«Желтая смерть» (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 29

Да и кто в здравом уме сейчас будет ссылаться на какие-то законы, когда враг у ворот! Введено осадное положение, какие могут быть экивоки на статьи Конституции!

Правительство, после бурного заседания, все же решило переехать в Бордо 2 сентября — в «черный день» Седанской катастрофы. Для роли «спасителя Парижа» все единодушно проголосовали за назначение Галлиени, который в одиннадцатом году мог получить место главнокомандующего, но вместо него выбрали его давнего подчиненного Жоффра. Оба уважаемых генерала друг друга сильно недолюбливали, но тут навалилась общая беда, так что приходилось наладить общение и совместно работать.

Но резервов для обороны столицы у главнокомандующего не имелось — все бросалось к Марне, на которую вышла 2-я германская армия Бюлова, там уже перешла через реку, наведя переправы. Английская армия фельдмаршала Френча откатывалась, и вяло сражалась с тевтонами, больше отбиваясь. Дай британцам волю, они бы давно отошли к Сене, на левом берегу которой строился самый предельный рубеж отхода французских армий, там, где будет дано последнее решающее сражение — отступать дальше никто не будет, и так все департаменты северо-востока заняты неприятелем.

— Эх, сейчас бы ваш экспедиционный корпус хорошо помог — сибиряки отличные солдаты, и неважно, что Париж город — это огромный каменный лес, в котором они смогли бы сражаться! Парижанки уже толпятся у вокзалов — все говорят, что ваших солдат уже видели в Шотландии, где они в Эдинбурге стряхивали снег со своих сапог!

Генерал усмехнулся, но невесело — искоса посмотрел на военного агента — полковник Игнатьев только пожал плечами. Людская молва оказалась сильнее любой логики, потому что надежда на чудо, на неожиданное спасение, а это гораздо сильнее доводов рассудка. И ведь верят слухам истово, не соображая, откуда возьмется снег в начале сентября пусть даже в горной Шотландии. Однако растиражированная во всех газетах телеграмма императора Николая II вдохновила французов чрезвычайно.

Алексей Алексеевич хорошо знал, что через две недели должна состояться отправка всего двух стрелковых дивизий сокращенного трех полкового состава — «финляндской» из Архангельска и «сибирской» из Владивостока. И появятся они на фронте не раньше ноября, а то и декабря — слишком долог путь, особенно из Японского моря.

Он сам остался в Париже специально, с группой офицеров русской военной миссии — посольство в полном составе уехало в Бордо, вслед за правительством, бросив здание, на котором подняли флаг нейтральной страны. Его взбешенный Игнатьев и приказал немедленно снять, такого позора ему не хотелось. И приложил все свои силы для помощи союзникам, понимая, что останется тут с ними до конца. Всеже он сейчас не только военный дипломат, но в первую очередь командир единственной русской части во Франции, пусть только формируемой из эмигрантов.

— А знаете, колонель, отправьте хотя бы один батальон из вашей «русской бригады». Понимаю, что месяца обучения мало, но ситуацию сами видите — ей нужно как можно скорее воспользоваться. Прибытие нескольких рот чрезвычайно взбудоражит горожан, слухи о том пойдут по всем нашим армиям, и сразу докатятся до «бошей». Представляю, как округлятся глаза у германских генералов!

Французская пехота атакует в своих «революционных» штанах и синих «республиканских» шинелях. Большими потерями обошлась приверженность традициям — германская шрапнель и пулеметы собрали кровавую жатву на осенних полях 1914 года.

Глава 31

Командующим бригадой граф Игнатьев стал совершенно неожиданно и поначалу вопреки своему желанию. Во Франции проживало много русских, как верноподданных, так и не совсем, а то откровенных революционеров и мятежников, что нарушили военную присягу. И все с началом войны были поставлены перед дилеммой — или интернирование в специальных лагерях, либо служба во французской армии, причем в Иностранном Легионе. К тому же к нему самому в посольство с первого дня войны стали приходить сотни людей, желая сражаться за покинутое ими когда-то отечество. Причем многие являлись в прошлом бунтовщиками, принимавшими активное участие в революции. Среди них хватало не только бывших солдат и матросов, но даже офицеров, от прапорщика до штабс-капитанов включительно, повоевавшими с японцами в Маньчжурии.

