Прямой наследник (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 14

В Переславль мы въехали во всем блеске — со стягами, под трубы и барабаны, при полном параде. Первым делом отслужили молебен, приняли дела от великокняжеского наместника, коим до сей поры оставался Федор Добрынский, владевший несколькими селами и здесь, и под соседним Юрьевом. Он нашему приезду порадовался, ввел в курс последних новостей и… уехал на Москву, официально докладывать о передаче удела. Неофициально же он занимался поддержанием слухов о замене Юрием всех московских служивых на галицких и звенигородских. Впрочем, основания для этого слуха давали и вполне естественные кадровые перемены в великом княжестве, мы же только усиливали опасения бояр, дьяков да детей боярских.

Понемногу собрались на берега Плещеева озера ближники, жена моя условная так и сидела у шурина в уделе и я отправил Волка под Москву, откуда он вывез Липку. Пока я с ней отрывался и давал волю молодому телу, ставка отовсюду сзывала в Переславль всех желающих. Изначально просто предполагали помалу усиливать собственные позиции, но неожиданно это вылилось в массовый отъезд из Москвы! Вот реально — из города попер такой поток, что казалось, в столице вообще никого не останется. Примчавшийся одним из первых Голтяй подтвердил — по всей дороге беспрестанно идут и едут на Переславль.

— Все, все москвичи! — восклицал он, бурно размахивая руками, отчего крылья его охабня так и летали по горнице. — И князья, и бояре, и воеводы, и дети боярские, и дворяне! Все, от мала до велика!

— А купцы и посадские?

— Торговый люд больше за Юрья, — не стал врать Голтяй.

— Так с чего служивые вдруг поехали? — я до сих пор не мог поверить в такие расклады.

— Потому как ты есть великий князь, — отбил Голтяй поклон, — а удельным князьям мы служити не повыкли!^[10]

Вот подумал бы, что лесть, но сам, своими глазами видел ежедневно прибывавших в Переславль. Тоже проблемка — куда всех деть, куда расселить, куда к делу приставить… Терем и двор наместника уже не вмещал всех, кого хотелось бы видеть поблизости, загородная усадьба Княжево тоже переполнена, кое-где пришлые начали рубить новые избы, но все это паллиатив — ну не влезет вся Москва в Переславль, как ни крути, не влезет.

Почти все лето мы бились с этой задачей, распихивая народ по всему уделу, отправляя ратных на Кукшу и во владения в других княжествах — была у московских князей такая фишка, «примыслы», когда они скупали имения у «соседей». Вот так сидишь себе, княжишь суверенно, а потом вдруг хоба! и у тебя самый большой землевладелец вовсе не ты сам, а хитрозадый московит, и все, конец независимости. Новогород даже в договоры с великим князем включал такой пунктик — не продавать вотчин московским, а то знаем мы вас!

Но все равно, «у нас сегодня вечером вся Москва!» уже не шутка, а тяжелый головняк и бог весть, как оно повернулось бы дальше, но…

Но Юрий Дмитриевич, глядя на пустеющую Москву, решил оставить трон, то бишь стол. Доглядчики мои так и сообщали — «непрочно ему сидение на великом княжении», а сам Юрий вызвал меня в Москву для заключения нового докончания, то бишь договора о взаимоотношениях. Для солидности, на моей «высокой договаривающейся стороне» выступали брат Юрия Константин Дмитриевич, да мои кузены, а Юрия племянники Иван да Михаил Андреевичи, да шурин Василий Ярославич. И дядька по всей форме признал меня «братом старейшим», то есть главой дома Калиты^[11].

Подводный же камень был в том, что ни Василий, ни Дмитрий в этом договоре не участвовали, отчего пришлось вносить в текст требование дядьке и мне Юрьевичам не помогать. И всем князьям, буде объявятся у меня недруги, выступать против оных заедино.

В конце августа Юрий отбыл в свой любимый Звенигород, а я остался княжить.

И взойдя на гульбище набережного терема, впервые осознал, что вот теперь я настоящий великий князь, без дураков. И все делать надо быстро, очень быстро, время дорого, а свершить нужно ой как немало. И что править теперь придется самому — нет рядом ни Витовта, ни Софьи, ни Всеволожа.

