Тень врага (СИ) - Криптонов Василий - Страница 12

— Что-то случилось? Вам же запрещены звонки в такое время…

— Абсолютно ничего. Не беспокойся. Просто внезапно представилась возможность позвонить, и я ей воспользовался. Честно говоря, почти не надеялся тебя застать.

— Ещё минута — и не застал бы. Я собиралась ложиться. Знаю, что связи с тобой всё равно нет, а Витману планировала позвонить завтра с утра…

— Витману? — насторожился я. — Что-то случилось с Комаровым?

— Можно сказать и так. — Я услышал по голосу, что Клавдия улыбнулась. — Комаров пришёл в себя. Господин Витман просил сообщить ему сразу, как только это произойдёт, но я решила, что сейчас уже слишком поздно. Планировала позвонить господину Витману утром.

— Ты — просто умница, — сказал я. Комаров лежал в отдельной палате. И я даже помнил, в какой. — Рад был тебя услышать.

— Да, я тоже очень рада! Ты приедешь навестить Комарова?

— Всё, что могу обещать с полной уверенностью — в воскресенье я приеду навестить тебя.

— Ах, ну зачем же? Не стоит… — Однако по голосу было слышно, что Клавдия довольна.

Мы ещё немного поговорили и распрощались.

После того, как Платон и я вышли из учебного корпуса, он направился к зданию, где жили преподаватели, я — к своему. Однако, убедившись, что Платон уходит, я, не оборачиваясь, резко сменил направление.

Для того, чтобы выбраться с территории Академии незамеченным, нужно было обогнуть жилой корпус.

Я перелез через ограду со стороны дороги, которая разделяла Царское Село и Александровский парк. Дошёл до ближайшей заправки — она находилась неподалёку — и вызвал такси.

— Самоволка? — понимающе окинув взглядом мой китель, подмигнул таксист. — На свидание, поди?

— Заболел, — отрезал я. — Отвези в клинику баронессы Вербицкой в Чёрном городе. Да побыстрее, — и сунул таксисту купюру.

Таксист, оценив номинал, прибавил газу. Я откинулся на спинку сиденья.

Федот очнулся — это хорошо. А то, что я узнал об этом раньше Витмана, хорошо вдвойне. Глава тайной канцелярии, при всей своей внешней лояльности, не очень-то спешит делиться со мной информацией. К моей помощи прибегает лишь тогда, когда нет другого выхода. Не факт, что при допросе Федота она ему понадобится. К тому же сейчас, ночью, нашему разговору с Федотом никто не помешает — это тоже большой плюс.

Через полчаса я вышел из такси возле клиники.

В здание прошёл через чёрный ход — сразу решил, что Клавдии о моём неурочном визите тоже знать не стоит.

На обычный замок двери чёрного хода, как и двери парадного, здесь не запирали. Санитары, медсестры и врачи время от времени выходили то на перекур, то просто глотнуть свежего воздуха — после тяжелых запахов больницы. Двери защищала магия Клавдии, настроенная на «опознание» персонала клиники. Любой её сотрудник мог в любой момент без труда открыть дверь. У постороннего это не получилось бы.

Удобно. Куда лучше, чем таскать с собой ключи от дверей. Стоит ли говорить, что я стал в клинике своим уже давно. Сейчас, в два часа ночи, как и рассчитывал, у чёрного входа никого не увидел. Магия Клавдии меня опознала, и в клинику я проник беспрепятственно.

Быстро поднялся на второй этаж, где в отдельной палате лежал Федот. Опасался, что за ним может приглядывать сотрудник Витмана, но никого не увидел. Почему, догадался быстро: дверь палаты также была защищена магически. Сюда не смог бы попасть никто, кроме доверенных медиков и работников тайной канцелярии. Одним из которых являлся я.

При трудоустройстве мне выдали медальон — являющийся чем-то вроде удостоверения личности. Витман объяснил, что такими обладают все маги, работающие на него. Медальон позволял своему обладателю как посещать само здание тайной канцелярии, так и проникать в помещения, находящиеся под магической охраной особистов.

Я вытащил медальон из-под рубашки и поднёс к двери. Та чуть заметно осветилась знакомым зелёным светом — похожим на тот, каким светились двери наших комнат в академии.

Дверная ручка поддалась. Я потянул её на себя, тихонько вошёл. И застыл на месте: Федота в кровати не было.

Я увидел примятую постель, штатив с капельницей и свисающую со штатива длинную прозрачную трубочку. Покачивающаяся трубочка заканчивалась иглой. С иглы капало лекарство.