Алексей Алексеевич, как и положено в подобных случаях, незамедлительно сообщил в Петербург. И был ошарашен буквально сразу полученным ответом, в котором указывалось немедленно войти в отношение с правительством Французской Республики о формировании на ее территории русской воинской части. Переговоры длились недолго, соглашение подписано — союзники всячески демонстрировали совместную «дружбу», и по пустякам ссорится не собирались. Премьер-министр Вивиани дал «добро», и распорядился выделить для подготовки один из французских военных лагерей близь Парижа. Более того, удалось вернуть всех уже мобилизованных русских «легионеров», причем с некоторым прибытком — французы сами дали инструкторов из славян, тех из них кто мог с грехом пополам говорить на понятном русским языке — болгар, сербов, хорватов, чехов и даже поляков.

Волонтеров набралось больше трех с половиной тысяч, шесть сотен из которых прежде проходили военную службу. Император пообещал всем бунтовщикам полное прощение, если те, как говорится, «не пожалеют своего живота за отечество». Все же остальные соотечественники, а их было на порядок больше, чем «волонтеров», предпочли уехать за океан, в Новый Свет, в нейтральные пока САСШ. Или перебирались южнее, в бывшие испанские и португальские колонии — кого больше привлекала Аргентина или Колумбия, а то Чили с Парагваем. А кого не устраивал испанский язык, селились в Бразилии. Были и те, кто предпочел остаться в Европе, но те уезжали в Швейцарию, Италию и Испанию — в любую невоюющую страну.

Командного состава тоже хватало, причем штаб-офицеров с избытком — во Франции проживало много отставников, что пожелали здесь сражаться за далекую Россию. А вот всем генералам, что явились по мобилизации, граф отказал — иметь у себя в подчинении старших по чину стариков, что доживали свой век в здешних пенатах, на виллах, та еще перспектива для полковника и аристократа, самая неприятная.

Оружие выделили французское, причем не только «лебели», но и батарею 75 мм пушек, и даже целую пулеметную команду, с громоздкими «сен-этьенами» на высоких треногах. На роль орудийных и пулеметных расчетов пошли матросы мятежных кораблей, половину из которых составили «потемкинцы», что под красным пиратским флагом две недели управляли броненосцем. С них составили также подразделения связи — все же моряки лучше знакомы с техникой, да и трудились во Франции мастеровыми. Для командования отобрали морских офицеров, что проживали во Франции, пребывая в отставке. С пушками знакомы, да и ладно, на месте разберутся, что к чему, а стрелять обучены из чего угодно.

Из собравшегося народа спешно формировали три батальона стрелков — два совершенно «сырых», из людей необученных, но вполне образованных. Тут были и студенты, и представители богемы, и бывшие гимназисты, подавшиеся в революцию с бомбой-«македонкой» в руке, или томиком «Капитала» бородатого немца-социалиста…

Положа руку на сердце — жалеть таких соотечественников граф не хотел, а потому предложение Галлиени пришлось ему по душе. Пусть смертью своей послужат монарху — вот смеху то, и геройски погибнут за идеал какой-то «своей» России, выдуманной воспаленным воображением. К тому же 1-й батальон можно отправлять — народ там бывалый, добрая четверть личного состава воевала с японцами в Маньчжурии, а вместе с другой четвертинкой бунтовала против самодержавия в пятом году.

Чего их жалеть — пусть идут и воюют!

— Хорошо, мой генерал — батальон можно отправить в Париж послезавтра, солдаты там опытные!

Посмотрев на Галлиени, негромко произнес Игнатьев. Удивительное дело, но у французов нашлась русская военная форма, вернее болгарская, заказ на которую выполняла одна из фабрик. «Братушки» шили ее по русскому образцу, идеальная схожесть во всем, даже в погонах и фуражке. Обмундирование было конфисковано незамедлительно, такие реквизиции обычное дело в условиях войны. Кокарды на фуражки и звездочки на офицерские погоны сделали в одной из мастерских, причем забесплатно, с французских складов выдали лишь ранцы и ремни. Так что батальоны внешне выглядели как русская императорская армия, если не учитывать внутренний «революционный» душок, но после потерь «заразных» останется намного меньше.