит. Хороший, надо полагать, из братца начальник — людей подобрал, экипировал…

В заднем ряду с седла сняли арбалет, настоящий, с воротом! Крут братец, ой как крут, я тут только рычажные видел. Если у дядьки Юрия и такое же отношение и порядок, то понятно, почему он хороший полководец. Завидно, честное слово.

Спустился я с крыльца, шагнул навстречу, спиной почуял, как мои напряглись, да и Шемякины тоже подобрались — а ну как пырну их вождя? Но не при архиерее же, и Дима тоже шагнул ко мне, мы обнялись и троекратно расцеловались. Я прям услышал, как все выдохнули.

Ефрем, как радушный хозяин, приказал монахам устроить новоприбывших, накормить-напоить и спать уложить, а уж разговоры начинать с утра, после приличествующего делу молебна.

Засыпал долго, ворочался, потом сообразил, что меня дмитриевы вои зацепили — неким несоответствием уже привычному образу. Каким? Попоны и тулупы? Нет, многие владетели своих ближних стараются одеть одинаково, у меня тоже по торжественным случаям рынды все в красном ходят. Это бояре каждый наособицу наряжается-величается, а тут обычные дети боярские, послужильцы, что хозяин выдал, то и носят. Епанчи? Кстати, а у них и сапоги в масть — серые, синие и красные… Черт его знает, но в европах вроде все носили цвета сюзерена, а было ли такое на Руси, мне неизвестно. Арбалет? Да нет, таких в Европе полно, вот и к нам попал один. Черт, да что с ними не так?

Утром наскоро помолились в кельях, поснидали монастырской пищи и по приглашению епископа Ефрема собрались в трапезной у большого стола.

— Помолимся, дети мои, — начал епископ и задвинул полноценную проповедь.

На архиереев, памятных мне, Ефрем походил мало — крепкий, подвижный мужик, борода «соль с перцем», лет может сорока, а может и пятидесяти. Никакого намека на пузцо, зато руки с мозолями и глаз, как тут говорят, ярый.

— Господи всеблагой и человеколюбивый, укажи нам путь ко спасению и к миру во князьях, пресеки котору, низвергни гордых, награди смиренных…

— Помните, дети мои, яко рече Господь наш Иисус «всякое царство разделишееся на ся запустеет, и всяк град или дом разделивыйся на ся не станет».

Тут он прав на все сто, если мы меж собой бодаться не перестанем, сожрут нас соседи и не подавятся.

Дослушав владыку, все дружно перекрестились, степенно подошли под благословение и расселись на тяжелых лавках, ради такого случая застланных войлоками. Ну чисто переговоры на высшем уровне. Первым делом я принял поданный мне сверток, снял шелковую ткань и вернул Дмитрию тот самый пояс, «на золотых чепех с каменьем». Он и так знает, что я выходку Софьи Витовтовны не одобряю (маман, кстати, тут же, рядом, в женском монастыре, надо бы навестить), но одно дело просто не одобрять, но при этом заныкать отобранное, и совсем другое — вернуть очень дорогую вещь.

Ну а к ней сабельку аланской работы в хороших ножнах — доглядчики говорили, что любит Шемяка белое оружие, и он действительно порадовался, по глазам видел. И отдарился Дима роскошно, списком из библиотеки самого Кирилла Белозерского, перевод с латыни комментариев римского врачевателя Галена на сочинения великого грека Гиппократа.

Я не удержался, развернул самое начало: «Мир от четырех вещей составися: от огня, от воздуха, от земли и от воды, составлен же бысть и малый мир, сиречь человек, от четырех стихий, сиречь от крови, от мокроты, от чермныя желчи и от черной.»

Эх, хорошо, лишняя книжка в библиотеку Василия Московского!

— Дяде моему, а твоему отцу все по докончальной грамоте подтверждаю, Галич и Звенигород, как дедом нашим завещано, — начал я излагать согласованную в спорах с боярами позицию.

— А ханом присужденный Дмитров? — сверкнул глазом Шемяка.

— Дмитровский удел тебе, — отдавать Дмитров Юрию никак нельзя, слишком галицкий князь осильнеет, а вот принять удельным князем на службу Шемяку вполне можно.

— А Василию? — не дал себя сбить визави.

Московские перехмыкнулись, но промолчали. Братец наш Василий Юрич слишком неуправляемый и бешеный, куда там Васеньке, но его тоже хорошо бы на короткий поводок.

— Вернет протори, покается — дам Коломну.

— В удел? — удивился Дима.

— В кормление, — жирно будет коломенский форпост в удел превращать.

Ход этот подсказал многомудрый Добрынский, спокон веку старшему брату полагалась большая доля, а тут его демонстративно принижают, дают всего лишь кормление против удела меньшому брату. И если Дмитрий на это согласится, то клин между братьями выйдет знатный.

— Хм, — задумался кузен, — протори и у нас немалые.

Стоило только заговорить о возмещении материальных потерь, как весь регламент саммита полетел к черту, сразу обе стороны принялись перечислять побитое-растащенное и меряться глубиной горя, Патрикеев даже голос возвышать начал. Слушал я эти стенания, слушал, да пристукнул кулаком по столу:

— Хватит! Думать надо как замириться, а не протори считать. У меня небось убытку поболе всех остальных будет! Распря в семье нашей ничего, кроме радости врагам и бедствия людишкам не несет, ее заканчивать надо.

Глухо ворча, собрание вернулось к главной теме и мало-помалу потекло обсуждение пунктов договора. Затык случился лишь на «гарантиях» со стороны кузенов — ну в самом деле, чем они могут ответить на мой, действительно широкий, жест с Дмитровым и Коломной?

— Помогите отцову побратиму, князю Свидригайле.

— Повоевать в Литве?

— Да. А я, чем могу пособлю. Подпишем докончание и путь чист на Смоленск или Полоцк. И все доходы с Дмитрова твои, до последней деньги.

— Повоевать можно, мне бы саблю, да коня! — широко улыбаясь, хлопнул в свою очередь по столу ладонью Шемяка и я на полном автомате брякнул в ответ:

— … да на линию огня!

Мне показалось, что он вздрогнул, улыбка сползла с лица и Дмитрий, настороженно заглядывая мне в глаза, тихо спросил, не обращая внимания на окружающих:

— А дворцовые интрижки?

— Это все не для меня… — пролепетал я ошарашенно.

— Кто хотит на… — несколько замешкался Шемяка но нашелся и продолжил, — Кострому?

— Выходи по одному!

Господи боже ты мой, неужели…

— Там у вас тотчас наступит?

— Просветление в уму!!!

— Куда выходить? — встрял ничего не понимающий Патрикеев.