Несколько секунд назад Федот был ещё здесь… С этой мыслью я ринулся в сторону. Вовремя — в следующее мгновение мне на затылок должен был опуститься стул.

Я перехватил руки, держащие его. Одну сдавил, заставив разжаться, вторую вывернул за спину нападающего — он издал сдавленный стон.

Я поставил глушилку. И негромко, холодно проговорил:

— Ты сдурел?

— Бес попутал, ваше сиятельство, — хрипло покаялся Федот. — Пустите, больно!

Я разжал руки.

Федот отступил к кровати. Аккуратно, чтобы не стукнул, поставил рядом с ней тяжелый стул. Потёр запястье. Пробормотал:

— Ну и хватка у вас, Константин Александрович — дай вам бог здоровья…

— Да я-то здоров, — хмыкнул я. — А вот ты — чего вскочил? Надоело лежать, выписываться собрался? Или расстроился, что меня не добил — решил закончить дело?

— Помилуйте! — Федот всплеснул руками. — И в мыслях ничего такого не было!

— Не было — а сам чуть по башке не огрел?

— Дак, сами посудите… — Федот уселся на кровать.

Заботливо заправил за штатив болтающуюся трубочку с иглой. Отхлебнул морса из стакана в серебряном подстаканнике, поставил стакан обратно на тумбочку.

Я заметил, что грудь Федота под распахнувшейся пижамой забинтована. Подошёл, перекрыл лекарство в колбе — чтобы не капало попусту.

Федот проследил за моими действиями с уважением. И продолжил:

— Сами посудите: ночь. Я — едва в чувство пришедши. Клавдия Тимофеевна, храни её Христос, самолично мне доброй ночи пожелали. Сказали, что до утра сюда ни одна тва… никто, то есть, не сунется. Я, было, снова задремал. И вдруг — в палату ломятся, чёрт его знает кто! Я же вас, ваше сиятельство, поначалу-то не разглядел, темно больно. Да и, говоря по чести, не ожидал увидеть. Думал, что это…

Он вдруг замолчал.

— Договаривай, — потребовал я. — Думал, что — кто?

Федот развёл руками:

— Да откуда же мне знать? Из-за кого-то ведь я здесь, в больничке, оказался — так? Стало быть, было кому отправить. Вместо того, чтобы сразу на тот свет, уж извиняйте за откровенность. А ежели на тот свет отправить с первого раза не вышло — значит, придут ещё. Это уж — как пить дать. Про этот закон вам самый зелёный пацан из уличной банды расскажет.

Н-да, резонно.

— Ты мне зубы не заговаривай, — буркнул я. — Про ваши законы рассказать я тебе и сам могу. А ты расскажи, для чего в меня стрелял.

— Христом богом, ваше сиятельство! — Федот побледнел. Всплеснул руками. — Верите, нет ли — едва в чувство пришедши, да как вспомнил, что было — думал, с перепугу заново помру. Мыслимое ли дело — руку на вас поднять?.. Не в себе я был, клянусь! Как есть, не в себе!

— А в ком?

— Не могу знать, ваше сиятельство. — Федот понуро опустил голову. — Грешным делом, когда в церкви, на проповеди, батюшка про бесов рассказывал, бывали у меня сомнения — так ли оно? Никто ведь из ныне живущих тех бесов в натуральном виде не встречал. А вот, поди ж ты! — Федот перекрестился. — На своей шкуре испытать довелось. Будто кто за спиной у меня стоит, да нашептывает: «Убей! Убей! Ты ведь — ненавидишь его!» Это вас, стало быть, ваше сиятельство, — пояснил он.

— А ты меня ненавидишь? — заинтересовался я.

— Да нет же! Предан вам всею душою и сердцем!

— Врёшь.

— Ну… — Федот замялся. — Каюсь, было — что вы мне поперек горла встали. Это, когда в дом ко мне ворвались, да учинили там… За что мне было вас любить? Да только — с тех пор уж сколько воды утекло! Ныне мы с вами — первейшие друзья и соратники. Али подводил я вас хоть раз?

— Не подводил, — признал я.

— Вот! А кто старое помянет, тому, известное дело — глаз вон. Я ведь о чём толкую? О том, что бес этот, за спиной моей стоящий, нашептывал, чтоб ему пусто было! И противиться тому бесу — мочи не было никакой. Верите: руки, ноги — будто не мои стали. Будто сама собою рука за револьвером полезла, а палец на скобу лёг… Не виноватый я, ваше сиятельство! Христом-богом клянусь, не виноватый!