Впрочем, насчет последнего я ошибался.

Глава 6

Вот и нету таракана

Всеволож приперся, когда я подбивал итоги недолгого правления дядьки на Москве. Времена нынче простые, феодальные, стал великим князем — получил в личное владение княжество. Все вокруг колхозное, все вокруг мое. И если самые толковые правители обычно считали свое достояние достоянием княжества, то ан масс все думали так же, но с небольшой разницей: считали достояние княжества своим личным. Ну и поступили дядька с кузенами соответственно, набивая в первую очередь кубышку, а на них глядя так действовали и остальные, каждый тащил все, что плохо лежит. Как чуяли, что недолго им гужеваться.

Юрий вывез великокняжескую казну — вернее, то, что в ней оставалось после того, как большую часть эвакуировал и припрятал я. Зато теперь, когда татары потребуют выход, я мог законно валить все на галицких — было серебро, не отрицаем, но оно самоликвидировалось. Князем кто был? Юрий? Вот с него и спрашивайте.

Ладно бы только казну — деньги дело наживное, но и обстановка, и одежда и даже иконостасы в тереме понесли потери. Бояре галицкие точно так же выносили усадьбы своих коллег, о чем мне плакались и Патрикеев, и Голтяй, и Добрынский и многие другие, от бояр не отставали рядовые ратники и в целом Москва будто пережила налет иноплеменной силы, везде что-нибудь да сперли. Впрочем, причину этого понять можно — бедная страна, если военный поход не принес прибытка, князь разорится, а его воины разбегутся. Вон, лет тридцать тому папенька на Двину ходил, очень там хотели из-под Новгорода к Москве уйти, отменный шанс выпал прибрать весь край к рукам. Не прибрали, просто из-за того, что войско принялось грабить, да так, что на Двине и по сей день ни о какой Москве и не говорят, кроме как в бранном контексте. Или, например, литовские воеводы, когда чуют, что вот прям щаз их московское войско по стенке размажет, попросту бросают обоз. И все — каждый ратник бросается грабить, а войска как такового нет. И хорошо еще, если литвины удирают, а не разворачиваются и не начинают избивать потерявшую управление толпу.

Так что ходил я по ободранным теремам, сеням и повалушам, считал убытки, да слушал стенания соратников. Тут вообще к таким поворотам судьбы относились не то чтобы как к должному, но ко вполне обычному — ну да, все пропало, все, что нажито непосильным трудом, но так ведь оно регулярно пропадает! Сколько раз город дотла горел, сколько раз его татары на копье брали, сколько раз моровое поветрие выносило — бог дал, бог и взял. Трудись, молись, помогай ближнему — бог снова даст.

И снова загудел торг, где посадские присматривали новую утварь взамен утраченной, повезли корма княжеские и владычные данщики, застучали топоры, подправляя избы, клети и заборы…

Наверное, при здешних раскладах другой modus vivendi и невозможен, но я так и не привык и потому убивался над каждой потерей. Житный двор расточили почти весь — в корм войску, лошадям, а что и с собой прибрали уходящие галицкие. Причем в спешке, неаккуратно, сердце болело видеть втоптанные в пыль зерна. Приказал смести и просеять, чему все удивились, ну ясно же, что такое зерно в пищу негодно, а через несколько седмиц навезут новый урожай. Объяснил, что нужно отобрать на сев крупные семена — выполнили, но меж собой шептались о странностях великого князя.

На поварне ущерб оказался не то, чтобы велик, но заметен — уехали в Галич да Звенигород большие котлы, да несколько хороших ножей. Меньше всего пострадали конюшни, но в основном из-за того, что коней там почти и не осталось — и маман в Ростов забрала, и мы на Клязьму одвуконь выехали, и жену к шурину тоже на чем-то отправлять надо было.

Оружейную палату большей частью мы тоже вывезли «на себе», но остальное подчистили галицкие. Да что там оружие, если они даже железками не брезговали! Целая проблема оказалась коней перековать — вычистили все! И железо, и меди сколько было…